Психиатрическая лечебница - Максим Диденко

Рассказал он также о подсобном помещении, где хранится вся бытовая химия и текстиль, инструменты и приспособления, и все прочее, необходимое для самостоятельного обслуживания и поддержания порядка как в самом корпусе лечебницы, так и на всей ее территории, а следом так странно подмигнул, словно намекая, что из этого можно получить какую-то особую пользу.

− Я что-то не совсем понимаю, − шепотом проговорила девушка. − Вы на моей стороне, ну, я хотела сказать, что заинтересованы в том, чтобы я… − она осеклась, пытаясь заменять слова, которые не смогла вовремя подобрать, жестикуляцией. — А что Высоков? Ой, ну, отец ваш, он тоже ведь?.. Вы об этом пытались мне сказать, когда я была… ну, в отключке, − она закусила губу, в ожидании ответа старика на ее признание, что на самом деле та не спала, а лишь притворялась.

В ответ он лишь ответил по существу и без излишеств:

− Именно так, милая. Ты должна была заметить, что он старался помогать и всячески содействовать тебе, насколько это было в его силах.

− Да, заметила, ну и… − протяжно ответила Юля, хотя большинство попыток помощи от главврача в глаза ей не бросались, или же она попросту не могла предположить, что к каким-то из удачно сложившихся обстоятельств он все-таки приложил свою руку. Вообще все, что с ней произошло, она считала сплошной неудачей, начиная с того дня, когда ее отца внесли в списки пациентов этой психушки. Все эти безуспешные попытки вытащить его, ее личный срыв и заключение здесь, все, вплоть до этого самого момента − провал. А все более-менее достойные ситуации причисляла сугубо к своим достижениям и результатам приложенных усилий. «Хотя, − думала уже помолчав, − вряд ли санитары часто просто так забывают запереть своих психов в палатах, позволяя им беспрепятственно разгуливать по всей лечебнице, потому, пожалуй, соглашусь, что не все, скажем так плюсовые моменты — чистое везение или стечение обстоятельств». − …и что же, мне теперь нужно его поблагодарить, по-вашему? — снова нахмурив брови, выражала негодование девушка, заканчивая начатую фразу.

Старик лишь произнес неоднозначное «гм-м» и искоса посмотрел на нее.

− Нет, ну я понимаю, теперь понимаю, что у него не было выбора, что якобы я ваш единственный шанс, и именно поэтому я здесь и все такое. И вообще, это мог быть абсолютно любой человек, а не конкретно я! Но он решил сломать жизнь именно мне, чтобы как-то поправить свою, пусть и были у него благие намерения. Да еще и неизвестно, чем вся эта история закончится для нас… для меня. Поймите меня правильно, − продолжала она, чувствуя, что раз начала, теперь просто обязана попытаться за что-то оправдаться, − мне жаль вас, жаль, что все так вышло, но я… Меня здесь заперли, как какой-то скот, словно чью-то собственность, говорящую игрушку в кукольном домике. Причем здесь я? В чем я виновата? За что мне все это?.. Черт, простите, я не…

− Милая моя, мне все это известно. Давай не будем терять времени…

− Последний вопрос, − прервала его Юля. — Точнее, два вопроса. Как вас зовут, и что по поводу тех санитаров, которые меня туда, ну, вы поняли? Если мы их встретим?

− Очень надеюсь, что не встретим − говорил он, уже повернувшись по направлению к лестнице, после чего добавил через плечо лишь ненадолго обернувшись, чтобы улыбнуться: − Миша меня зовут. И не вздумай никаких дядей Миш упоминать. Я просто Миша. Михаил, если угодно. Мне жить-то осталось столько, что плюнул и нет меня, а гордости носить отеческое имя никакой не осталось… − последние слова он говорил полушепотом, но они хорошо доносились к девушке, отдаваясь гулким эхом от голых стен пустого коридора.

Выйдя из яркой, хорошо освещенной комнаты в темноту коридора, в котором полностью отсутствовал какой-либо свет, кроме единственной путеводной лампы над выходом на лестничную площадку, время стало тянуться будто бы медленнее обычного. Из-за необходимости ступать осторожно и не торопясь, Юле удалось о многом поговорить со своим, как она теперь была готова его называть, другом.

Последние несколько метров до лестницы казались Юле самыми длинными в виду понимания, что она находится сейчас как никогда близко к своем отцу, их друг от друга отделяла всего лишь какая-то стенка, возможно, даже та, вдоль которой она сейчас крадется. Она не могла упустить такого шанса, потому решительно одернула мужчину, положив руку ему на плечо. Он остановился и обернулся к ней.

− Что-то не так?

− Эм, в общем-то да-а, − скромно начала она, но тут же взяла себя в руки и дальше с каждым словом говорила все увереннее. — Мой отец. Он ведь где-то здесь. Мне нужно его забрать. Я не могу уйти без него. Только не теперь.

− Ох, − вскинул брови старик, − я помню о нем. Мы, конечно же, постараемся его вытащить, вернее сказать, это сделаешь ты. Но я должен тебя предупредить, чтобы ты не питала излишних надежд на его полное возвращение к тебе. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

В полумраке между двумя тенями на какое-то время повисло тяжелое молчание, но вскоре Юля его прервала:

− Пусть так. Я не могу не попытаться!

− Кто я такой, чтобы тебе мешать, милая? — развел он руками после своего риторического вопроса. − Только это немного позже сделать придется. Ключи от того помещения с бедолагами есть только у папы. Именно к нему мы и должны сейчас добраться, не попавшись никому из его персонала. Они-то с нами церемониться не будут, как ты уже могла заметить. Тут даже мой статус не поможет, потому что доступ к третьему этажу мне ограничен, в отличие от практически всех других помещений на втором и первом этажах.

− Как же вы тогда оказались со мной в палате? — игнорируя все вышесказанное, спросила Юля, но старик не стал отвечать на вопрос, а лишь криво улыбнулся, или ей так показалось в виду плохого освещения.

Спустившись на второй этаж, их у поста дежурного уже ожидал доктор Высоков. Увидев его, Юля испугалась неожиданной встречи, оказавшись на расстоянии всего лишь метра от него, хотя изо всех сил старалась не подать вида. Он же смотрел на них самым обычным взглядом, не таким, каким смотрят врачи на своих пациентов в подобных учреждениях — это всегда выглядит немного иначе, а потому разница очень заметна. Взгляд его выражал