Альманах «СовременникЪ» №5(25) 2021 г. (в честь 130-летия со дня рождения Михаила Булгакова) - Альманах Российский колокол

но подчиниться простоте сюжета,

в котором оживают краски мира…

Когда незрячий папоротник утром

купальной ночи вдруг глаза откроет

и самой некрасивой из подружек

достанется на миг цветок пурпурный…

Когда зелено-желтое созвездье

окрасится малиновым рассветом

и золотистый дождь прольется ливнем

на ложе вожделенное Данаи…

Когда Земля грозит остановиться,

должно, затем, что я разбила склянку…

И все стою, не поднимая глаз.

Вот как сейчас…

«Проплывает за бортом последний груз…»

Проплывает за бортом последний груз.

Скоро, скоро уходим домой, в Союз.

Приумолкла волна. Стережет рассвет.

Голубынь-глубина. Бледно-лунный свет.

А пока только звезды как светляки

и за лунной дорогой зовут гудки.

И смеются дельфины, разинув рот.

Праздник нынче на промысле – Новый год.

Мы от дома отстали на семь часов.

И придется опять не смочить усов.

И, наверно, еще много раз подряд

обойдет, не найдет Новый год ребят.

За спиною Атлантика, шалый Вал.

Да и он позабыл о нас и отстал.

И теперь вот уходит последний груз —

наконец-то на север, домой, в Союз!

Дорога без конца

фрагмент из поэмы об Александре Невском

Был последний из ханского стойбища путь.

Болен князь, потому и отпущен на волю.

Ни коня оседлать, ни полки повернуть

против хана. Был снег, необъятный, как поле,

как равнина поруганных русских земель…

Гулкий цокот копыт на Владимирском тракте.

Горький дым их костров, их шатров канитель,

их десятая доля в баскаковом акте.

Глаз с прищуром. Коварство Батыя «числа»…

И десятой-то доли ему было мало…

И Россия… тогда уже болью была.

И кому-то в ночи все уснуть не давала…

Влажный ветер Леванте

фрагмент из поэмы (Греция времен афинской демократии)

Калабрия в тумане. Но уже

над морем солнце и светлеют дали.

Храм Посейдона, и – кого не ждали —

идут туда… Беда на вираже…

Артисты всех мастей. Их главный – Архий.

Фракийские наемники вослед.

Предатели всех сущих иерархий,

напавшие на Демосфена след.

Он вышел – тих, нетороплив, бесстрастен —

звеневшим жарким калабрийским днем.

Они остановились. Им опасен

оратор и в молчании своем.

И Архий, вдохновившись, как на сцене,

заговорил, не предвещая мин, —

поговорить о нем, о Демосфене,

хотел бы новый властелин Афин.

Он приглашает. Это не опасно.

И он отменит смертный приговор.

А все другие мнения – напрасны.

И надо лишь уладить давний спор.

– Остановись! Кто подлость твою мерил!

И притуши свой завиральный жар.

Я никогда твоей игре не верил,

ничтожный изолгавшийся фигляр, —

сказал оратор. – Я пойду с тобою,

не улетит еще тумана дым…

Но лишь когда вот этою рукою

я напишу свое письмо родным…

Он взял перо, войдя теперь внутрь храма,

кусок папируса… с намереньем писать…

и прикусил перо там, где был яд… И драма

свершилась…

– Что же нам теперь сказать

Кимону?.. Он с минуты на минуту

появится,

чтобы подать сигнал

в Афины, – донеслось…

– Он не придет… Похоже, яд цикуты…

что был в вине… Посланник рассказал…

«Над осенью который день подряд…»

Над осенью который день подряд

без устали – и видится и снится, —

храня молчанье, улетают птицы

за темный горизонт за рядом ряд.

Уносят солнце с пожелтевших нив,

озерные золо́ченные блики.

Закатных линий радужный извив,

включая солнца огненные фрики,

оставив в изумленье, как в беде,

каштан, который к солнцу тянет руки,

и зерна ржи в холодной борозде

в недоуменье, вопреки науке.

И всюду всем – помимо суеты —

предчувствие или воображенье

знакомой осени знакомые черты,

как новое судьбы преодоленье.

Но кажется какой-то новый знак,

как будто видится, хотя еще таится,

как что-то вопреки… Не просто так,

роняя перья, улетают птицы.

Когда еще один закатный луч,

неся в себе восторженное бремя,

рассветным может стать – надежда из-за туч —

и птицам вроде улетать не время…

Но вот летят Землею от Земли…

Куда – про то никто еще не знает.

И «почему» и «отчего» гадают,

когда вернутся… И вернутся ли?

«За мною по пятам – я тень от дома к дому…»

За мною по пятам – я тень от дома к дому —

шуршащий отзвук шин, как воинский разъезд.

Мне все равно куда, к тому или другому,

и вскакиваю вмиг в случившийся подъезд.

И нет меня уже ни в улице, ни в доме.

Я – в вечности. Гудит гигантская толпа.

И требует на суд, всех возражений кроме,

какого-то во всем виновного клопа.

И нет среди людей, кого б он не обидел

от самых от начал, от сотворенья дней.

Все слышали о нем, хотя никто не видел,

и оттого желанье сумрачней и злей.

То посмеялся Бес, то Щучий Бог, то годы

подменят время, сходное едва.

И двинется народ в Неверие. Народы!

Крепясь не показать кулак из рукава.

И всякий раз, когда в Египте или Риме

вдруг воспалялась предпротестная тропа,

взметались люди при любом «прижиме»

искать в обмане тайного клопа.

То Герцог, то Король во время оно,

то самозванец-плебс, то крот-функционер…

Все было «как всегда», но чтоб «Корона!»,

венчающая праздники химер…

Похоже, прагматизму всех милей

могущественный скептик Водолей…

Сказка про Тодда и Тео…

фрагмент

Три дня раздумий. Три сметенных дня.

Один уходит, вслед другой приходит…

И стынет, тихо душу леденя.

Как в темный пруд, в безвременье уводит.