Психиатрическая лечебница - Максим Диденко

если бы Артем на свой страх и риск, о котором он, между прочим, в данный момент совсем не задумывался, не проронил несколько слов о более серьезных связях, что стоят гораздо выше полиции.

Таня после однозначно очень смелого заявления Артема инстинктивно вжалась в плечи в ожидании результатов мозговой активности и присутствия здравого смысла в глазах следователя. Они не заставили себя долго ждать.

Он поднялся и вышел из кабинета, попросив присутствующих подождать несколько минут, потом вернулся с еще двумя коллегами и в течение следующего часа в комнате в конце концов зародился дух настоящего расследования. Все, по его словам, завертелось благодаря появлению на фоне нового имени — первого подозреваемого, которого можно было бы реально связать с жертвой, которая, по теперь уже общим соображениям, нашла способ выйти на связь со своей подругой через телефон третьего лица.

− Вытащите меня отсюда, − Довлатов, перечитывая сообщение, раз за разом монотонно повторял себе под нос его текст. − Здесь творится такая чертовщина, даже описать не могу. Я бы спросил, почему вы, собственно, решили, что это именно она и что находится она на территории лечебницы, если бы не все ваши вчерашние сведения. Но, поймите, я не уверен, что судья даст мне ордер на обыск всей лечебницы только на основании этого сообщения от неизвестного типа.

Только Артем зарделся что-то возразить или добавить, как следователь поднял палец в верх, якобы что-то вспомнил и готовился выдать феноменальную мысль, к произношению которой ему нужно основательно подготовиться:

− Мы же можем узнать, кто такой этот Сергей Малиновский?

«Эврика, — удивился Артем, замечая, как тот с неожиданно появившейся некоторой твердостью в голосе задал коллеге вопрос, будто бы никогда раньше за всю карьеру подобного направления мыслей не допускал в своей голове, − оно начало думать!»

Для самого же Артема эта мысль была не новинкой. Он уже давно думал о способах найти информацию об отправителе, перебирая в голове возможные варианты задействованных для этого дела лиц, не особо рассчитывая на помощь полиции.

Сержант, получивший невербальный знак бровью и кивком головы от второго следователя, тотчас вышел из кабинета, чтобы поручить айтишникам задачу по поиску личности.

Ближе к обеду система отобрала двоих мужчин в Канорске и одного в Вирнаково с совпадающим именем, а далее по фотографии никакого труда не составило определить, который именно из всех этих людей интересует полицию. Также они выяснили, что этот человек работает в вышеупомянутой психиатрической лечебнице, а потому, связав исчезновение девушки, текст сообщения и имя отправителя, получить ордер на обыск как территории, как и всего здания не составило ни малейшего труда.

Проведя все подготовительные работы, в которые входил подбор необходимого количества сотрудников. Корпус лечебницы немаленький, потому, чтобы поиски были максимально быстрыми и продуктивными, управлению полиции пришлось собрать практически всех, чьи текущие задачи были менее срочными, нежели это дело. К трем часам дня несколько команд выдвинулись по направлению поселка Вирнаково.

Артем с каждой новой минутой, сидя в пассажирском кресле рядом с Довлатовым, ощущал подбиравшуюся все ближе и ближе к горлу тревогу. Он чувствовал сердцем, что происходит нечто гораздо более серьезное и опасное, чем то, что мог понимать мозгом. Но и объяснить эту тревогу не мог. Никто бы не понял его переживаний настолько достоверно, как он сам. Любой из тех людей, что сейчас старались ему помочь, казалось Артему, работают не на цель «спасти человека», а на очередную отметку в рапорте и послужном списке, где укажут успешное выполнение задания по поиску и спасению похищенной и насильно удерживаемой неким злым доктором девушки.

Все это выглядело для него слишком притянутым за уши. Не здесь, не в этой стране правоохранительные органы будут заботиться о безопасности и сохранении человеческих жизней. Здесь все совсем иначе. Но что ему оставалось? Он должен быть благодарен даже за эту попытку и содействие, боясь в мыслях произнести, хотя и считал это правдой, глупую попытку спасения. Веры в успех этой кампании у него почему-то не было.

В любом случае, лучше что-то предпринимать, чем трепать языком и сложа руки перебирать возможные и невозможные варианты, ровно сидя на жопе в душном кабинете, табличка на двери которого гласит о статусе следователя по чрезвычайно важным делам.

Глава 24

− Мне так жаль, что это с тобой происходит. Правда. Мне очень жаль, детка. Ты еще такая молодая, и совсем не заслуживаешь всех этих напастей. Ох, если бы я только мог предотвратить все это сам, я бы все сделал. Папа не злой, он… он просто не может иначе. Никто не может. Все так сложно. Мы все устали. Мы не хотим этого, совсем не хотим. А помочь нам можешь только ты. Впервые за столько лет нам представилась возможность покончить… − среди быстрого потока слов, голосом сокрушенного старика, она услышала тихие всхлипывания и капли теплых слез на своей коже.

Юля пришла в сознание в той же комнате с мягкими стенами, в которой очнулась в самом начале всей этой горе-истории. Начала различать звуки лишь на середине этой скорбной речи с ощущением, будто бы оплакивают конкретно ее. Она бы и подумала, что все-таки умерла, а слышит себя уже будучи духом над собственным телом, если бы не боль в районе щеки и виска, неприятное головокружение, которое доставляло еще больше неудобств в виду закрытых глаз. Такие «вертолеты», будто бы накануне здорово перестаралась с употреблением крепких напитков.

Поначалу она не понимала кто это говорит и зачем, но вскоре узнала голос и дрожащие морщинистые руки, то крепко сжимающие, то ласково поглаживающие ее ладони. Смысл слов был ей мало понятен. Она хотела узнать больше, о чем тот говорил. А говорил старик таким голосом, что даже превозмогая свою головную боль от недавних столь жестоких тяжелых ударов по лицу, ей хотелось подняться, обнять и пожалеть несчастного.

В то же время он говорил такие вещи, которых раньше даже вскользь не произносил. Он открывался больше, чем за все их предыдущие беседы в столовой или в общей зале. «Папа? Он говорит о своем отце? О чем дедушка только-что проговорился?». Ей хотелось знать больше, понимать больше, раз уж она уже так далеко зашла, потому приходилось лежать неподвижно и молча, вслушиваясь в едва различимое грустное бормотание в полуметре от себя, чтобы как-нибудь не спугнуть его открытость и порыв чувств.

Услышанное волновало девушку, заставляя грудь вздыматься все чаще, тем самым выдавая себя, что она в сознании и