Рельсы под луной - Александр Бушков

В бой нас, как и полагается, не посылают. Но и работы по нашей специальности нет никакой. Нет сплошной линии фронта, так что за линию фронта не ходим. Да и противник совершенно другой, незнакомый и непонятный. Не знаем мы ни его языка, ни знаков различия, вообще ничего. Пару-тройку раз ставилась задача раздобыть «языка» – но всякий раз отправляли не нас, а группу прикомандированных. Хваткие такие ребята, в пограничных фуражках, японскими словечками щеголяют – явно провели всю войну на границе, и уж они-то, нужно признать, разбираются в японцах получше нашего. Местные тыловики к нам, прошедшим войну, относились со всем уважением, поглядывали этак словно бы виновато: мол, так уж вышло, что мы тут кантовались, начальство решило…

А эти погранцы держались не нагло, но без всякого тылового виноватого смущения, как равные. У каждого боевая награда – у кого Красная Звезда, у кого медаль. Обмолвились как-то: мы, мол, понимаем, что вы сломали хребет фашистскому зверю, но и мы тут не пузо чесали на солнышке, прошли кое-что…

Единственное, что на нашу долю выпало, – это пару раз на «газике» выскакивать на несколько километров впереди наступающих частей в поисках противника. Ну, обстреляли нас однажды издали, но никого и не царапнуло. Все. Сидим как дураки, это мы-то, лихие разведчики, привыкшие к уважению и некоторому почету. Пехота начала над нами чуточку посмеиваться, вышучивать: удачная вам война подвернулась, славяне, так и просидите, до самой победы белы рученьки не запачкав… А что им ответить? Если никак не подворачивается случая проявить себя во всей красе? Они-то в бою уже бывали, у них все по-прежнему, а мы… Отвернешься и молчишь как пень. Тяжеловато.

Приуныли мы, носы повесили: это ж надо вдруг оказаться в таком положении! Чем торчать без дела, как огородные пугала, сидели бы вовсе в тылу, коли уж от нас нет пользы. Но с уставами не поспоришь: если уж существует батальонная разведка, должна пребывать в боевых порядках батальона как миленькая. Из-за специфических условий кампании никто не станет переписывать уставы – а наши переживания никого волновать не должны. Вообще, мы не гимназистки, чтобы «переживать»…

И вот тут совершенно неожиданно вызывают меня к начальству. И наш капитан ставит передо мной задачу, пусть и не вполне боевую, однако ничуть не похожую на наше прежнее лежанье пузом вверх. Задача, вполне подходящая для разведчиков.

Обстановка была следующая: мы располагались на равнине, в малонаселенной местности. Поблизости небольшой городок и пара-тройка деревень. По левому флангу начинается уже пересеченка – предгорья, заросшие лесами. Карта передо мной выложена отличная, мелкомасштабная. Примерно километрах в одиннадцати, вовсе уж в чащобе, стоит одинокий домишко, и обитает там некий китаец, форменным отшельником. Этого-то отшельника мы и должны взять-доставить. Вооруженного сопротивления, вероятнее всего, ожидать не следует. Опять-таки вероятнее всего, он там один.

В чем тут дело и что это за птица, нам не объясняют. Ну, такое и раньше случалось, что всего нам знать не полагалось. Не по чину. В армии так сплошь и рядом. Если тебе положено, выложат все, а не положено – «слушаю и исполняю». Сердиться-обижаться опытному человеку не полагается.

Капитан продолжал: чтобы облегчить задачу, мне придается местный, товарищ Лю (имечко простое и мне в память впечаталось навсегда). В качестве проводника и человека, знакомого с местными условиями. Вот для чего этот китаец тут сидит… Пожалуй, не старше меня (а мне в ту пору стукнуло двадцать три годочка), в очках, в хорошо отглаженном френчике нашего довоенного образца, с отложным воротником, через плечо у него висит маузер в деревянной кобуре, у меня зубы свело от зависти. Ну, потом-то я себе добыл.

Товарищ Лю на очень даже приличном русском языке говорит мне то, что обычно в таких случаях и говорят: рад познакомиться, надеюсь, все пройдет хорошо… Очень приличный у него русский язык, вполне возможно, учился у нас, вот только такими вещами интересоваться не стоит: учитывая ситуацию и личности присутствующих. Вполне может оказаться, что закончил товарищ Лю какое-нибудь интересное учебное заведение, про которое мне знать не полагается, да и капитану тоже.

Про себя я тут же подумал: а за каким чертом нам, собственно, придается товарищ Лю? Проводник и не нужен, маршрут короткий, несложный. А местные условия… Там одна-единственная избушка с одним-единственным китайцем. Не населенный пункт и не глубокий рейд по тылам. Но я, конечно, свои мысли держал при себе. Начальству виднее.

Второй, когда беседа явно подошла к концу, так и сидел сиднем в уголочке, не проронивши ни слова. И понял я, что это классический «домовой». Чернявый, хмурый, на гимнастерке, кроме гвардейского значка, ничего более не привинчено и не висит, погоны с артиллерийскими пушечками, капитанские звездочки. Только артиллерист – а то и капитан – из него, как из меня балерина. Навидались мы этаких вот, которых давно и прозвали «домовыми»…

Артиллерийский или пехотный офицер в таких вот беседах участвовать может – чтобы согласовать с ним огневую поддержку и прочее содействие, которое он нам окажет на выходе или входе. Но всегда такого офицера приглашают уже потом, когда мы обговорили наши дела. Ну, а если такой вот с самого начала сидит в уголке, не вымолвив ни словечка, то это, к бабке не ходи, смежник. Из какого-то близкородственного учреждения, у которого в предстоящем деле есть свой интерес, про что нам опять-таки знать не полагается. Свыклись, насмотрелись. Однажды прилетал к нам генерал из Москвы, сколько у него звездочек, мы не знали, но точно было известно, что генерал из Москвы. Так вот, прилетел он в погонах интендантского подполковника. Те, что с ним, тоже с интендантскими эмблемками – младший сержант и двое рядовых, но человек понимающий с ходу определит, что перед ним одни офицеры…

Поглядывал он на меня как-то непонятно. Уже в самом конце разговора стало мне казаться, что во взгляде у него нечто вроде жгучего любопытства – но вот с чего бы вдруг? Ничего во мне нет особо интересного, таких, как я, по фронту – хоть поварешкой черпай. Ошибся я, видимо.

Вышли мы с товарищем Лю, перекинулись парой слов. Вежливо держится, но не особенно словохотлив. Воевали? Воевал. Дорогу знаете хорошо? Хорошо. Присмотрелся я к нему как следует – а у него на шее длинный шрам, уходящий под воротник, и на левой руке от безымянного и мизинца остались одни култышки – парень явно побывал в делах. Попадались мне такие, неразговорчивые, лицо молодое, а глаза – старые. Хлебнул горячего, видно…

Взял я Алиханова и Чибиса, сели мы вчетвером в «газик» и покатили. Ребята приободрились по тем же причинам, что и я, – не бог весть какое задание, но все едино, лучше, чем сидеть и ждать у моря погоды…

Километров шесть мы ехали, даже чуть-чуть продвинулись по лесу, а потом поняли, что машина дальше не пойдет. Горки невысокие, но крутые, склоны сходятся под острым углом, и деревья стоят густо. Так что переходим в пехоту. Не привыкать. Благо тут много тропинок, сразу видно, проложенных не человеком, а лесным зверьем.

Двинулись мы цепочкой. Впереди товарищ Лю, руку держит на кобуре, сразу видно, из чистой предусмотрительности, которая в таких местах не лишняя. Можно напороться на самураев или императорских, кучками выходящих из окружения. Мы тоже автоматы взяли поудобнее.

Тишина, только птицы наяривают совершенно незнакомыми трелями. Солнышко, небо ясное – благодать… Шагаем мы, шагаем, и никто пока что по нам не стреляет, с ножиком на спину из чащобы не прыгает, безлюдье полное, дикие места, как и следовало из карты. Сверяемся с ней время от времени: прикидываем пройденное расстояние.

Осталось нам километра полтора – вообще, в лесу отчего-то любые расстояния кажутся гораздо длиннее, чем на открытой местности. Вышли к речушке – то ли узенькая речушка, то ли попросту широкий ручей, не обозначенный на карте: метра четыре в ширину, не больше, а мелкий настолько, что можно перейти вброд, не начерпав в сапоги. Вода прозрачнейшая, каждый камушек и хвоинку на дне видно, течение медленное.

Первым делом мы напились из горсти, набрали фляги – вода холодная, вкусная, у нас-то во флягах была кипяченая из колодца, никакого сравнения. Тропинка, по которой мы пришли, на том берегу продолжается. Пора дальше.

И вот только мы хотели ручей переходить…

В обе стороны видно метров на двадцать. Справа, прекрасно видно, плывут по течению какие-то большие странные предметы – и отчего-то кажется, что движутся они даже медленнее неспешной воды, хотя такого быть не должно, но впечатление именно это. Подплывают они плавненько…

Мама родная! Похоже, волосы дыбом встали, и стою я, оцепеневши, как камень.

Это головы человеческие плывут вереницей, причем не как попало плывут, а так, словно крепко сидят на невидимых туловищах – только нет под ними ничего, кроме прозрачнейшей воды. Стоймя плывут. Крови в воде ни капли. И это – наши головы. Первая – товарищ Лю, в очках, глаза открыты, лицо невозмутимое, как у того, что стоит слева от меня, не скажешь, чтобы особенно бледное. Нормального цвета лицо, как у живого. Следом – я! Я самый. Только без фуражки. За мной – Алиханов с Чибисом, опять-таки без головных уборов. Глаза у всех открыты, лица спокойные, никаких там гримас, застывшие…