Химеры старого мира. Из истории психологической войны - Ефим Черняк

«Дейли телеграф» тоже сообщала о движении от коммунизма времен Ленина (неожиданное признание для торийской газеты!) к капитализму, только «медленно и неохотно»[224], о возвращении к периоду «до того, когда Ленин пришел к власти» [225]. Газета «Морнинг пост» даже создала свою «теорию» этого движения от «чистого коммунизма» к «государственному социализму» и, наконец, к «промышленному государственному капитализму» [226]. Скоро большевикам придется отменить монополию внешней торговли, предрекала американская печать, что окажется «окончательным ударом по всей социалистической философии и мировоззрению, основанному на учении Карла Маркса» [227].

Нэп «оказался смертельным ударом для коммунизма», утверждала передовица «Таймс»[228].

Антисоветская пропаганда во второй половине 20–х годов стала делать вид, будто вовсе не твердила раньше о том, что Октябрьская революция это «путч». Теперь эта ложь отброшена в сторону, как будто ее не существовало. Теперь неожиданно разъясняется в консервативной «Дейли телеграф», что при Ленине, мол, действительно речь шла о создании коммунизма, а ныне это лишь фраза [229].

Как будто это пишет не орган английских «твердолобых», какой- нибудь «ультралевый» листок (таких много развелось в 20–е годы в Германии, Франции и других странах), сначала в 1921 году нападавший на самого Ленина за «отход от Октября», а теперь на партию — за «отход от Ленина». В «Дейли телеграф», которая годами клялась, что вся Россия против большевиков, можно было прочесть: «Большевизм, который был встречен с энтузиазмом на своих первых стадиях, теперь явно теряет почву»[230]. Позднее, в конце 30–х годов, буржуазная пресса признает «энтузиазм» во время первой пятилетки, а в 50–е годы — героизм 40–х и так далее, всегда с неизменно лживым припевом — так было прежде, а вот теперь‑то уж большевизм «явно теряет почву». Запомним этот постоянно применяемый прием в психологической войне против Советской страны!

Окончательный разгром на XV съезде партии троцкистско — зиновьевской оппозиции нисколько не ослабил пропагандистских усилий по использованию ее в качестве орудия для попыток дискредитации Советского Союза, большевистской партии и международного коммунистического движения. Вопреки очевидности, точнее — в расчете на неосведомленность читателя, даже газеты типа «Манчестер гардиан» или «Берлинер тагеблатт» (время от времени помещавшие относительно объективные материалы об СССР) продолжали писать о мнимой «поддержке» разгромленной оппозиции рабочим классом[231]. «Форвертс» снова поднял шум насчет «диктатуры аппаратчиков» и «недемократичности» исключения из партии руководителей оппозиции, вставших на путь прямой антисоветской деятельности[232].

Одновременно периодически снова и снова начинались пропагандистские кампании, призванные убедить читателя в том, что Советскому Союзу угрожает гражданская война, как, например, дружно сообщали в январе 1929 года твердолобая «Дейли мейл» и либеральная «Дейли ньюс»[233]. «Дейли экспресс» писала о перевороте, который вот — вот произойдет[234] и т. д.

В начале 1929 года Троцкий за контрреволюционную деятельность был выслан за границу. Сразу же он стал объектом дружеского внимания антисоветских пропагандистов. Сотни и тысячи газет стали печатать бесчисленное количество материалов о нем и его «революционной» программе. Троцкий продал серию статей тресту «Консолидентед пресс». С 27 февраля «Дейли экспресс» начала публиковать его статьи «История моей высылки из России». Буржуазная пресса много раз припоминала утверждения Троцкого о том, будто история Советской России это «керенщина наизнанку». Ем. Ярославский справедливо писал тогда в «Правде», что снова и снова выявлялся очевидный факт — левая мишура троцкистов нисколько не смущала международный империализм, учитывая объективную роль оппозиции в борьбе против строительства социализма в СССР. Советская печать тогда высмеяла буржуазных лжецов (например, из газеты «Стокгольме тиднинген»), утверждавших, будто в знак протеста против высылки Троцкого произошли какие‑то мифические забастовки, Москва осталась без электричества[235] и т. д.

В связи с появлением в твердолобой «Дейли экспресс» статей Троцкого возник даже любопытный эпизод, весьма характерный для буржуазной пропаганды. Кое‑кто из менее искушенных в деле одурачивания масс стал порицать редакцию за публикацию статей «бывшего коммуниста». В ответ газета лорда Бивербрука изобразила себя в качестве беспристрастного летописца. «В своей роли историка современности, — заявила она в передовице, — газета будет продолжать публиковать любые искренние документы, бросающие свет на сложные переплетения общественной жизни, даже если число критиков, осуждающих нас за это внутри страны и за рубежом, возрастет в тысячу раз»[236].

Конечно, под понятием искренности «Дейли экспресс» подразумевала антисоветскую направленность публикуемых ею писаний и исходить они должны были от коммунистов только в случае, если те становились «бывшими коммунистами». Но об этом, понятно, не говорилось вслух — умалчивание об этом и составляло суть игры в беспристрастие.

Создавая рекламу Троцкому и троцкизму, буржуазная пресса сознательно пыталась оспаривать правильную квалификацию его взглядов как разновидности меньшевизма. Помилуйте, о каком меньшевизме может идти речь? — вопрошала «Берлинер тагеблатт», если «даже в советской печати борьба против троцкистов» и «борьба против «левых» используются как равнозначные понятия»[237]. Берлинская газета попросту мошенничала, поскольку печать в нашей стране давно уже заклеймила «ультралевую», а по сути дела мнимо — левую, «левую» в кавычках, капитулянтскую линию троцкистско — зиновьевской оппозиции. Буржуазная пропаганда пыталась настойчиво в сотнях статей внушить читателям, что Троцкий выслан не как контрреволюционер, а потому, что он «слишком большевик» («Дейли мейл»), сторонник «не национального, а интернационального коммунизма» («Нейе фрейе прессе»). «Большая печать» повторяла утверждения Троцкого, что он, отрицая строительство социализма в одной стране, якобы следует Ленину[238] и т. д.

Вместе с тем буржуазная пресса подняла лживую шумиху насчет того, будто, намечая программу коллективизации, ЦК ВКП(б) следовал… капитулянтским и авантюристическим планам троцкистов, решительно отвергнутых и осужденных партией[239].

КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ПРОТИВ ПЯТИЛЕТКИ

Казалось, в 1929 году, в условиях развернутого наступления против капиталистических элементов, смешно было по — прежнему говорить о том, что в России вот — вот восторжествует буржуазный строй. Однако антисоветская пропаганда продолжала кричать об этом на всех перекрестках. Накануне ликвидации кулачества как класса она видела уже близкую реставрацию капитализма в факте существования неравенства в деревне. В тот самый год, когда быстро сокращался до незначительного минимума частный сектор не только в промышленности, но и торговле, на Западе продолжали писать о том, что «новая буржуазия возникает рядом с остатками старой». В то время когда набирала темпы социалистическая индустриализация, реакционная печать пророчествовала, или даже уже фиксировала, «неудачу государственного индустриализма» по всем линиям, и добавлялось: «Остаются две альтернативы — или Россия будет деградировать все больше и больше, превратившись в страну бедных крестьян, или большевистская партия должна выбросить за борт ее самые дорогие политические и экономические принципы, вернуться к частной торговле и частному контролю над капиталом»[240].

Все это писалось буквально в то самое время, когда советский народ под руководством партии приступал к осуществлению героического плана первой пятилетки. Цитаты взяты из серии статей московского корреспондента «Дейли телеграф» Е. Ашмид — Бартлетта, которого газета «Известия» тогда справедливо охарактеризовала как «сплетника» и «невежду». Как же следовало тогда назвать его коллег из английской «Дейли ньюс», итальянской «Корриера дела Сера», французской «Энформасион» и многих других, которые объявляли себя «московскими корреспондентами», не переступив границ Советской страны[241]. Например, один из них, Ф. А. Маккензи, объяснил, что коммунисты мечтают превратить всех крестьян в батраков, чтобы они работали на них, как прежде на помещиков [242].

Считая начало коллективизации концом нэпа, буржуазная пропаганда выкинула новый трюк. Восемь лет подряд она твердила, что нэп — свидетельство «крушения коммунистического эксперимента». И вдруг совершается поворот на 180 градусов — логика вообще не в почете у организаторов психологической войны, рассчитывающих на короткую память людей. Теперь объявляется, что отказ от нэпа — это, как пишет широко читаемый лондонский журнал «Экономист», «в действительности признак слабости». Оказывается, успешное вытеснение капиталистических элементов доказывает только одно — что коммунисты их боятся![243] Замечательная пропагандистская «логика», согласно которой можно объявить «слабостью» рабочего класса и его успехи в борьбе за свержение власти капитала и построение коммунизма. Первые пропагандистские выстрелы против пятилетки были целиком построены на этой «логике» наизнанку. В дополнение только ее именовали то «одним из величайших блефов, которые знает история» («Файнэншл Таймс»), то слепым подражанием… американским методам («Каррент хистори»), или даже — чему бы вы думали? — прусскому преклонению перед государством[244] и т. п.