Затянутый узел. Этап второй. Принцип домино - Михаил Март

— Штраф уплачен. Но помочь, баба, я не в силах. Вчера твоего дурака к стенке поставили. С врагами другого разговора быть не может. А теперь проваливай, пока тебя не взяли. Уходи из города, к вечеру чтобы духа твоего не было.

Мать в один момент поседела. Когда косынку сняла на улице, я ее не узнал. Была черноволосая, как ты, а стала белой, будто ее сметаной намазали. Кешку она держала левой рукой, меня взяла правой, и мы пошли. Не знаю, сколько шли и куда. Мать молчала. Похоже, рассудка лишилась. Неподалеку от вокзала сунула мне за пазуху замотанные в платок документы и перекрестила. Я тогда не понял, что она хочет делать, страшно мне на нее смотреть было. Тут трамвай из-за угла вынырнул. Все произошло в один момент — мать с Кешкой на руках нырнула под колеса. Ничего страшнее больше на свете не видел.

Так я лишился отца, матери и брата, а шел мне тогда седьмой годок. Соображалка-то никудышная, зато память крепкая. Определили меня в детскую колонию. Забор, колючка, кнут, баланда. С Колымой не сравнить, но я море видел и знал, что такое свобода и простор. На пятый год мой побег увенчался успехом. Сколько их было, не помню. Много. Вернулся в Одессу на товарняке. Сдуру или с голоду хапнул на Привозе плюшку с творогом и дунул во всю прыть. Городовые за мной. Выскочил на дорогу и под машину угодил. Судьба меня пощадила, ударило несильно. Только ногу ушиб, но бежать уже не мог. Тут меня с мостовой подняли сильные руки, как пушинку. Запихнули в эту самую машину и повезли. В общем, легавым я в руки не попался. Пришел в себя и обалдел. Сидит передо мной красивый дядька с усами в белом кителе и с адмиральскими нашивками на рукаве. Мать честная, перепугался до смерти, а адмирал улыбается.

— Хочешь выпить, сынок? Тебе ситро и мороженое, мне графинчик водки и хвост селедки.

— Я бы и сам от хвоста селедки не отказался, — говорю.

— Да и от борща тоже?

— С хлебом.

— Добро.

Повел он меня в ресторан. Нажрался я от пуза за все годы разом.

— Вот какое дело, Гаврюш, — обратился он ко мне, — меня на Тихий океан отправляют, там тоже неплохо. Детей у нас женой нет. Ты парень, я вижу, деловой, не избалованный и не трусливый. За плюшку идти в тюрьму глупо, свой характер надо в настоящем деле показывать. Поедешь со мной на Тихий океан? Там тебя не найдут.

— Поеду.

— Условие одно — жить ты должен честным человеком.

— Честным быть просто, если с голоду не подыхаешь.

— Вот и договорились.

Бедная Зина! Молодая, красивая женщина, вся жизнь впереди. Счастливая. Муж адмирал, красавец, умница. И вот он приводит в дом двенадцатилетнего оборвыша с глазами хищника, чумазого, смотрящего на мир исподлобья.

— Зюзенька, познакомься: Гаврила Дейкин.

— Однофамилец? — спросила испуганно наивная жена.

— Никак нет. Член нашей семьи, я его оформил через областной ЗАГС. Теперь его отчество Афанасьевич. Все по закону. Пришлось известить командование флотом, что мы едем на Дальний восток полной семьей составом в три человека.

Видел я, как у Зины выступили на глазах слезы, но она тут же убежала в ванную комнату. И ночью там плакала, когда адмирал уже спал. Хотел я тогда сбежать, но что-то меня удержало. Не знаю. Не смог. Зачем двадцатилетней девушке нужен двенадцатилетней сын? Но смирилась. Мы стали друзьями. Я ее не обижал, уж очень она ранимой была. Адмирала Дейкина я называл отцом, а Зину Зиной. Матерью назвать язык не поворачивался.

Жили мы во Владивостоке. Адмирал командовал эскадрой, а Зина учила меня играть на рояле. Выучила нотной грамоте. Слух у меня обнаружился. Ходили на концерты в филармонию. Слушали Шопена, Моцарта, Бетховена. Домой возвращались, я садился за рояль и на слух повторял услышанное. Зина была в восторге, а отец сердился. Он видел во мне морского офицера, а жена великого музыканта. Вскоре я уже умел играть на всех инструментах, какие под руку попадались. Но счастье наше недолго длилось. Однажды взял меня отец на охоту, много военных полетело в тайгу на самолете бить лося. Мечта! Егеря, собаки, все как положено. Большие люди, большая охота. Зима. На лыжах шли. Глубоко забрались. Тогда и прозвучал роковой выстрел. Убили адмирала Дейкина. Я и сейчас в этом уверен. Зверь на тропу не выходил и впустую палить никто не станет. Однако выстрел раздался. Я не видел, кто стрелял и с какого места. Мы шли рядом, группы по два человека прочесывали небольшой участок, рядом с нами никого не было. На меня брызнула кровь. Я глянул на отца и увидел, как он падает, пуля пробила ему голову. Снег побагровел. Адмирал умер мгновенно. Я бросился к нему, и это меня спасло. Вторая пуля просвистела у меня над головой.

Я закричал во весь голос. Третьего выстрела не последовало. Тогда я встал на лыжи и рванул вперед, вряд ли понимая, что делаю. Несся, как на парусах. Остановился, когда стемнело, и уже ничего не было видно. Началась истерика. Успокоил меня мороз. Я сел в сугроб, прислонился к дереву и решил умереть. Вскоре мне стало тепло, и я уснул.

Умереть не дали. Очнулся в охотничьем домике после пяти дней горячки. Старая якутка вылечила меня своим зельем. Слепая бабка стала моей третьей матерью. Я жил в юрте с пятью ее сыновьями, это они подобрали меня в лесу. Возвращаться назад я и не думал, в том мире жизнь для меня кончилась, я его ненавидел. Так в пятнадцать лет я стал охотником. Четыре года прожил среди зверья и горных ручьев. Играл на балалайке и бил соболя. Там и стрелять научился. Шкуру портить нельзя. Соболя выследить нелегко, ближе ста метров он к себе не подпустит, чтобы его снять и не попортить, надо попасть в глаз. И этому ремеслу я научился.

В 45-м на нашу берлогу вышли солдаты. Тогда мы узнали о начале войны с японцами. Я и двое братьев пошли в солдаты, у охотников документов не спрашивали. Нас зачислили добровольцами. Но пути наши разошлись. Якутов, моих братьев, зачислили в диверсанты для войны в Китае, они же косоглазые. А меня отправили в Магадан. С этапом. В конвой зачислили. Хороших бойцов к войне готовили, а молодняк можно и в лагеря отправить. Начальник этапа, узнав, что я грамотный, назначил меня командиром взвода. Так я попал на Колыму.

— Да… — протянула Лиза. — Веселая жизнь, обхохочешься. Теперь мне понятно, почему тебя Шутом прозвали.

— Ты всегда была понятливой.

— А это правда, что ты Белограя от пули спас, или сплетни?

— Я видел, как на него ствол наставили. А в смерти адмирала Дейкина до сих пор себя виню. Обоих отцов убили.

— Важно, что сам жив остался и третий отец, считай, тебя усыновил.

— И третьего потерял. Мы уже не свидимся.

— Можно и без папочки обходиться в таком возрасте. Постой, Гаврюха, так тебе же всего лет двадцать пять?

— И что?