Альманах «СовременникЪ» №5(25) 2021 г. (в честь 130-летия со дня рождения Михаила Булгакова) - Альманах Российский колокол

class="v">Но свет иной нарушил эти меты —

великий древних пращуров завет —

стоянье в темноте. Долготерпенье.

Хранящие безмолвие уста.

И тихая забота о моленье,

спасавшем в каждом своего Христа.

«Забрезжит новый день и, размыкая вежды…»

Забрезжит новый день и, размыкая вежды,

свой светлый взор на дали заструит.

И чей-то взгляд, исполненный надежды,

о чем-то главном с ним заговорит.

И тайной думы неумолчный говор

не потревожит тайной тишины,

где день за днем судеб неслышный сговор

мешает в склянке бдения и сны.

И будто нет ни злобствующей бури,

ни мора, ни огня, ни саранчи.

Ни ласковых посыл враждебных курий

нигде вокруг – хоть сотни верст скачи…

И только освященная надежда,

открытый миру и пространству взгляд…

И Третий Рим светло и неизбежно

стоит, как сотни сотен лет назад…

««Вы играете в шахматы?» – «Я? Не очень…»

«Вы играете в шахматы?» – «Я? Не очень.

Если правду – мне шахматный код незнаком».

«Мне случается, знаете. Чаще ночью…

Астма ночью приходит, – добавил он. —

Вы не верите, доктор? А мне помогает.

Это как состязанье – она или я».

«Вы о ком?» – «Я об астме…

Я недосягаем, если даже – ничья.

Только вы не волнуйтесь. Я выиграю ход.

Все пройдет. Все пройдет. Все пройдет», —

говорил он, как будто не видя меня.

Как шагами, словами чуть-чуть семеня…

«Я ее об-ма-ну, – вдруг сказал по слогам, —

в этом есть справедливость. Не кажется вам?»

И тогда он пришел, мой всегдашний черед

говорить: «Все пройдет, все пройдет, все пройдет».

Наконец шелестнуло: «Спасибо». – «Пустяк».

Нам двоим повезло, что закончилось так.

Приумолкший старик чуть согнутого роста

провожал меня, что-то в уме теребя…

У порога сказал: «Но не правда ли, просто

обмануть, кого знаешь почти как себя?..»

«Ликует пир. Рекой течет вино…»

Ликует пир. Рекой течет вино.

Тревога дум – возня мышей за шкафом…

Немолчное, иного не дано,

что пастушок Давид сразился с Голиафом.

И победил – кольчугу, шлем и меч

одной пращей и камнем придорожным.

Так Бог хотел… Остановилась речь

Саула, чтоб молчать о невозможном…

Что хочет Бог, чтоб царствовал Давид, —

не он, Саул… Тот, кто играл на арфе…

кто молод и силен и чей прекрасный вид

особенно хорош в его пурпурном шарфе.

Кто в доброте – велик. В злопамятстве – смешлив.

И восхитителен в невинном заблужденье.

И чей подвижный лик – прилив или отлив —

не будит по ночам немое наважденье.

– А ты, Саул?

– Не дам стезю свою

ни пересечь, ни изменить отныне.

В темницу заточу его. Убью

соперника. И не было в помине…

И так ли лучше он, что – хочет Бог…

Не отступлю я, власть свою теряя.

Одной рукой скажу, что, мол, не смог,

другую на убийство вдохновляя.

Все силы мира к делу подключу.

От сильных мира стану ждать подмоги.

Кто, кроме них, поймет, как я хочу

остаться, не свернув с моей дороги?

…Когда Давид пришел развеселить

Саула грусть любовно и прилежно,

не грусть, другое поднималось – быть…

Саул молчал. Молчал о неизбежном…

Из поэмы «Карнавал»

– Мы здесь. Мы есть,

хоть нас никто не слышит.

Мы всюду дома, —

дружно пели мыши. —

И в погребе, и в кухне,

и в амбаре,

в пустой или набитой салом таре,

под книжным шкафом

или под кроватью,

поодиночке

или целой ратью…

Не станем возражать

сейчас словам,

что ваше,

то принадлежит и нам…

Но главное —

мы знаем, воронье,

как защитить свой мир

и все свое…

Мы есть, мы здесь.

Нас много. Пусть идут, —

допели мыши, —

те, кого не ждут…

И снова смех. И снова Карнавал

смеялся так, как будто не бывал

он веселее раньше никогда —

ни в ранние, ни в поздние года.

– Ну что ж, – сказал Волчонок, – от чумы

все средства… Или КТО, если не Мы…

И смолкло все…

Высокий мост

из цикла «Мосты Кенигсберга»

Да здравствует Высокая Вода!

Где высока вода и мост высокий.

И нет сомненья, пижмы и осоки

здесь первыми не будут никогда.

Здесь – плоскодонки, баржи, корабли

и парусов Больших Великолепье,

когда по продолжению земли —

мост разведен – прошествуют столетья.

И башенка у самой у реки,

игрушечно-торжественное диво,

их узнает… И долго, сиротливо

глядит им вслед. Как вдаль – из-под руки…

А дальше все уходит в поворот.

И если б кто-то мог над ним подняться,

увидел бы Кнайпхоф и, может статься, —

как Прегель пробивается вперед,

к морским просторам… Замок на горе…

У слышал бы ветра – литовский, польский

и орденский призыв в преддверье Польской

войны к Московии… И громкий на заре

скрип двух обозов в мемельской таможне

с московскими деньгами на войну…

С высокой точки все увидеть можно.

Услышать просьбу можно не одну…

И миссия проста и непроста —

ведь как взглянуть с Высокого моста?..

«Все краски мира вспыхнут вдруг, когда…»

Все краски мира вспыхнут вдруг, когда

ты молча остановишься у двери

и будешь так стоять, пока я ужин

не соберу. И, на тебя не глядя,

не уроню случившуюся склянку,

в которой я хранила равновесье…

И, от потери глаз поднять не смея,

замру затем, чтоб дух перевести.

Слегка качнувшись, он со мною вместе

вдруг кротким станет, чтоб не повиниться,