Песня длиною в жизнь - Марли Мишель

Ив подошел к ней, низко опустив голову. Казалось, он так задумался, что не замечает ее. Только когда она оказалась прямо перед ним, он поднял глаза.

— Ты видела публику, не так ли? — спросил он. Его голос был твердым и гораздо менее печальным, чем она ожидала. — А ведь когда-то я праздновал здесь свой триумф…

— Лион — это не вся Франция… — начала она, но остановилась, поняв, что уже говорила то же самое в Орлеане.

К ее удивлению, на его лице промелькнула улыбка. Сначала было просто подергивание губ, но потом лицо его просияло, и, наконец, раздался смех — без малейшей горечи.

— Они глупые.

Он охарактеризовал вкус публики с такой досадой, как если бы в мирное время купил трусы не того размера.

— Я когда-нибудь их завоюю. Может, не завтра. Но когда мы вернемся, они будут аплодировать с энтузиазмом.

«Он молодец, — подумала она. — Сделал еще шаг к тому, чтобы стать настоящей звездой».

— Мадам Пиаф, — позвал кто-то. — У вас две минуты до выхода.

Ив обнял ее.

— Тьфу-тьфу-тьфу, дорогая, — прошептал он, зарываясь лицом в ее волосы.

Она прижалась к нему, отдаваясь исходящей от него внутренней мощи и физической силе. Они были такими разными, но их тела — единым целым.

— Я всегда хотел быть кем-то большим, чем просто посредственный певец.

Мало того что их тела находились в гармонии — их надежды и желания тоже были едины. Было удивительно ощущать это. На мгновение почувствовав себя очень близкой к идеальному счастью, Эдит отстранилась от Ива. Она смотрела прямо в его синие глаза и почти беззвучно прошептала:

— Я люблю тебя.

— Малышка! — Анри запутался в занавесе и, немного помедлив, появился рядом с Эдит и Ивом. Он застыл, ошеломленно уставившись на нее, словно только сейчас что-то понял.

— Тебя уже вызывают, — сказал он и добавил, обращаясь больше к себе: — Но ты, наверное, этого не слышишь.

Именно эта фраза сказала больше, чем любые другие слова. Анри заметил и понял ее взгляд. Его голос был бесконечно печальным.

Из зала донеслись громовые аплодисменты, последовавшие за объявлением имени звездной гостьи вечера.

Эдит сделала шаг в сторону, закрыла на мгновение глаза, подержалась за крестик на шее и прочитала короткую молитву. Сконцентрировавшись перед выступлением, она встала перед занавесом. Она абстрагировалась от личных чувств, связанных с Ивом и Анри.

— В конце концов, пресса восприняла начало концерта намного лучше, чем публика, — заметил Анри после прочтения утренних новостей. — «Ив Монтан нашел новый образ». — Он оторвался от газеты и замолчал, ожидая поддержки. — Отлично сказано.

Эдит покачала головой.

— Я думаю, нам нужно кое-что изменить. Ив, ты должен предлагать зрителям в том числе то, что им нравится. Скорее всего, мы дали слишком много новых песен тем, кто знает тебя по старым. Вот почему они больше не понимают тебя.

Она отдавала себе отчет, насколько ее слова противоречат тому, что она пыталась донести до Ива последние несколько недель. Но после бессонной ночи, наполненной раздумьями, и короткого утреннего сна она решила изменить программу своего подопечного. Пусть даже они сделают маленький шаг назад, но это лучше, чем следующие одна за другой неудачи. Она — как, впрочем, и всегда — была полностью уверена в правильности своего решения, но все же напряженно ожидала реакции Ива. Нервничая, Эдит крошила хлеб на тарелке.

Она сидела за столиком в ресторане отеля с двумя своими любовниками, Луи и Симоной. Это был поздний завтрак. Остальные гости уже давно ушли, так что их компания была одна в маленьком зале, тесном от высоких пальм в массивных кашпо. При каждом неосторожном движении Ива пальмовая ветвь касалась его головы, так что он неосознанным нервным жестом постоянно приглаживал волосы.

Это взволновало Эдит. Ей очень хотелось растрепать его шевелюру, а не лепить маленькие шарики из серого хлебного мякиша.

Поскольку никто из сидевших за столом не ответил на ее предложение, она добавила:

— Если ты вставишь один или два номера из старых выступлений, публика будет довольна.

Ив был очень сдержан, с тех пор как в зал вошли Эдит и Анри, он больше смотрел на свой кофе, чем на окружающих. Выражение его лица свидетельствовало о мучениях, которые его терзали при взгляде на эту пару. Он с трудом подавлял ревность.

Стиснув зубы, Ив прошипел:

— Об этом не может быть и речи, — и поднес чашку к губам.

— Она пустая, — прокомментировала Симона.

Его рука опустилась, и он, удивленный и беспомощный, воззрился на кофейную гущу на дне.

«Как же я хочу поцеловать его», — подумала Эдит.

— Что ж, позволю себе высказаться, — начал Луи. — Я согласен, что было бы неплохо, если бы Ив немного осторожнее представлял новые песни.

С бряканьем Ив поставил чашку на блюдце.

— Я тяжело работал над новым репертуаром именно для того, чтобы сейчас не делать ничего нового?

Ив, очевидно, был очень взволнован, потому что снова стал растягивать гласные в своей типичной южно-французской манере, как будто никогда и не было многочасовых упражнений с карандашом во рту.

— Полегче! — улыбнулась ему Эдит. — В воздухе уже витает запах чеснока!

К столу подошел официант. Это был пожилой мужчина, вероятно заменявший своего павшего на войне или захваченного в плен младшего коллегу.

— Мсье Конте, вас просят к телефону. Звонок из Парижа.

— Наверное, это Дорис, — сказала Симона.

На самом деле она только прошептала, но в тихом ресторане ее голос прозвучал, как будто она вещала через громкоговоритель.

Внешне спокойный, но с тревожным взглядом, Анри отодвинул стул, сложил газету и положил ее рядом со своим местом.

— Я скоро вернусь, — пообещал он окружающим, хотя понятно было, что обращался он исключительно к Эдит.

Она безучастно смотрела ему вслед. Что она должна была сказать? Конечно, это звонила жена. Кто же еще? Всегда одно и то же. Эдит впервые прониклась некоторой благодарностью к Дорис Конте с ее настойчивостью. Будет неплохо, если Анри вспомнит о своих обязанностях мужа. Она повернула голову и встретилась с вопросительным взглядом Ива. Она снова улыбнулась.

— Мы должны еще раз внимательно изучить твою программу на предмет возможных ошибок и необходимых изменений, — сухо сказала она.

— Нет, Эдит. Нет.

— Позже буду ждать тебя в своей комнате. Надо работать, Ив. Но теперь я хочу немного прогуляться…

Когда ее возлюбленный и ее импресарио поспешно поднялись, она неодобрительно махнула рукой.

— Пожалуйста, останьтесь здесь. Я хочу побыть одна.

«Я должна подумать», — мысленно добавила она.

Ей нужна была улица. Ни успех, ни любовь мужчины, ни все деньги мира не могли заменить той свободы, которую она там ощущала. Собственно, она была оттуда родом.

Иногда ей казалось, что ей не просто нужно небо над улицами, пахнущими бензином и мусором, а еще и дома с их бесконечными историями, спрятанными за фасадами. Стены будто разговаривали с ней, рассказывая о тоске, страсти и боли, обо всем, из чего она черпала строки для песен или настроение, чтобы петь то, что для нее написали другие. Однако в этот октябрьский день в Лионе ей просто хотелось проветрить голову, погуляв на свежем воздухе.

За ночь дождь прекратился, и сквозь облака пробивались солнечные лучи. В еще не высохших между булыжниками старой мостовой маленьких лужицах переливались радужные пятна. Перепрыгивая через лужи, она вспомнила прогулку с Ивом и загрустила. Ей вспомнился смех, срывавшийся с его губ. Тех самых губ, которые она так любила и хотела целовать. Вчера. Сегодня. Утром. Может, так будет всегда. Может, нет. Она не знала, как долго будет желать его нежности. Но сейчас она принадлежала ему. Именно в этот момент, когда быстрыми шагами шла к берегу Соны. Она перестанет с ним играть — да, она должна, наконец, это сделать. Она была совершенно уверена. Вернувшись в отель, она поговорит с Анри. Ее сердце часто забилось. Конечно, это из-за быстрого шага.