Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли

– Что там происходит? – спросил Дженьюэри.

«Эм-пи» смерил его ледяным взглядом.

– Готовят новый удар, – скривив губы, ответил он. – И на этот раз все сделают, как надо.

– Нет! Нет! – вскричал Дженьюэри, рванувшись к «эм-пи», но тот отшвырнул его назад и запер дверь на замок. – Нет!!!

Дико ругаясь, он колотил в дверь, пока кулаки не заныли.

– Это же ни к чему, ни к чему! Ведь можно же и без этого!

В конце концов маска его дала трещину. Рухнув на койку, Дженьюэри безудержно зарыдал. Все, чего ему удалось добиться, утратило смысл. Выходит, он пожертвовал собой ни за понюх табаку.

Спустя день или два после этого «эм-пи» впустил к нему какого-то полковника, седоволосого, чопорного, едва не раздавившего Дженьюэри пальцы в железном рукопожатии. Глаза его отливали бледной, ледяной синевой. Всем существом своим гость излучал неприязнь.

– Полковник Дрэй, – представился он. – Мне приказано защищать вас перед военным судом. Для этого мне потребуются все имеющиеся у вас факты, до мелочей, так что давайте начнем.

– Я не стану ни с кем разговаривать, пока не увижу ученого-атомщика.

– Но я – ваш защитник. Ваш адвокат…

– Плевать мне, кто вы такой, – оборвал его Дженьюэри. – Моя защита зависит от того, сможете ли вы привести одного из этих ученых сюда. Чем выше рангом, тем лучше. И мне нужно поговорить с ним наедине.

– Я обязан буду при этом присутствовать.

Значит, он согласен… однако теперь даже защитника следовало считать врагом.

– Естественно, – отвечал Дженьюэри, – вы же – мой адвокат. Но больше чтоб никого. Возможно, от этого зависит секретность нашей ядерной программы.

– Вы обнаружили свидетельства саботажа?

– Ни слова больше, пока этот ученый не окажется здесь.

Раздраженно кивнув, полковник вышел за дверь.

К вечеру следующего дня полковник вернулся, сопровождаемый еще одним человеком.

– Вот это – доктор Форест.

– Участвовавший в разработке бомбы, – добавил Форест.

Стриженный «ежиком», в армейской рабочей робе, он походил на военного куда сильнее полковника. Подозревая подвох, Дженьюэри смерил обоих настороженным взглядом.

– Вы поручитесь за подлинность личности этого человека словом офицера? – спросил он Дрэя.

– Разумеется, – сухо ответил полковник, приняв оскорбленный вид.

– Итак, – заговорил доктор Форест, – у вас возникли проблемы со сбросом изделия в нужный момент. Расскажите, что вы наблюдали.

Дженьюэри перевел дух, набрал полную грудь воздуха. Настало время подписать себе приговор.

– Ничего я такого не наблюдал, – прямо ответил он. – Я хочу, чтобы вы передали от меня ученым следующее. Ребята, вы работали над этой штукой не один год, и у вас наверняка было время подумать, как вашу бомбу используют. Вы знали, что джапов можно принудить к сдаче, устроив им демонстрацию…

– Минутку, – перебил его Форест. – Я не ослышался? Вы ничего необычного не наблюдали? Выходит, дело не в сбое?

– Верно, – откашлявшись, подтвердил Дженьюэри. – В этом просто не было надобности, понимаете?

Форест перевел взгляд на полковника Дрэя. В ответ Дрэй возмущенно пожал плечами.

– Он сказал мне, что видел свидетельства саботажа.

– Я хотел, чтоб вы попросили ученых за меня заступиться, – вмешался Дженьюэри, повысив голос, дабы привлечь к себе внимание. – Под трибуналом мое дело – швах. Но если б в мою защиту выступили ученые, возможно, меня оставили бы в живых. Не хочется мне под расстрел за то, что наверняка сделал бы на моем месте любой из них.

Доктор Форест, багровея лицом, подался назад.

– Отчего это вы полагаете, будто мы на вашем месте поступили бы именно так? По-вашему, мы не задумывались о последствиях? Вам даже в голову не пришло, что решение принято специалистами, разбирающимися в предмете куда лучше вас? – спросил он, возмущенно взмахнув рукой. – Ах, дьявол… с чего, с чего вы сочли себя вправе решать настолько важные вещи?!

Столкнувшись с такой реакцией, Дженьюэри похолодел: на это он совсем не рассчитывал.

– С того, доктор Форест, – зло зарычал он, ткнув в Фореста пальцем, – что бомбу сбрасывал я! Вы на шажок отступите – раз, и будто бы здесь ни при чем, и все у вас просто чудесно, но я был там!

С каждым его словом Форест багровел сильней и сильней. Казалось, у него вот-вот жила на шее лопнет, и Дженьюэри предпринял еще попытку достучаться до него:

– Вы хоть раз пробовали представить себе, что натворит ваша бомба в большом городе, полном людей?

– Ну, хватит! – взорвался ученый и повернулся к Дрэю. – Хранить услышанное в секрете я по закону не обязан. Можете быть уверены: все это будет использовано против капитана Дженьюэри во время судебного разбирательства.

С этим он вновь повернулся к Дженьюэри и взглянул на него с такой испепеляющей ненавистью, что Дженьюэри мигом понял, в чем дело. Признав его правоту, эти люди признают, что сами не правы, что каждый, участвовавший в разработке оружия, которое Дженьюэри отказался использовать против людей, – каждый из них виновен. Сомнений не оставалось: Дженьюэри обречен.

Уходя, доктор Форест хлопнул дверьми так, что крохотный кабинет содрогнулся от пола до потолка. Усевшись на койку, Дженьюэри под ледяным взглядом полковника Дрэя дотянулся до сигарет, дрожащими пальцами вскрыл пачку, закурил, выпустил дым и, подняв взгляд на своего адвоката, пожал плечами.

– Больше надеяться мне было не на что, – пояснил он.

Кое-какой эффект его слова возымели: холод презрения во взгляде полковника впервые за все это время сменился едва уловимой стальной искоркой своеобразного, профессионального уважения.

Заседание военного трибунала продолжалось два дня. Вердикт оказался таков: виновен в неподчинении приказу в боевой обстановке и в пособничестве врагу. Приговор: смертная казнь через расстрел. Большую часть оставшихся дней Дженьюэри, глубже прежнего скрывшись под маской, так долго верой и правдой служившей ему, молчал. Явился к нему священник, но то был все тот же капеллан 509-й, именем Господа благословлявший «Лаки Страйк» перед вылетом на задание, и Дженьюэри, не на шутку разозленный, выгнал его взашей.

Однако позже к нему заглянул молодой католический пастор, представившийся Патриком Гетти. Пухлый очкарик невысокого роста, Дженьюэри он, похоже, немного побаивался. Этого Дженьюэри послушать не отказался. На следующий день он пришел снова, и Дженьюэри даже ответил ему парой фраз, а на третий день побеседовал с ним опять. Так разговоры с молодым католиком и сделались для него привычными.

Говорил Дженьюэри, как правило, о собственном детстве. Рассказывал, как пахал унавоженный чернозем, топая следом за мулом, тянущим плуг. Как наперегонки с отцом бегал к почтовому ящику. Как читал книжки при свете луны, хотя мать велела ложиться спать, и как бывал бит за это туфлей на высоком каблуке. Рассказал он священнику и о том, как обжег руку, и об истории с автомобильной аварией на углу 4-й и Ривер-род.

– Крепче всего засело в памяти лицо водителя грузовика, понимаете, отче?

– Да, – подтвердил юный священник. – Да.

И Дженьюэри рассказал ему о придуманной в детстве игре, о фантазиях, будто каждый его поступок меняет судьбу всего мира.

– Вспоминал я после эту игру и думал: вот глупость-то! Вызвать землетрясение, наступив на трещину в тротуаре… ну, глупо же, понимаете? Дети – они такие.

Священник кивнул.

– А теперь, – продолжал Дженьюэри, вялым взмахом ладони разгоняя клубы сигаретного дыма, – думаю: если бы каждый всю жизнь именно так и жил, считая все, что ни сделает, действительно важным, то… возможно, весь мир стал бы совсем другим. Мы ведь в ответе за каждый поступок, так?

– Да, – согласился священник. – Конечно, в ответе.

– И если тебе отдают приказ сделать что-то не то, в ответе все равно ты, верно? Приказы – приказами, а поступок-то твой.