Домой не возвращайся! - Алексей Витаков

Поезд, длинно выдохнув, остановился напротив маленького здания вокзала. Двери вагонов со скрипом и скрежетом стали открываться. Но проводники в проемах не появились. В проемы ринулись быстрые, бесшумные тени, одетые во все черное. Время для стоянки всего четыре минуты. А успеть нужно как можно больше: от этого зависела карьера в банде Хала. И Мустафа старался. Дома ждала голодная семья из одиннадцати человек. Девять голодных братьев и сестер. Отец-наркоман, требующий все новой и новой дозы. Мать, превратившаяся за последние несколько лет в костлявую старуху. Мустафа вихрем влетел в вагон и закружил по нему с огромным охотничьим ножом. Сегодня он был первым, а значит, основная добыча принадлежала ему. Люди сами отдавали деньги, золотые и серебряные цепочки. Многие заранее приготовились к нападению, и предпочитали остаться невредимыми, чем быть покалеченными. Мустафа спешно бросал добычу левой рукой в мешок, а правой сжимал нож. В третьем купе он наткнулся на Зульфию и на мгновение остолбенел: уж больно хороша была девушка. Она забилась в угол нижней полки, подогнув под себя длинные ноги и закрыв лицо руками. Огонь страсти полыхнул в груди налетчика, сознание затуманилось, и рука сама метнулась к черным косам. Но тут же ослепила тупая боль в затылке. Мустафа почувствовал, как ноги подламываются, и он проваливается в черноту.

Когда налетчики вломились, Филипп Васильевич буквально вжался в стену, лежа на третьей полке и моля Бога, чтобы только не трогали Зульфию. Но Бог в ту ночь оказался глух к просьбам старика. Обнадеживало, что бандиты вели себя совершенно неосмотрительно, можно сказать по-хозяйски. Друг друга не страховали: разлетелись по вагону, как кладбищенские птицы в жажде наживы. Перрон за окном качнулся в тот момент, когда бандит схватил за косы Зульфию и хотел потащить к выходу. Его подельники уже выпрыгивали на платформу с полными мешками добычи. Вот тогда Кондаков и нанес короткий удар своим суковатым посохом по затылку налетчика. Удар оказался крепким. Посох деда Фили с хрустом разломился надвое. А незадачливый бандит рухнул ничком, попутно разбив лицо об острый край стола. Поезд набирал ход. Удивленные лица членов банды проплыли за окном. Теперь можно перевести дух и сообразить, что делать дальше. Первым делом Филипп Васильевич связал налетчика и усадил на полку. Тот судорожно мотал головой, пытаясь самостоятельно прийти в чувство. Кто-то из пассажиров протянул стакан воды. Плеснули в лицо.

– Ну что, очухался? – первое, что услышал Мустафа. Кондаков говорил по-русски, хотя, конечно, мог и на местном. Но уж очень хотелось воспользоваться правами победителя.

– Ти, что, старык, нэ понимаешь совсэм ничего. Сэйчас пацаны сядут на джипа э, и догонят этот тухлый паравоз.

– Сынок, не мунди, пожалуйста. Следующая станция через семь часов, и путь наш пролегает через пустыню, где нет никаких дорог, кроме этой. Даже если твои братки захотят арендовать ради тебя самолет и догнать этот, как ты говоришь, тухлый паровоз, у нас все равно времени предостаточно. Но вряд ли кто-то за тобой полетит на самолете. Ты себя со стороны-то хоть видел?

– Да, видэл, видэл, не бэспакойса. Нэ хуже твоего рожа. Совэтую вам всэм: рвануть стоп-кран и остановить поезд, пока нэ поздно.

– Сынок, я же попросил: не мунди! Ты, что же нас всех круглыми идиотами считаешь? Ехать тебе теперь с нами. Вон там полежишь – в багажном отсеке под нижней полкой. А потом мы тебя сдадим в ближайшее отделение милиции. Свидетелей много. Пострадавших еще больше.

– Свидэтэлэй, говоришь. Покажи хоть адын свидэтэль. Ну, кто хатэл бы сказать, что он свыдэтэль? – обратился Мустафа к вагону. Люди поспешно стали отворачиваться: – Вот выдышь: нэт свыдэтэль. Всэ знают, что патом с их родственныкам будэт. Правильна я гаварю? А ты, старык, мэня в заложник захватыл. Так, что ми это тэбя в отдэлэния отдадым. Сыдэть на нара будэшь, вшей кормить будэшь. Лучше дерни ручка стоп-крана.

Филипп Васильевич обвел взглядом притихший вагон. Не было ни одного человека, готового выразить свое недовольство налетом. Ни одного осуждения во взгляде. Люди какое-то время молчали. Потом стали раздаваться несмелые реплики, типа: давайте отпустим, нам всем не жить, что будет с нашими детьми. У Кондакова перехватило дыхание. Явная растерянность читалась во взгляде. Кто-кто, а он хорошо понимал крылатое выражение, что Восток – дело тонкое. Налетчик удовлетворенно скалился, глядя на русского старика, мол, съел, драный шакал. Поезжай в свою гнилую Россию, и там командуй сколько хочешь, а сюда свой нос не суй.

– Ну что, будэшь рвать стоп-кран, пэнь трухлявый? – и уже обращаясь к вагону: – Дорны кто-ныбудь, а то у мэна рука завязан.

– Всем сидеть! – команда низким хрипом вырвалась из уст бывшего фронтового разведчика, готового вот-вот сорваться на безудержный гнев. Лицо Кондакова горело. Он с надеждой еще раз обвел взглядом притихший вагон. С боковой полки поднялся плотный мужчина в полосатом халате и обратился к победителю:

– Давай отпускать будэм. Хватит уже разговоры говорыть.

Его тут же поддержало несколько голосов. Филипп Васильевич с надеждой посмотрел на Зульфию. Но девушка по-прежнему сидела, закрыв лицо руками. Неожиданно с нижней полки соседнего купе прозвучала фраза:

– Он поедет с нами, – сказано было твердо, безо всякого акцента. Голос принадлежал худосочному мужчине лет шестидесяти: – Он поедет с нами до самой Москвы. Там его отдадим в руки правоохранительных органов. Здесь бесполезно. Все равно отпустят. Все куплено и продано с потрохами.

– Э, ти кто такой будэшь? Он поедэт с нами, гаварит. – Мустафа впервые занервничал: – Как Мустафа поедэт, в натура. Мустафа патом всэх зарэзать будет. А, гавары, гавары, все равно ссадят мэна: я же бэз билет. А тэбэ, умнык, нэ жить. Так и знай, я тэбэ гаварю. А ви что малчитэ? Двое вам сказали всего против целый вагон. А ви, как индюк малчитэ. Викынте их на улиц и ехайтэ па сваим дэлам далше.

– Вас никуда не ссадят, молодой человек. Билет я вам самолично куплю на первой же станции. – Голос мужчины был очень спокойным и негромким, но при этом достаточно властным, чтобы прекратить всяческие прения.

– Ныкуда я нэ паеду!

– Поедете. А если будете громко возражать, то и впрямь придется положить ваше тело в багажник. Так что, молчите уж, и не раздражайте общественность вашими филигранными оборотами.

– Спасибо. Давайте познакомимся, – Филипп Васильевич протянул руку.

– Я Гусейн Садыков, – ответил незнакомец: – еду в Москву навестить сына. Он в милиции работает. А также помочь в кое-каких делах, связанных с бизнесом.

– А я Кондаков Филипп Васильевич, бывший фронтовой разведчик.

– Что ж, заметно. Чувствуется, что комсомольскому задору возраст – не помеха.

– Да, какой задор. Я комсомольцем-то никогда не был. Просто девчушку жалко стало, вот и вступился.

– Это похвально. В ваши-то годы обладать таким ударом, просто невозможно.

– Возможно, как невозможно, – пожал плечами Кондаков, по-мальчишески краснея: – У нас в роду долгожителей много было. А отец у меня такой был, что два меня в него, запросто, вошли бы. Однажды плавучий мост из реки выволок на берег. Не хотел, видите ли, долго лошадей ждать. А вы по какому бизнесу будете?

– Да лично я сам – ни по какому. Пенсионер давно. Пенсия, слава Аллаху терпимая. А вот сыну с бухгалтерскими отчетами иногда помогаю. Хотя ему-то бизнесом заниматься нельзя. Офицер милиции как-никак. Но зарплаты смешные, вот и приходится крутиться.

– Да, в Москве-то жизнь, поди, дорогая.

– Не то слово. Кстати, сын попросил меня присматривать за девушкой в пути. Можно сказать, доставить в столицу. Так что вы очень, очень помогли мне. Сам я вряд ли бы решился на такой подвиг.

– Вот эту самую девушку? – вскинул Кондаков брови.

– Да, вот эту самую. Помогает какому-то Омарову пристраивать наших ребят в институты.

– Вы тоже слышали про Саида Шухратовича Омарова? – Ледяные мурашки побежали по спине Филиппа Васильевича.

– Слышал, конечно, как не слышать. Не первый раз уже. Но не пойму лишь, зачем такая секретность. В пути – только присматривать и даже не знакомиться. Мое дело стариковское, маленькое – в этой жизни мне уже многое понять сложно.

– И что же дальше?

– А дальше: знакомлюсь на перроне и везу по адресу – Яблочкова, дом одиннадцать. Это студенческое общежитие. Наверно, влетит мне от сына за то, что конспирацию не соблюдаю. – Гусейн кивнул на девушку, которая, распахнув черные омуты глаз, слушала с неподдельным интересом.

– Все понятно. А с этим, что делать будете? – показал Кондаков взглядом на притихшего Мустафу.

– Отдам сыну: пусть разбирается. – Глаза Садыкова сверкнули нехорошим металлическим блеском: – У меня к банде Хала свои претензии имеются. Беспредельщики они. Старого Вахида от дел отодвинули. А ведь он по понятиям – вором в законе считается. А эти кто? Шпана. Отморозки. Помог мне однажды Вахид, сильно помог. Можно сказать, от тюрьмы спас. Правда, и я в накладе не остался. У него влияние несколько лет назад ого какое было. Взял под крышу мое предприятие, отмазал в трудную минуту от налоговой и от суда. Платил я ему умеренно. А пришли эти, и бизнесу наступил конец. Все разграбили. Некоторых людей убили. Меня, слава Аллаху, живым оставили. Сын пообещал навести со временем порядок. Думаю, что наведет.