Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи - Олег Ивик

Описывая одну из этих трех последних побед (или, может быть, обобщая их), Фань Е рассказывает, как ханьские войска разгромили жертвенник, сожгли войлочные юрты, закопали в землю живыми десять сюннуских сановников, надели кандалы на руки шаньюйских жен, увековечили свои подвиги на каменной стеле и «с победными криками возвратились назад». «Испуганный шаньюй, накинув на себя войлочные одежды и боясь от страха дышать, бежал в земли усуней, после этого район к северу от пустыни обезлюдел»{291}.

Синолог Л. А. Боровкова, привязывая описанные древними хронистами победы китайского оружия к современной географической карте, считает, что в 89 году кочевники были разгромлены у гор Иныиань (к северу от Ордоса). В 90 году ханьские войска нанесли поражение сюнну в Западном крае, вблизи Иулу (современный город Хами Синьц-зян-Уйгурского автономного района Китая), после чего под контроль Хань перешла небольшая северо-восточная часть Западного края. И наконец, в 91 году китайская армия вышла из Цзюйянь (район озера Гашун-нур, в юго-западных предгорьях Тянь-Шаня) на север для того, чтобы одержать окончательную победу{292}.

Записанная в VII веке китайская хроника «Бэй-ши» сообщает, что бежавший северный шаньюй перешел через хребет Гинь-вэй-шань (предположительно современный хребет Тарбагатай, расположенный на границе Китая и Казахстана{293}) и «ушел на запад в Кангюй» (в сторону Сырдарьи) с теми, кто мог идти. А «малосильные, которые не в состоянии были следовать за ним» остались жить на своих прежних землях и образовали «Владение Юебань» (Юэбань).

В «Бэй-ши» дается не вполне четкая информация о том, где же находился этот последний оплот «малосильных» северных сюнну. С одной стороны, говорится: «Владение Юебань лежит от Усуня на северо-запад…»{294}. Это дало основание некоторым исследователям поместить Юэбань к северу от восточной части озера Балхаш{295}. С другой стороны, в той же «Бэй-ши» сообщается, что Юэбань находилась «по северную сторону Кучи», — исходя из этого, русский этнограф и востоковед Н. А. Аристов считал, что Юэбань лежала в восточной Джунгарии, в районе озера Эби-нур{296}. Возможно, в текст «Бэй-ши» вкралась ошибка, автор хроники имел в виду не «северо-запад», а «северо-восток». Впрочем, если принять во внимание, что, согласно «Бэй-ши», жители этой страны «занимают несколько тысяч ли пространства»{297}, их владения вполне могли включать в себя и берега Эби-нура, и берега Балхаша.

Но где бы ни находилась Юэбань, после бегства шаньюя «малосильные» сюнну обитали там достаточно долго, во всяком случае, известно, что их государство существовало еще в середине V века: оно обменивалось посольствами с одним из северо-китайских государств (Китай в те годы был раздроблен) и находилось в сложных взаимоотношениях со своими соседями-жужаньцами{298}.

Несмотря на разгром войска и бегство части народа и самого шаньюя на запад, в исконных землях сюнну после этого еще оставалось «свыше 100 тыс. юрт»{299}. Младший брат бежавшего шаньюя Юйчуцзянь попытался возглавить оставшихся соплеменников — он «остановился у озера Пулэй» (современное озеро Баркуль) и отправил послов в Хань с изъявлением покорности. В ответ он получил известие о согласии, печать со шнуром, четыре украшенных яшмой меча и «один зонт из птичьих перьев». Это было явно меньше того, на что обыкновенно рассчитывали сюннуские шаньюи. По этой или по какой-то иной причине, но Юйчуцзянь пробыл вассалом Хань всего лишь около года и в 93 году «поднял восстание и вернулся на север». Но теперь Китаю уже ничего не стоило наказать мятежника. Ему вдогонку была послана всего лишь тысяча воинов. Беглеца уговорили вернуться обратно, «а затем обезглавили его и уничтожили его войско»{300}.

На этом с северными сюнну было покончено. Земли их теперь попали под власть племен сяньби, а сами сюнну «стали называть себя сяньбийцами»{301}.

В китайских хрониках и дипломатических записях вплоть до 155 года время от времени еще мелькали какие-то северные сюнну и их шаньюи, но теперь они уже не представляли особого интереса ни для хронистов, ни для политиков.

Так, например, в 105 году некий северный шаньюи направил в Хань посла, который «принес извинения в том, что его государство, будучи бедным, не смогло поднести подарки, предусмотренные правилами, и просил прислать посла для отправки вместе с ним сына шаньюя прислуживать императору». Однако вдовствующая императрица отправлять к сюнну своего посла не стала и сыном шаньюя не прельстилась — она лишь передала бедному соседу подарки{302}.

Между 120 и 150 годом сюнну еще совершали набеги на оазисы Таримского бассейна. В 137 году отряд их воинов был изрублен правителем Дуньхуана у озера Баркуль, а в 151 году сюнну совершили неудачное нападение на Хами и бежали, спасаясь от войск, посланных все из того же Дуньхуана. Но это были мелкие стычки, и упоминания о них встречаются достаточно редко{303}.

Таким образом, еще до конца I века и сюннуской державе, и единому народу сюнну пришел конец. Но, как ни удивительно, потомкам именно этих, окончательно разбитых, униженных, почти полностью физически уничтоженных кочевников, возможно, предстояло создать гигантскую державу, которая заставила содрогнуться Европу. Согласно мнению ряда специалистов, именно осколки северных сюнну, продвигаясь на запад и увлекая за собой встреченные по пути племена и народы, в 70-е годы IV века появились в степях Приазовья и Прикубанья, чтобы оттуда, покорив аланов, двинуться на города Боспора и готскую державу и уже в 376 году подойти к границам Римской империи.

Правда, не вполне понятно, какие именно северные сюнну могли все это совершить. Значительная часть тех из них, что остались на своих исконных землях, подчинилась сяньбийцам и в итоге ассимилировалась ими. Те, что осели в Юэбани, продолжали жить там по крайней мере до V века включительно. Очевидно, речь может идти только о шаньюе-беглеце, который, потерпев окончательное поражение от китайцев, увел часть своего народа на запад. Но следы этих беглецов сразу же теряются. Ни письменные источники, ни археологические данные на сегодняшний день не позволяют уверенно отождествить с ними ни один народ. Эти темные века гуннской истории — от конца I века до 370-х годов — предмет ожесточенных дискуссий историков и археологов. И поэтому (а также по многим другим причинам) версия о сюннуском происхождении гуннов является сегодня хотя и одной из основных, но не бесспорной.

Скитаясь по Азии, от границ Западного края до степей Прикаспия, в течение двух с лишним веков, сюнну не оставили там по себе почти никакой памяти. Такое впечатление, что они, исчезнув на рубеже I и II веков из Западного края и из китайских летописей, через два с половиной века сразу объявляются в Восточной Европе. Правда, в середине IV века в сирийских и византийских источниках появляются некие «белые гунны», они же эфталиты, или хиониты. Но нет особых оснований думать, что «белые гунны» имели к собственно гуннам хоть какое-то отношение. Скорее всего, хронисты назвали их так потому, что сами себя эти люди называли «хион», что напоминает слово «гунн». При этом, например, византийский историк VI века Прокопий Кесарийский, подробно описавший эфталитов, подчеркивает, что все в них, начиная с внешнего облика и заканчивая образом жизни, полностью противоположно «настоящим» гуннам:

«Эфталиты являются гуннским племенем и называются гуннами, однако, они не смешиваются и не общаются с теми гуннами, о которых мы знаем, поскольку не граничат с ними и не расположены поблизости от них. (…) Они не кочевники, как другие гуннские племена, но издавна живут оседло на плодоносной земле. (…) Среди гуннов они одни светлокожи и не безобразны на вид. И образ жизни их не похож на скотский, как у тех»{304}.

Археологические находки, по которым можно было бы проследить путь сюнну по Азии, очень немногочисленны, и их нельзя отнести к безусловным свидетельствам того, что сюнну этот путь совершили. Те же памятники, которые оставили гунны в Европе, в большинстве своем не имеют почти ничего общего с памятниками сюнну. У гуннов был иной погребальный обряд, они пользовались вещами, в большинстве своем имевшими совершенно иной облик. Знаменитые изделия «полихромного стиля», которыми гунны любили украшать себя и своих коней — подвески, диадемы, серьги, бляхи, поясные накладки, — не похожи на те, которые были популярны у сюнну.

Однако есть некоторые типы вещей, которые можно рассматривать как связующие нити между центральноазиатскими сюнну, сюнну времен их скитаний по Средней Азии и европейскими гуннами. К этим вещам относят прежде всего самобытные бронзовые котлы «хуннского типа», которые не спутаешь с котлами другой культуры. Их находят на огромном пространстве евразийского степного пояса и даже за его пределами: от Ордоса и Монголии до Венгрии, Германии и Франции. Это своего рода маркеры гуннского пути на запад, продлившегося несколько веков. В Средней Азии (на Нижней Сырдарье) находят керамические котлы того же типа; считается, что это — подражание металлическим «хуннским котлам»{305}, и, значит, есть основания думать, что сюнну жили в этом регионе во II—IV веках н. э.