Чиновникъ Особых поручений - Алексей Иванович Кулаков

дома квартировал не министр финансов Витте, а старый и весьма кровожадный упырь. Серые и сильно постаревшие лица, шаркающая походка, подрагивающие руки, прижимающие к груди ворох бумаг, практически мертвые глаза… Словно кто-то разом выпил из них всю радость и даже самый смысл жизни! Наблюдавший из окна за исходом евреев-финансистов из своего дома, Его высокопревосходительство неопределенно хмыкнул и вернулся обратно на свое место во главе «переговорного» стола.

— Александр Яковлевич, позвольте поблагодарить вас еще раз за… Понимание.

Витте непритворно вздохнул, давя в себе желание схватить и скомкать несколько листов прекрасной веленевой бумаги — на которой сухим казенным языком были указаны персоны, благодаря которым младшие Поляковы узнали как о самом приборе, так и о его возможностях. Вот так вот черным по белому и указаны: его супруга и ее чертова родня!

— Пустое, Сергей Юльевич. Нелепая цепь случайностей, от которых никто не застрахован… К тому же, тайну прибора все равно не удалось хранить сколь-нибудь длительное время: у меня уже интересовались источником невероятной удачливости моих геологоразведочных партий.

Заглянув в пустой «дипломат» и наконец-то его закрыв на оба замочка, военный чиновник обаятельно улыбнулся:

— Но я все равно рассчитываю на ваше понимание в вопросе с братьями фон дер Визе.

Вздохнув, министр финансов всем своим видом показал, что понимание будет — особенно если его собеседник уступит государственной казне часть своей будущей добычи.

— Как я понимаю, для них у вас тоже есть укладки с весьма убедительным содержимым?

Сначала князь просто коротко кивнул, одновременно вставая и подхватывая в руку свой стильный саквояж. Затем, изобразив на лице тень легких сомнений, остановился и «нехотя» поведал:

— Вы, наверное, слышали, что покойный ныне Блиох имел личный архив и писал мемуары?

Провожавший гостя Витте сразу же насторожился при имени своего первого покровителя — и в особенности памятных записок, где наверняка были упомянуты и его шалости.

— Да, мне говорили…

— Весьма занимательное чтение, доложу я вам! Жаль только, из-за одного знакомого нам генерал-майора от статистики Васильева, приходится хранить архив вне пределов империи. Впрочем… В следующем месяце у меня состоится служебная поездка в Берлин — и если вам интересно, то я бы мог привезти рукопись. Так сказать, на ознакомление… Или даже рецензирование?

Опытный интриган очень положительно отреагировал на предложение «отрецензировать» опасные для него мемуары, проводив гостя аж до лестницы на первый этаж и так тепло попрощавшись, что у ливрейных от служебного интереса едва парики дыбом не встали. Пройдя обратно к себе, министр финансов некоторое время бесцельно походил по кабинету, фальшиво мурлыкая себе под нос какую-то мелодию. Затем встал у окна и поглядел на небо, затянутое хмурыми тучками:

— Начался день дурно, зато продолжился очень даже… Мда. А ведь неплохо месяц начинается, а⁈

Глава 7

— Дополнительный выпуск «Санкт-Петербургских известий»! Ограниченный тираж!! Самые свежие подробности про ограбление века!!!

Звонкие призывы распространителей газет не оставляли равнодушными горожан, и они то и дело подзывали к себе юных коммерсантов с сумками, полными утренней прессы.

— Ограниченый тираж с рассказом очевидцев! Полный список украденных картин: «Мадонна Конестабиле» Рафаэлло, «Мадонна Литта» Леонарды да Винцы…

— Эй, мальчик!

Двенадцатое марта тысяча восемьсот девяносто девятого года запомнилось жителям Санкт-Петербурга двумя событиями: во-первых, этот день выпал на Прощеное воскресение — то есть с самого утра по всей империи каждый верующий и благочестивый православный христианин извинялся за те обиды, что вольно или невольно нанес своим родным, близким друзьям, дальним приятелям… В общем, сугубо по желанию и велению сердца. Вторым же событием, запомнившимся гораздо лучше, стала полуночная стрельба возле Императорского Эрмитажа, отозвавшаяся шквалом заметок и статей сначала во всех столичных газетах, а потом и в мировой прессе. Свидетели событий, состоявшие в основном из ночных постовых-околоточных и нижних чинов-караульных, все как один утверждали, что сначала услышали то ли один, то ли сразу два выстрела подряд, после которых раздалась заливистая трель полицейского свистка и громкие крики «Караул» и «Тревога!!!». Призывы на помощь были дополнены трескучими хлопками револьверов — в ответ же грянул натуральный шквал заполошной пальбы, столь частой, что она напоминала скорее пулеметные очереди! Неразборчивые крики, хлесткие выстрелы, все умножающиеся в числе трели свистков, к которым внезапно добавилось гулкое буханье винтовок… Эта вакханалия длилась всего несколько минут, затем все начало затухать, и столицу вновь накрыло покрывало тревожной тишины — под пологом которой на месте происшествия до самого утра не прекращалась людская суета. Приезжали-уезжали разные начальственные чины и ответственные лица, пару раз мелькнула Дворцовая полиция, пропавшая с появлением первых жандармов и служащих Особого отдела Министерства внутренних дел… Шутка ли: благодаря бдительности и отваге рядового чина полиции успешно предотвращено чуть ли не ограбление века! К сожалению, злоумышленники смогли скрыться на загодя подготовленных лодках по Неве, оставив перед храмом изобразительных искусств россыпи стреляных гильз и несколько лужиц крови — но все равно, их поимка была вопросом только лишь времени… Из утренних газет все желающие смогли наконец доподлинно узнать, что преступников было не меньше дюжины, и что действовали они крайне дерзко и очень похоже на то, как происходило приснопамятное ограбление Лувра — разве что сторожей не опоили, как тогда, а под дулами револьверов связали и заперли в одной из кладовок с крепкой дверью. Сам музей живописи от набега варваров с оружием практически не пострадал: десяток разбитых в перестрелке стекол, испятнанные случайными пулями белые колонны фасада, и выбитые частыми попаданиями куски штукатурки на правом углу здания — там, где от выстрелов злодеев укрывался храбрый полицейский чин… Даже картины только-только начали вынимать из рамок и упаковывать в кожаные тубусы, подлецы этакие!!! Разумеется, после таких известий на место событий состоялось многолюдное паломничество неравнодушных к культуре питерцев, изрядно запрудивших своими персонами Дворцовую набережную — кровь к утру засыпали песком и смели, но дырки от пуль и битое стекло так же просто было не убрать. Через несколько дней ажиотаж горожан немного подогрел французский посол маркиз Монтебелло, по примеру одного русского аристократа назначивший вознаграждение за любые сведения, которые приведут к поимке злоумышленников. Аж десять тысяч! Правда полиция и жандармы без того рыскали,