Сказки уличного фонаря - Павел Лаптев

Алёша, испуганно обняв деда, закрыв один глаз, другим смотрел на могилы, на зубчатую стену. Он представил, как отряды этих мертвецов лезут на кремлёвскую стену, словно орки во Властелине Колец, а на стене стоят Терминатор, Человек- паук, Бэтмен и много солдат и отстреливаются от них из бластеров…

К деду с внуком подошёл бритый молодой человек в кожаной куртке с надписью на груди в форме свастики — весёлые старты, и обратился к деду:

— Папаша, прикурить нет?

Дед озлобился бестактности парня и ругнулся:

— Ети! Если б и было, не дал бы. Во-первых, это неуважение к старшим, во-вторых — здесь — Красная площадь, святое…

— Ладно, — сказал молодой человек и, приглядевшись к дедовым орденам, добавил. — Партизан недобитый! Гитлер досюда не дошёл, он бы показал, бль, Красную площадь! — и пошёл прочь.

Дед улыбнулся ему вслед, прошептал Алёше:

— Не дошёл… весёлые старты… печальные финиши.

— Дед! — тут же выпалил внук, всё думая о своём. — А все убитые солдаты на небо улетали?

Дед рассмеялся и ответил, кашляя:

— На небо, ага, прям так и улетали, — и тихо запел, — Мне помнится порою… Что солдаты … С кровавых не пришедшие полей… Не в землю нашу полегли когда-то… А превратились в белых журавлей!

— Дед, — потряс за рукав Алёша.

— А?

— А немцы тоже на небо улетали?

Дед нахмурился, задумался.

— На небо? Эти наверно… под землю, — сказал.

— А почему? — спросил внук и ногой топнул. — Они же такие же люди! Им вон это… памятник поставили в этой…

— В Прибалтике?

— У-у!

Дед вздохнул, покивал головой.

— Ага! У них испокон веков своих государств-то не было! Прибалтика! То под поляком, то под немцем. А сейчас — русские оккупанты, — и ругнулся, — плятский потрух! А отморозки фашистские — спасители нации. Историю, Алёша переписывают, как хотят. Советский Союз великий освободил Европу от фашизма. А… Сейчас спроси рядового американца какого, он скажет, что Америка войну-то выиграла, а мы, так, помогали иногда. И жвачку эту нашей молодежи подсовывают и пепси всякое! — дед нагнулся, под ноги посмотрел, плюнуть хотел, но вовремя опомнился.

Алёша начал ногами камень ковырять.

— Ну и что жвачку, — обиделся на дедовы слова, и сказал, — А наши солдаты в Германии тогда тоже под землю…

— Отстань! — устал дед спорить. — Глупости свои. Запудрят в школе мозги!

Тут подбежала аккуратно причесанная девушка лет четырнадцати в желтом спортивном костюме, и пролепетала:

— Дяденька! Вступайте в ряды движения «Щаз».

— Это чего — щаз? — не понял её дед.

— Это — сейчас, только с отрицательным смыслом! — засияла девица. — То есть мы против засилия пошлости и мата в литературе.

Дед закашлял.

— Матом нельзя ругаться, — кивнул внуку. — Правда, Алёш?

Алёша кивнул ему, согласившись

— Значит надо мне вступать, — утвердил дед.

— А оно молодежное движение, — девушка заволновалась.

— А-а, — зевнул дед. — Тогда мне можно матом ругаться.

— Да? — поморгала девушка, не зная, что ответить. — Но всё равно нате, — девушка сунула деду листовку, — Алёше, когда вырастит — вступит!

И убежала.

Дед развернул листовку, пробежал прищуренными глазами:

— «Движение Щаз асуждает литературу пелевиных-сорокиных…» Кто это такие? Мы, таких не знамо, — поёрничал дед. — «Далой книшки про бяки! Спустим в унитаз маргинальную литературу!.. Нобелевскую премию — Толстому! Букера — Достоевскому! Премию Астафьева — Чехову!.. Великую русскую литературу в массы!.. Увидел книгу Сорокина — сожги книгу!..» — дед свернул листовку в трубочку. — Херня какая-то! Как говорил Иосиф Виссарионович — другой литературы у меня для вас нет, — и засунул листовку в отверстие трубы в ограде, потом достал из кармана жвачку и заделал ей отверстие.

— Де-ед? — Алёша за рукав деда подёргал.

— Ну чего ещё?

— А здесь покойники, да?

— Покойники, — резко сказал дед. — Это мы покойники, а они живее всех живых…

— Значит здесь кладбище, — приставал Алёша.

— И чего?

— А почему здесь концерты поют? Я по телеку видел?

— Поют, — вздохнул тяжело дед.

Тут к мавзолею подошла женщина в халате с ведром и шваброй — уборщица. Увидев деда с мальчиком, бросила:

— Зрасьте!

— Приветик! — дед бросил в ответ. — Ответственная у Вас работа. Можно сказать, святая, — крикнул уборщице.

Та поставила ведро, макнула туда шваброй и, начав мыть стены, пролепетала недовольно:

— Куда там! Не платят ничего. В любую погоду мою. Пришла весна, настало лето, спасибо Ленину за это! Тру, тру, как лампу Алладина.

Алёша услышал и, представив джина Ленина, вылетающим из стены, сказал радостно:

— Дед, как в мультике!

— Как в мультике, ага, — женщина ответила Алёше, макнула шваброй в ведро. — При советской власти мыла, мыла, и сейчас всё мою. Уж похоронили бы человека по христиански и снесли бы это мавзолей, к едреней фене. Всё мне легче!

— Вы что говорите-то такое? — дед озлобился на неё.

Уборщица кинула швабру в ведро, взяла его и скрылась за мавзолеем.

Подошёл мужчина очень похожий на Ленина в пальто и кепке с газетой Искра в согнутой в локте руке. Дед не обратил внимание, а внук даже испугался схожести. Человек постоял и, немного картавя, спросил деда:

— Сфотографироваться не желаете с Ильичём?

Дед оглянулся на него и нисколько не удивившись, сказал:

— Товарищ, я понимаю, что жизнь сегодня тяжёлая. И каждый крутится, как может. Но… — и внезапно повеселел. — А, давайте! Сколько стоит?

— Сто рублей, — сказал человек, — Деньги вперёд. А то, знаете, чикнутся, а потом ищи их!

Дед вытащил сторублевку, отдал человеку, похожему на Ленина. Взял у внука камеру, огляделся и, увидав стоящих неподалеку китайских туристов, подошёл быстро к одному из них и попросил жестами сфотографировать.

Китаец улыбнулся, понимая, и взял у деда мыльницу.

— Дед, зачем? — спросил Алёша, наблюдая за дедом.

— Маме твоей покажем, Алёшенька. Для шутки.

Встали трое на фоне Спасской башни, улыбаясь — человек, похожий на Ленина, дед и внук.

Китаец постоял немного и нажал на спуск — чик!

Вспышка ослепила его на мгновение, он помотал головой, поморгал, настраивая зрение, и обнаружил, что дед с мальчиком пропали, а человек, похожий на Ленина побежал в сторону мавзолея, перепрыгнул через ограду и, подбежав к мавзолею, прошёл сквозь его мраморную стену.

Китаец пожал плечами, зная, что в этой непонятной России может произойти всё, что угодно, положил камеру в карман и пошёл к своей группе. Там гид на ломаном русском декларировал соотечественникам:

Глядя на Красную площади гладь,Умом не понять, етитвоюмать,В центре столицы огромный погост,Партия Ленина здесь в полный рост.Глядя на Красную площади гладь,Верьте в Россию, етитвоюмать,На мавзолее великое слово,Но почему же с утра мне хреново?

А недалеко от Красной площади, рядом с могилой неизвестного солдата стояли и смотрели широко открытыми испуганными глазами на смену караула дед и внук:

— Дед, чего это было, а? Телепортация, как в компьютерной в игре Думе? — спросил Алёша.

Дед снял очки, глаза протер платком, потом высморкался громко, что караул вздрогнул, и ответил внуку:

— В Думе? А кто его знает, Алеш? Говорил мамке твоей, не покупай ты эту цифровую камеру, лучше простой плёночный фотоаппарат. Нет, не послушала, купила. Пять мегапикселей! Трёхкратный зум! Где китайцы, а где мы?

ЛЕДОХОД

Река Ока, что рядом с нашим домом, этим апрельским утром подвязывает посёлок Досчатое широкой искрящейся на солнце снежной лентой. Там, в глубине, как рассказывают приходящие с неё в больших шубах с ящиками за спиной досчатинские рыбаки, подо льдом стоит много рыбы. Почему она стоит, а не плавает в своё удовольствие, рыбаки за улыбками на раскрасневшихся лицах держат в секрете. Они благоговейно, словно моисеев ковчег открывают свои ящики и извлекают скрижали — окуней. Законы рыбной ловли строги, не соблюдать — рыбы не поймать. На что ловить — мотыля или опарыша, как держать мормышку и трясти ей, наконец, в каком месте реки бурить лунку и на какую глубину опускать леску — великие заповеди, из которых и состоит добрая уха. А правила её варки уже написаны на сердцах жён рыбаков, кто больше добавит в это действо своей любви.

Рыбаки многое знают о своём чудесном ремесле, но одно они не знают точно — почему река начинает идти ночью? Весь посёлок каждую весну просыпается от грохота и скрипа ломающегося на реке льда и зачарованно наблюдает из сонных окон в лунном свете серебристое движение по тёмной воде.