Песня длиною в жизнь - Марли Мишель

Эдит осталась одна, застыв на месте. Возможно, ей стоило осмотреться, взглянуть на фреску над камином. Некоторые люди часто компенсируют свою нервозность движением, она же, напротив, привыкла часами стоять на сцене на одних и тех же досках, становившихся для нее на это время целым миром. Даже волнение, связанное с выступлением перед публикой, не смогло этого изменить. Эта комната тоже была своего рода сценой. Единственное отличие от театра заключалось в том, что ей совсем не нравился персонаж, которого предстояло сыграть. Она ждала со стоическим спокойствием. Вскоре время уже перестало иметь значение, решающим фактором стал холод, поднимавшийся по ее ногам от истертого паркетного пола. «Лучше, чем быть запертой в Консьержери», — с горечью подумала она. И уж точно лучше, чем ожидать трибунала и проходить через публичное судилище. Ей стало интересно, чем сейчас занимаются ее верные соратники. Андре сидит спокойно, сохраняя самообладание, в той же самой позе, в какой Эдит оставила ее на стуле у входа в кабинет. А Ив, вероятно, бегает туда-сюда, как молодой тигр в клетке, и сводит Симону с ума. Ив, любимое дитя, которое хочет на ней жениться…

— Мадам Пиаф!

Она не заметила, как дверь открылась. Вошли трое мужчин средних лет. Один за другим они прошествовали размеренным шагом. Первый, очевидно, был старшим из них. Они были похожи на судей трибунала высшей инстанции, только без мантий. Мужчины кивнули ей, не меняя выражения лиц, пробормотали официальное «здравствуйте», затем сели, заняв длинную сторону стола и жестом пригласив ее сесть напротив.

Только сейчас она обратила внимание, что с ее стороны стоит всего один стул. Она молча села.

— Вы знаете, почему вы здесь? — спросил старший из мужчин, который, будучи председателем суда, занял место в центре между своими коллегами. Его голос был теплым и дружелюбным, не то что у полицейского во время первого допроса.

Эдит вздернула подбородок.

— Собственно, я не знаю. Концерты, которые я давала в Германии, предназначались моим соотечественникам. Речь никогда не шла о том, чтобы развлекать немцев. Я скорее хотела помочь французам.

— Вас обвиняют в сотрудничестве с врагом, мадам, — заявил мужчина, сидевший слева. — Полицейский, который допрашивал вас в префектуре, подтверждает это обвинение.

— Он был… — сердито начала она, но вовремя прикусила язык. Она, конечно, не найдет здесь поддержки, жалуясь на представителя новой республики. Глубоко вздохнув, она заставила себя успокоиться. Эдит закусила нижнюю губу, глубоко вздохнула и, наконец, ответила:

— Я очень много сделала для французских военнопленных. Благодаря моим концертам удалось собрать много денег для пленников в немецких лагерях и для их семей здесь, во Франции.

— Это нам известно, мадам Пиаф, — сказал господин, сидящий в центре. — Именно поэтому ваше дело не было передано в суд и вы все еще находитесь на свободе.

«Все еще находитесь на свободе…» — эти слова прозвучали для Эдит так же неприятно, как звук плохо настроенного инструмента. Чего хотели от нее эти люди? Им недостаточно запрета на ее выступления, ее хотят посадить? Она не знала, что хуже. Во рту у нее пересохло.

— Я не могу себе представить, что это преступление — заступаться за французских военнопленных. Моя секретарь, мадемуазель Бигар, объяснит вам, господа, что мы пытались спасти жизни…

— Все так говорят, — проронил тот, что сидел слева. — Кроме того, ваша помощница, вероятно, находится под вашим влиянием.

— Мадемуазель Бигар не находится ни под чьим влиянием, — запротестовала Эдит. Ее взгляд метался между третьим, до сей поры молчавшим человеком и председателем. — Мадемуазель Бигар готова предоставить свидетельские показания.

Сидящий слева фыркнул. Остальные проигнорировали его и смотрели на Эдит внимательно, но не враждебно.

Андре попросила Эдит подождать с разговорами о фотографиях и поддельных удостоверениях личности.

— Нежелательно, чтобы комиссия узнавала о моей работе в Сопротивлении через третьих лиц, — сказала она. — Это будет похоже на выдумку. Скорее всего, они тебе и не поверят. Если я объясняюсь лично, это будет иметь больший вес.

В гостиничном номере, в безопасности, предложение Деди звучало разумно. Однако в этой большой холодной комнате Эдит было трудно сдержать обещание. Под столом она сжимала руки в кулаки так, что ногти впивались в ладони, но боль, как ни странно, придавала ей силы.

— Мадемуазель Бигар предоставит вам имена лиц, — продолжала Эдит, — которые смогли выжить в оккупации благодаря нашей активной поддержке. Я уверена, что и эти люди тоже смогут предоставить информацию о моей невиновности.

Средний кивнул.

— Для дальнейших разбирательств у нас сегодня уже не хватает времени. При обилии рассматриваемых дел каждый допрос ограничен определенным временем, мадам, и дополнительные допросы вряд ли возможны.

Он сделал паузу и пристально посмотрел на нее.

Ей казалось, что его взгляд прожигает ее насквозь. Что он выискивал? Следы лжи, которую ему пытаются навязать? Может, он просто хочет ее запугать? Эдит посмотрела на него в ответ, решив не произнести больше ни слова.

— Ну хорошо. — Мимолетная улыбка приподняла уголки рта судьи. — Мы пригласим вашу мадемуазель Бигар на следующую встречу. Но предупреждаю вас, мадам Пиаф: если вы нас обманули и ваша секретарь не сможет опровергнуть обвинения против вас, я лично сделаю все возможное, чтобы вы испытали на себе суровость французской судебной системы.

Тот, что слева, усердно кивнул.

— Спасибо, — слабо ответила Эдит.

Возможно, это была просто временная передышка, но все же пока можно было не опасаться репрессий. Эдит могла отправиться на гастроли с Ивом и забыть об угрозах. Она подумала о святой Терезе. Да защитит она этого господина, который, как считала Эдит, был на ее стороне, но прежде всего пусть святая поможет ему увидеть правду.

ГЛАВА 16

Орлеан

Никогда раньше Эдит не покидала Париж с настолько легким сердцем. Ей казалось, что в этот серый октябрьский день с его непрекращающимся дождем она оставляет за спиной не только родной город, но и все заботы и проблемы. Это чувство не прошло, даже когда она увидела ужасные следы войны, гораздо более заметные в сельской местности, чем в городе. Хотя дороги, мосты и железнодорожные пути и не были разрушены полностью, они все равно находились в жалком состоянии. Воронки от взрывов казались еще самыми безобидными последствиями боев. Почти повсюду шла расчистка, и Эдит видела в этом доброе предзнаменование, в том числе и для своего будущего. Лулу нашел для поездки автомобиль, и Эдит вместе с Симоной расположились на заднем сиденье, а Ив — рядом с водителем.

Эдит дурачилась с друзьями, обсуждала планы, громко пела разные шансоны, иногда дуэтом с Ивом. В перерывах между всем этим она то и дело прикладывалась к бутылке бордо, поскольку вино помогало согреться. Таким образом, почти шесть часов, которые потребовались, чтобы преодолеть сто тридцать километров до Орлеана, промчались незаметно.

Однако состояние первого в этом турне города испортило Эдит настроение. Большая часть городского центра была разрушена немецкими бомбами еще четыре с половиной года назад, а дом, в котором жила Жанна д'Арк, лежал в руинах. В конце лета атаки союзников привели к дальнейшему опустошению Орлеана. Собор тоже был сильно поврежден, хотя и не сгорел до конца. Эдит сжала свой крестик на цепочке. Пустые оконные проемы разрушенных зданий выглядели угрожающе. Эдит с тревогой подумала, что в этом городе невозможно забыть о войне, разве только на сцене.

Видимо, жители Орлеана решили так же: все билеты на концерт были распроданы. Это было первое выступление Ива с новыми песнями, которые она и Анри написали для него. Поскольку времени на репетиции оказалось мало, на первых концертах предполагалась дополнительная обкатка программы. Эдит была уверена, что каждый следующий вечер будет лучше предыдущего.