Разум и чувства - Джоанна Троллоп

Белл пододвинула ей чашку с кофе.

— Пошла на прогулку. Она постоянно гуляет, бедняжка, словно нарочно изматывает себя. Я заставляю ее брать с собой телефон и лекарство от астмы, но не в моих силах заставить ее заснуть, когда приходит ночь.

— А Элинор?

Белл посмотрела на нее с удивлением, словно на время забыла о существовании старшей дочери.

— О, она на работе.

— Какая практичная девушка. И как, ей там нравится?

— Наверное, — неуверенно ответила Белл. — Я имею в виду, она же только начала, так что судить пока рано.

Эбигейл отпила глоток кофе.

— Что за противный мальчишка этот Уиллз! Помяните мое слово: чем скорей Марианна забудет о своем увлечении, тем…

— Это не увлечение! — возмутилась Белл.

Эбигейл изумленно уставилась на нее. Белл через стол наклонилась к гостье.

— Признайтесь, — сказала она внезапно изменившимся, проникновенным голосом, — вы разве не верите в любовь с первого взгляда?

Эбигейл продолжала таращиться на нее. Потом взяла свою чашку и сделала еще глоток.

— Извините, дорогая, — ответила она, — но нет. Нет и нет.

Добравшись до вершины холма над Алленемом, где их некогда застиг тот судьбоносный ливень, Марианна присела на влажную траву, обхватив руками колени. Ниже, окутанный туманным осенним светом, застыл в тишине старинный дом. Из восхитительных спаренных труб кое-где поднимались в небо тонкие перышки синеватого дыма. Вокруг не было ни души — разве что садовник Джейн Смит сгребал на лужайке осенние листья. С такой высоты его фигурка казалась совсем миниатюрной; Марианна не могла слышать, как шуршат его грабли, но смотрела на садовника во все глаза. Он собирал листья с газона под тем самым окном, за которым она провела самые восхитительные часы своей жизни, на кровати со столбиками, полог для которой, по словам Уиллза, был вышит чуть ли не в шестнадцатом веке. Она благоговейно протянула руку, чтобы прикоснуться к вышивке, но он перехватил ее и сказал, что внимание Марианны должно принадлежать ему, только ему, безраздельно, иначе он будет смертельно ревновать.

Он и правда так мило, восхитительно ревновал ее в тот день — ко всему на свете. Ей хотелось в подробностях разглядеть каждую картину и каждый ковер, полюбоваться деревянными панелями, инкрустациями и гипсовой лепниной, погладить бархатную обивку кресел и полированную мебель, но Уиллз не позволил этого сделать: он притянул ее к себе, сжал ее лицо в ладонях и покрыл поцелуями, а потом она утонула в пене мягких подушек, льняного белья и шелковых покрывал, на его гигантской кровати, сдаваясь на милость победителя, счастливо подчинившись его воле. Ее глаза наполнились слезами при воспоминании об этих мгновениях, воспоминании о нем. Это было так правильно и прекрасно: отдаться человеку, с которым они были созданы друг для друга, полностью принадлежать ему.

— Не пытайся связаться со мной, — сказал он тем воскресным утром, стоя перед ней на коленях у камина в гостиной, прижимая ее к себе, щекой приникнув к ее животу. — Не предпринимай ничего, пока я сам не дам о себе знать, ничего.

Ее руки лежали на его волосах. Дрожащим голосом она произнесла:

— Но как я узнаю…

— Доверься мне, — сказал он. Она слышала, что Уиллз говорит сквозь стиснутые зубы. — Просто доверься.

— О да!

Он поднял голову и заглянул ей в глаза, а потом спросил:

— Ты любишь меня, правда?

Она изо всех сил закивала головой.

— Значит, ты должна мне верить, — воскликнул он. — Должна! Ты — единственный человек на свете, которому я полностью доверяю, и который доверяет мне. Единственный.

Несмотря на отчаяние и шок, Марианна в тот момент ощутила внезапный прилив счастья, острую вспышку восторга и гордости за себя. Он будет поддерживать связь. Он вернется. Он так сказал — значит, так и будет. Он принадлежит ей одной; они принадлежат друг другу. Доверие — слишком невыразительное слово, чтобы описать удивительную связь между ними.

Она медленно поднялась. Садовник сгребал собранные листья в фургончик с сетчатым кузовом. Как самонадеянно с ее стороны было ожидать, что мама, не говоря уже о Маргарет и Элинор, способна понять, какие чувства они с Уиллзом питают друг к другу. И это при том, что у них с отцом когда-то был такой чудесный роман. Маргарет еще совсем ребенок, а Элинор — просто ледышка. Она, Марианна, должна постоянно об этом помнить. Пускай теперь, в отсутствие Уиллза, их дочь и сестра лишь наполовину прежний человек, она постарается быть к ним снисходительной и помнить о том, насколько они отличаются от нее.

Она начала потихоньку спускаться по склону к проезжей дороге, откуда тропинка вела в Бартон-коттедж. Автоматическим движением Марианна сунула руку в карман, чтобы проверить мобильный телефон, и тут же ее отдернула. Она не станет мучить себя, каждую минуту проверяя, нет ли от него сообщений. Именно по этой причине она уже перевела телефон в беззвучный режим. Он сказал, что свяжется с ней и все объяснит, когда ситуация будет улажена, значит, так тому и быть. Она ему верит. Она знает его — он выполнит все, что обещал. Более того, думала Марианна, осторожно ступая по крутому склону к дороге, где впервые увидела его машину, он, вполне возможно, кое-чем ее приятно удивит.

Так, пройдя полпути до коттеджа, Марианна вдруг ощутила, что на сердце у нее стало гораздо легче. Здорово было поглядеть на Алленем, снова вернуться в тот волшебный день, напомнить себе, что у исключительных людей и отношения должны быть тоже исключительными. И тут, обогнув угол коттеджа и оказавшись ввиду площадки, которую сэр Джон засыпал гравием под парковку, она заметила серебряное пятно — серебристо-серый автомобиль, точно того же цвета, что и у Уиллза, и бросилась бежать, спотыкаясь и еле дыша, к нему, распахнув объятия.

Оказалось, на дороге стоял «Форд Сиерра». Старенький «Форд Сиерра» с ободранной полосой белой краски на борту. А из него вылезал Эдвард Феррарас, осунувшийся и усталый, в свитере, который Уиллз не согласился бы надеть даже под страхом смертной казни.

Эдвард слабо улыбнулся ей и сказал:

— Здравствуй, Эм.

— И где же ты пропадал? — спросила Маргарет.

Они расселись в кухне вокруг стола, на котором стояли макароны с сыром и большая миска салата, — Маргарет специально поставила ее так, чтобы остальные не видели, ест она салат или нет.

Эдвард опустил вилку с макаронами, которую только-только поднес ко рту.

— О, в разных местах, — ответил он туманно. — В Плимуте и еще кое-где. Как обычно.