Черный амулет - Александр Жиров

Жестом Рябушев попросил Ананьева присесть и обождать. Затем он страшно наморщил лоб и произнес:

— Гражданка Петрушевская, вы согласны-с гражданином Бобылевым в том, что он три года сожительствовал с вами?

— Да, согласна, — охотно подтвердила крашеная блондинка лет тридцати.

— Тогда объясните, для чего вы написали заявление, будто бы Бобылев вас изнасиловал?

Блондинка сняла левую ногу с правой и поставила на пол. Правую ногу она положила на левую. Ананьев механически изучал узор на черных колготках.

— Как зачем заявление? — спросила Петрушевская. — Он нанес мне материальный ущерб. Пускай суд присудит мне возмещение.

— Вот паскуда, — раздался шипящий голос. — Вот мразь…

— Гражданин Бобылев, прекратите выражаться, — сказал майор. — Объясните лучше, как вы умудрились изнасиловать женщину, с которой спали в одной постели три года?

Ананьев понял, что очная ставка надолго, и шепнул майору на ухо:

— Слушай, ты не помнишь, к кому попало дело об исчезновении Кондратьевой Елены Владимировны?

41

Кофи нес свое тело так, будто оно было сделано из хрусталя. Каждое движение причиняло боль, причем не в одном каком-то месте, а по всему телу. При каждом шаге боль пронзала ступню, голень, бедро, перетекала в печень, почки, поясницу, взбиралась вверх по ребрам и била в голову. К этому времени Кофи делал следующий шаг. В коридорах и на лестницах общежития попадались знакомые.

— Что с тобой, Кофи? — спрашивали латиноамериканские и африканские студенты.

— Менты вчера на проспекте отделали, — угрюмо отвечал Кофи Догме, едва ворочая языком в распухшем рту, и добавлял: — Хорошо еще, что в мойку, как иностранца, не забрали!

Латиноамериканцы и африканцы с уважением смотрели вслед хромому герою.

Менты бить умеют.

В душевой вождь отмокал добрый час.

Больше всего мороки было с головой. Ее коркой покрывало затвердевшее тесто из муки, дождевых капель и соленого пота.

Хорошо еще, что в такую рань приспичило мыться только ему одному. Было около десяти утра, и в институте полным ходом шла вторая пара.

Приведя себя, наконец, в порядок и даже сбрив пятидневную щетину, Кофи заковылял назад. Проходя через вестибюль, сунул руку в ячейку с почтой на букву "Д".

Ему, Догме, адресованы были две бумажки. Первой оказалась повестка в милицию — точно такая, какую он слишком поздно обнаружил вчера. Кофи вгляделся во вторую корреспонденцию и вздрогнул.

К бланку международной телеграммы была приклеена телеграфная строчка. В ней содержалось всего одно слово на французском языке: «Жду».

Вождь перевел глаза на строчку с адресом: «Порто-Ново». Кофи прикрыл глаза.

Каплу, старый колдун Каплу, с острым посохом и в дурацком колпаке, не покидал своего молодого вождя. Старик тревожился и заботился о Кофи, несмотря на разделявшие их моря и материки.

Вождь нагнулся к нагрудному карману. Клетчатая рубашка была свежей и пахла стиральным порошком «Ариэль».

Кофи сделал сильный вдох. Глаза вождя широко распахнулись. Сладкий запах тлена наполнил ноздри. Аромат стирального порошка исчез. Внезапно отступила головная боль. Перестала ныть спина.

Прежде амулет никогда не пах до появления черных полос. Сейчас он вознаграждал Кофи за верность еще более поразительной мощью. Вождь с трудом удержался от повторного вдоха. Улыбка заиграла на коричневых губах. Он снял трубку таксофона, вставил карточку и набрал номер.

— Катенька? Ну как дела? Как мама?

Нашлась?.. Не может быть… Папа?! Василий Константинович? Не может быть!

Долгих десять минут стоял он как громом пораженный, прижимая к уху рыдающую трубку.

— Послушай, Катенька, а как же наш ребенок? — сказал Кофи, едва сдерживая слезы. — Как твое самочувствие после всего этого, ведь уже почти три месяца беременности?..

Старушка в будочке вахты, не поднимая головы от вязания, с негодованием подумала: «Мыслимо ли было в наше время, чтобы ленинградка с чудесным именем Катя забеременела от негра! Который к тому же пьяница, прогульщик и, похоже, не собирается жениться».

Повесив трубку, Кофи облизнулся.

В его карих глазах пылал огонь. Раздувая ноздри, он постоял несколько мгновений, глядя на вахтершу. К счастью, она не видела этого взгляда. Кофи помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Больше всего он хотел сейчас увидеть перед собой парочку тех подонков, которые его дубасили демократизаторами вчера на асфальте.

Кофи оставил банные принадлежности, запер комнату на ключ и поспешил на улицу. В соседнем павильончике он купил большой французский хот-дог. Обычную сосиску на его глазах вставили в дырку булочки, заполненную майонезом.

Запивая еду фантой, Кофи думал, что «французским» хот-дог называется именно оттого, что на глазах покупателя сосиску впихивают в смазанную дырочку.

Французов принято считать очень сексуальным народом.

Выскакивая из павильончика, Кофи наткнулся на двух крупных бритоголовых парней. Один из них толкнул вождя в грудь и прочавкал полным ртом жвачки:

— Куда прешься, обезьяна? Не видишь, белые люди кушать идут?

Кофи с радостью отреагировал:

— Сам ты обезьяна. Входящий в помещение должен сперва выпустить выходящих.

Бритоголовые остолбенели. Потом один крикнул другому:

— Струг! Выноси гада!

В этот миг Кофи схватил чугунную урну и вместе с мусором надел ее на бритую голову Струга. Первый бритоголовый нанес вождю удар в правое ухо. Туда же попал вчера полковник Кондратьев.

Кофи рассвирепел. Не обращая внимания на удары, он тщательно примерился. В таких делах главное — не промазать.

На щеках парня рос пух, как на одуванчике.

Средним пальцем правой руки Кофи ткнул бритоголовому в глаз. Точно! Раздался такой страшный крик, словно человек умирает. Застыли на тротуарах люди в радиусе трехсот метров.

Обернувшись, Кофи увидел, что Струг уже освободил голову и теперь стоит, весь покрытый пеплом, окурками, огрызками и банановой кожурой.

В руках Струг вздымал чугунную урну и готовился обрушить ее на обидчика.

Кофи схватил орущего бритоголового за ворот куртки и подставил под удар.

Страшный удар пришелся в бритую голову. Парень тут же перестал кричать, будто из розетки выдернули. Рухнул перед павильончиком с хот-догами. Струг бросился к нему, причитая:

— Нет-нет, я тебя не убил!.. Не умирай, не смей, слышишь?.. Сволочь, если ты подохнешь, меня ж на зону отправят!..

Кофи не смог отказать себе в удовольствии. Тем более что зрителей было пруд пруди. Он широко взмахнул ногой и нанес такой сокрушительный пендель, что Струг перелетел через поверженного товарища, стукнулся замусоренной головой о ступеньку павильончика и, раскинув ноги-руки, затих.

Собравшаяся толпа испустила восторженный вздох. Никто в Петербурге не любил бритоголовых. Но все их боялись.

В толпе виднелись счастливые лица двух милиционеров.

Они стали свидетелями захватывающего зрелища и радовались, что хоть у кого-то нашлась управа на бритоголовых.

«Это не то что пьяных работяг дубинками обхаживать», — с завистью думали стражи порядка.

Кофи поправил куртку. С сожалением посмотрел на распростертые тела. Он знал, что оба живы. Хотелось добить. Вождь тяжело вздохнул и зашагал прочь.

Зрители с благоговением расступились, пропуская черного героя. А он прыгнул в подошедший автобус. Отъезжая от остановки, Кофи видел, как два милиционера, небрежно помахивая дубинками, направляются к бритоголовым телам.

При виде сотрудников милиции Кофи едва не подавился слюной. Его взгляд превратился в кинжал. Кулаки сжались в гранит. Дыхание стало глубоким.

Как у африканской кобры перед нападением.

42

Катя Кондратьева беззвучно плакала, сидя над ведром с картофельной шелухой. То, что в таких душевных муках приходится думать еще и о еде, казалось кощунством.

Она почувствовала, что не может больше оставаться одна в квартире. Вечером будет легче. Придут друзья отца, приятельницы матери.

— Какая ж это легкость! — вскричала Катя и зашлась в приступе плача.

Скрипя зубами от нетерпения, она коекак перемыла картошку, побросала в кастрюлю и залила холодной водой. Поставила в холодильник. Так делала мама, если картошку приходилось готовить не сразу после чистки.

Опять беззвучные сухие рыдания. Катя бросилась одеваться. Ее слегка подташнивало.

«Черт с ним, с токсикозом, лишь бы не выкидыш, — думала девушка, натягивая любимые оранжевые джинсы. — Вместо папы с мамой будет новый родной человечек… Господи, какая чушь болтается в голове!.. Сейчас главное — не сойти с ума. Или, наоборот, лучше спятить и радоваться жизни?»

Она сунула в карман свое оружие: газовый баллончик. В другом кармане нащупала записку, которую рано утром сунул ей следователь: адрес больницы, в морг которой должны были отвезти отца.