Серебряное зеркало - Роберта Джеллис

Женщины расступились перед графом Норфолком, пропуская его вперед. Барбара подняла на него глаза, желая выразить свою благодарность, но у нее перехватило дыхание. Его улыбка была застывшей, а в глазах сквозило беспокойство и тревога. Он вручил ей резную деревянную шкатулку и буркнул:

— Подарок жениха.

Барбара машинально взяла шкатулку. Она едва не уронила ее при этих словах: шкатулка была старая и хорошо знакомая.

— Открой ее, — приказал отец.

Она открыла рот от изумления, когда увидела содержимое: это ожерелье и браслет были ей прекрасно известны, так как они всю ее жизнь хранились в сундуке отца. Это были очень древние золотые кельтские украшения. Причудливые птицы и животные переплетались, и в каждом было отверстие, из которого на подвеске свисала жемчужина. Браслет и ожерелье принадлежали матери графа Норфолка.

За восторженными восклицаниями никто не различил слабый стон, вырвавшийся из груди Барбары. Придворные дамы приняли ее оцепенение за радостное удивление и повыше подняли драгоценности, чтобы и остальные смогли восхищаться ими. К тому времени, когда все дамы протиснулись вперед, чтобы посмотреть, потрогать и высказать свое мнение, и драгоценности были надеты на ее шею и руки, Барбара справилась с собой. Она широко улыбнулась, и улыбка эта предназначалась отцу, который облегченно проворчал что-то, погладил ее по голове и пробормотал:

— Хорошая девочка.

Остаток дня прошел в непрерывной суматохе. Вся группа должна была сначала возвратиться в замок, так как Генрих и Питер де Монфорт чувствовали, что для короля и принца слишком опасно останавливаться на улице, когда группа невесты присоединится к группе жениха. По этой же причине процессия невесты из замка в кафедральный собор, расположенный на другом конце города, выглядела как нашествие армии, и в кафедральном соборе среди гостей было множество вооруженных людей. Так много охранников шло впереди Альфреда и принца, а также обступило их с обеих сторон, что Барбара не смогла увидеть своего нареченного, пока он не взял ее за руку у алтаря. Даже тогда у нее не было времени на надежды и страхи, обычные для невесты. Хотя Альфред крепко держал ее за руку и улыбался, в его глазах таилась тревога.

* * *

К тому времени, когда свадебная процессия добралась до дома, расположенного в переулке Святой Маргариты, каждый был достаточно трезв, чтобы почувствовать упадок духа, который обычно следует после того, как слишком много выпьешь. Все пытались скрыть это, щадя Альфреда и Барбару. Но ни у кого не было желания задерживаться после того, как свидетели убедились, что у жениха и невесты на теле отсутствуют скрытые недостатки, и они были уложены в постель. Шутки и смех звучали как-то деланно, даже гадко и недостойно, потому что каждый подсознательно представлял себе в это время принца, которого отвели в темницу, и старого, беспомощного короля Генриха.

Только Барбару и Альфреда не трогали эти грустные видения. Для них наступивший момент был более важен, чем принц и король, вместе взятые, а то короткое время, когда с ними оставались свидетели, показалось им чересчур долгим. Гости не догадывались, как страстно молодые желают их ухода, потому что лицо жениха выражало фальшивое веселье, а невеста была смущена. Оба знали, что выражения их лиц были вежливой маской, но видели они только друг друга. Было зажжено множество свечей, и полог кровати шевелился от легкого движения воздуха…

В то мгновение, когда дверь закрылась за последним гостем, Барбара сказала:

— Альфред, что…

Но он не отважился выслушать ее до конца и закрыл ей рот поцелуем, крепко прижав ее к подушкам и всем телом удерживая ее на месте. Он почувствовал, как она напряглась, и провел рукой по ее правой руке к запястью и пальцами, чуть касаясь, пощекотал ее ладонь. Это была игривая, но в то же время нежная интимная ласка, и он подержал ее руку, чтобы она не могла ни оттолкнуть, ни ударить его. Он почувствовал, как затрепетало ее тело, но она не сделала попытки освободить ни правую руку, которую он держал, ни левую, прижатую его телом.

Альфред разрывался между уверенностью, что Барби никогда бы не вышла за него замуж, если бы у нее не было намерения сдержать свою клятву, — и ревнивым подозрением, что она нехотя пожертвовала собой ради какой-то цели. В это мгновение его уверенность поблекла перед охватившим его ревнивым страхом. Ему казалось, что, если он освободит ее руку, то упустит свой шанс, потому что в ней ощущалось такое напряжение, словно она собиралась сопротивляться всерьез. Он не мог позволить ей этого. Он должен обладать ею: То, что он делал сейчас, можно было извинить как игривость; взять ее после того, как она освободится и начнет с ним бороться, было бы непростительным насилием.

Он отнял свои губы только для того, чтобы прошептать:

— Сейчас не время для слов. Гораздо лучше заняться делом.

Призыв ничего не дал. Барбара не откликнулась на него никоим образом, но и не отвернулась, чтобы уклониться от его поцелуев. А когда он просто коснулся ее губ, а потом наклонился ниже и поцеловал ее в шею, она снова задрожала. Он попробовал целовать, слегка касаясь губами, словно бабочка, то там, то здесь ее лица, шеи и груди. Она начала непрерывно дрожать, прерывисто дыша, всхлипывая и глубоко вздыхая. К этому мгновению Альфред был почти уверен, что она не пытается избежать близости. Но он не мог понять, чем вызвана ее реакция на ласки — страстным желанием или борьбой со своими противоречивыми чувствами.

Он вновь поцеловал ее и осторожно приподнялся на локте, освобождая ее запястье. Она лежала спокойно, если не считать того, что вся дрожала, и он погладил ее руку от плеча вниз, касаясь груди. Резкий вздох прервал неровный ритм ее дыхания, и, когда он положил руку на ее грудь, поглаживая сосок большим пальцем, тихий стон — удовольствия или протеста? — вырвался у нее.

Альфред ласково и нежно начал целовать ее грудь. Она легко дернулась под ним, вскрикнув без слов, и попыталась согнуть колени. Альфред выпрямил их и, удерживая, слегка прижал своей ногой, а его рука скользнула между ее бедер. Он мягко поглаживал ее живот, осторожно подвигая ладонь ниже, и ее тело напрягалось вслед за каждым его движением. Когда его рука замирала, оно расслаблялось, а когда только он собирался возобновить ласки, Барбара вновь словно каменела. Так продолжалось несколько минут. Альфред был опытным любовником, он знал, как заставить женщину ответить на призыв его желания, но сейчас он растерялся. Правда, теперь он не отпустил бы ее, даже если бы она сопротивлялась. Кроме того, всем своим естеством он понимал, что если она не сумеет побороть свой страх сейчас, то никогда не научится получать удовольствие от любовных игр. Первая брачная ночь, если он не наберется терпения и лаской не заставит жену с радостью отдать ему то, что не упоминается в брачном контракте, — свою страсть, может превратить всю оставшуюся жизнь в сплошной кошмар.