И вот настало Рождество - Эмма Хэзерингтон

легинсы, морщась, когда они задевают мою повязку и пластырь тянет кожу. Кинув их в угол – хоть и знаю, что место им в мусорке, – я медленно ложусь в кровать, игнорируя Джорджа, требующего моего внимания. Если его лапы коснутся моих коленей, я взвою.

А потом я вдруг чувствую запах еды с первого этажа. Серьезно, Чарли? Смерти моей захотел?

Джордж тоже принюхивается, и я ему сочувствую, потому что его миска внизу. У меня нет сил принести ее наверх, так что придется и ему подождать кормежки, пока я не смогу снова двигаться.

– Бедные мои коленки, Джордж. Тебе хоть немного совестно? А то что-то не похоже.

Он совершенно игнорирует меня: видимо, устал от моего нытья. Я проваливаюсь в подушку.

– Ох, как приятно, – шепчу я, растянувшись в кровати. Может, я и страдаю, зато мне есть где развалиться и не надо сворачиваться в клубочек на диване, как последние две ночи. Бедному Чарли это только предстоит. Посмотрим, насколько чистой будет гостиная, пока он там живет!

А потом я улавливаю аромат чеснока, и в животе урчит.

Я пишу Карлосу, чтобы узнать, как прошло его свидание и отвлечься от пустого желудка.

Ужасно,

тут же отвечает он, и отчего-то я хихикаю, хотя вряд ли это должно быть смешно.

Опять меня надули. Она писала, что среднего возраста – размыто, но сойдет. В итоге выглядела, как мой папаня, только бледная и ирландка. НЕНАВИЖУ сайты знакомств.

Я с опаской открываю сообщение от моей подруги Мэйв, которая всегда мягка и аккуратна, отчего я чувствую себя виноватой перед ней и Ивонн за то, что не могу быть с ними честна. Мы знакомы всего несколько лет, с тех пор как я переехала в Дублин, но они взяли меня под крыло, когда мы случайно встретились на горячей йоге, а остальное уже приложилось.

Держись, Роуз. Я знаю, это время года тебе дается непросто. Ты со всем справишься.

Я могла бы и расплакаться, но голод затмевает все прочие чувства.

Рот наполняется слюной. Не могу ничего с этим поделать. Я пытаюсь угадать, что сегодня в меню Чарли, но желудок почти болезненно сводит, а вкусовые сосочки изнемогают.

Но надо потерпеть и хорошенько отдохнуть. Боль рано или поздно утихнет, а потом я припрыгаю вниз и закину в духовку замороженную пиццу. Может даже жареной картошки еще закину, потому что мне себя очень жаль. И съем с уксусом и кетчупом.

Желудок вновь урчит, в этот раз громче. Рычит и пес.

– Скоро тебя покормим, – говорю я Джорджу, который уже забрался на кровать и, кажется, наслаждается появившимся свободным пространством так же, как и я. – Завтра сходим к мяснику и купим тебе большую сочную кость – что скажешь? Хоть ты и пытался меня сегодня убить, я тебя прощаю. Завтра у нас будет изысканный ужин, а пока надо подождать, когда Чарли закончит. Он обычно быстро справляется, тут ничего не скажешь.

Голос мой затихает, и я закрываю глаза, пытаясь отвлечь себя от кулинарных шедевров, создающихся внизу, но меньше чем через пятнадцать минут я слышу на лестнице шаги и замираю.

Я валяюсь поверх одеял в одном белье и с двумя перемотанными коленками (и прочими подарками матушки природы). Хочется признать, что особенно она постаралась в районе груди, бедер и живота, и при каком-то освещении это может выглядеть неплохо, но явно не сейчас и не в глазах незнакомца.

Может, Чарли забыл что-то в спальне? Но я сомневаюсь, он настолько щепетилен, что и носка бы не оставил.

– Роуз?

Он очень аккуратно стучит в дверь, и я молюсь, чтобы он не входил. Мамочки, надо прикрыться и срочно. Он же не зайдет, да? Нет, точно нет.

– Я не одета, – пищу я с одним закрытым глазом, как будто если он зайдет, это что-то изменит. – Пожалуйста, не входите.

Слышу, как он негромко смеется.

– Вы в порядке?

– Да, спасибо, все хорошо, – отвечаю я. – Пострадало только эго и коленки, но буду в норме. Спасибо еще раз, что подлатали меня. Мило с вашей стороны.

Ответом мне служит тишина, и я задаюсь вопросом, не ушел ли он.

Что происходит?

– Чарли?

Схватив одеяло за уголок, я оборачиваюсь им, как в кокон, подпихивая Джорджа в бок, чтобы не мешался.

– Послушайте, Роуз, я понимаю, что нарушаю свои же правила, но…

Я снова выжидаю. Что он задумал?

– Я… Я не уверен, ели ли вы сегодня вечером, и, если да, я не обижусь. Но если вы вдруг голодны, я оставил на подносе у двери тарелку с пастой, – говорит он наконец. – Не ешьте, если не хотите. Я ни на чем не настаиваю.

Боже…

– Еда? Для меня?

Снова пауза.

– Да, Роуз, для вас.

Глаза снова щиплют слезы.

– Ничего изысканного, – говорит он, и я представляю, как он смахивает с лица волосы, пока говорит. – Просто паста с лимоном и пармезаном. И петрушкой, я ее нашел в саду у сарая. И немного черного перца добавил для вкуса, надеюсь, вы не против. Она простая, но вкусная. И я принес миску Джорджа, он, скорее всего, не захочет от вас отходить.

Простая, но вкусная. Он и Джорджу принес поесть?

Я расплачусь прямо сейчас. Серьезно. В глазах становится горячо, и слезы стекают по щекам, впитываясь в подушку.

Сглатывая, я пытаюсь выдавить хоть слово, но не могу. Мне так больно и я так голодна, но не могу даже поблагодарить его по-человечески.

Он мне еду приготовил. Так аккуратно перебинтовал, а теперь принес еду. Никто, честное слово, никто так обо мне не заботился с тех пор, как я была маленькой девочкой.

Я слышу, как Чарли начинается спускаться по лестнице и пытаюсь восстановить дыхание, но от его поступка продолжают литься слезы, так что я беру телефон и дрожащими руками набираю сообщение.

Спасибо, Чарли,

пишу я, хотя едва могу различить расплывающиеся буквы.

Я очень ценю вашу доброту.

Оторвавшись от кровати и твердо став на ноги, ползу к двери. Открыв ее, я аккуратно выглядываю, чтобы убедиться, что он ушел. Я все еще не в том состоянии, чтобы меня кто-то видел, особенно если учесть добавившиеся к общему жалкому образу припухшие красные глаза и мокрые от слез щеки.

Я смотрю на пол и ахаю, увидев тарелку восхитительной еды, такой горячей, что от нее поднимается пар. Бледно-золотой пармезан плавится в пасту, а сбоку на блюдечке лежит кусок чесночного хлеба и стоит бокал ледяного белого вина.

– Да вы ангел, – шепчу я.

Рот наполняется слюной от