Особый отдел и око дьявола - Юрий Брайдер

Валька Граната открывать магазин категорически откалывается. Требует, чтобы участковый публично извинился перед ней. Староста Ложкин пробовал вразумить её вожжами, да без толку.

В церкви икона «Спас в силах» со вчерашнего дня плачет кровью, и это очень плохой знак. Кто-то обязательно умрёт или случится реформа.

На обед сегодня будет куриная лапша, свиные ножки с горохом, ячменная коврижка и брусника с мёдом.

Сделав контрольную вылазку к магазину, на котором продолжал висеть замок, Цимбаларь отправился к фельдшерскому пункту, называвшемуся здесь на лагерный манер «больничкой».

Пятистенная изба, много лет до этого пустовавшая, успела порядком обветшать, и сейчас местные строители пытались навести в ней мало-мальский порядок — меняли подгнившие доски пола, стеклили окна, подмазывали безбожно дымившую печку.

Сим Кондаков, облачённый в белый халат, сидел в отдельной комнате, где на полках уже были расставлены аптечные склянки и разложены простейшие медицинские приборы вроде термометров, фонендоскопов, спринцовок и кружек Эймарха. Здесь же находилась ещё не распакованная экспресс-лаборатория.

Они обнялись и вполголоса заговорили.

— Как доехали? — первым делом осведомился Цимбаларь.

— Это особый рассказ, — от воспоминаний Кондакова даже передёрнуло. — Было пару моментов, когда мы уже и с жизнью прощались, но, слава богу, пронесло. Только сейчас я начинаю понимать весь ужас, пережитый экспедицией капитана Скотта в Антарктиде.

— Где же вы эти снегоходы раздобыли? Они же, наверное, сумасшедших денег стоят.

— Их не мы раздобыли, а попутчица наша, Изольда Марковна, фамилию, каюсь, забыл. Она получила грант от Британского королевского общества на исследование фольклора угро-финских народов. Есть тут такие?

— Предостаточно... Сколько же она заплатила за поездку?

— Сумма не озвучивалась, но, судя по всему, счёт идёт на тысячи долларов.

— Зажиточная бабёнка... Вас она, стало быть, взяла с собой в качестве бесплатного приложения?

— Нас она взяла за компанию. Согласно правилам техники безопасности в плохих метеоусловиях снегоходы могут ходить только попарно. Как видишь, за всё было заранее заплачено.

— Повезло вам... Как Людочка с Ваней себя чувствуют?

— Молодцами держатся. Хотя и намучились, конечно... А вот у тебя вид нездоровый. Наверное, выпил вчера? Давай давление померяю.

— Обойдусь. — Цимбаларь отодвинулся подальше. — Ты местным бабам мозги компостируй. А я-то знаю, какой из тебя доктор.

— Зря-зря. — Кондаков, похоже, обиделся. — Я уже многое умею. И банки могу поставить, и клизму, и укол сделаю.

— Ты лучше Людку с Ванькой сюда вызови, — попросил Цимбаларь.

— Да они сами скоро придут. Якобы лечить гайморит у ребёнка... Ты посиди здесь, а я их встречу.

Теперь обнималась уже целая толпа (больше трёх человек — всегда толпа), причём на разных уровнях, поскольку Ваня, даже встав на цыпочки, мог обнимать своих друзей только за чресла.

Затем все расселись на несуразных табуретах, и Кондаков откупорил шампанское, прибывшее сюда вместе с медицинским оборудованием.

— Как тебе здесь? — спросила Людочка. — Уже освоился?

— Хвалиться пока нечем, — честно признался Цимбаларь. — Соглашаясь на командировку, мы не учли специфики захолустного населённого пункта, практически изолированного от внешнего мира. В этой среде сложились весьма своеобразные человеческие отношения, и каждый новый индивид волей-неволей вносит в здешнее общество некий дисбаланс.

— Эк ты завернул, — покачал головой Кондаков. — А нормальным языком это можно сказать?

— Постараюсь, — кивнул Цимбаларь.

Он вкратце поведал о своём знакомстве со старостой Ложкиным, сыроделом Страшковым, отцом Никитой, продавщицей Деруновой, библиотекаршей Почечуевой, лицом без определённых занятий Ширяевым и некоторыми другими жителями Чарусы. Естественно, речь зашла и о конфликтах, возникших У новоиспечённого участкового с отдельными представителями местной элиты.

— Три дня в должности, а дров уже наломал, — с неодобрением заметила Людочка. — Ох, горяч ты для этой работы. Здесь хитрить надо, а тебе лишь бы хватать да не пущать.

— Я же говорил, что участковым надо было меня поставить! — чуть ли не с упрёком напомнил Кондаков. — А из Саши вышел бы распрекрасный фельдшер. Мне, кстати, предлагали взять с собой гинекологическое кресло. Еле отговорился. А ему бы оно пригодилось. Открыл бы частную практику по лечению бесплодия и женских неврозов.

— И стал бы добрым доктором Айлюблю, — подхватил Ваня. — А спустя некоторое время угро-финское население Чарусы сменилось бы на цимбаларско-цыганское.

— Спасибо за моральную поддержку, — Цимбаларь поочерёдно пожал всем руки. — Большое спасибо! Всегда знал, что в трудную минуту вы мне поможете.

— Ты в бутылку-то не лезь, — Ваня похлопал его по колену. — Лучше опиши здешнюю оперативную обстановку.

— Обстановка как обстановка, — Цимбаларь пожал плечами. — Бывает и хуже.

— А всякие там массовые психозы?

— Не знаю... Люди, с которыми я пробовал говорить на эту тему, сами смотрели на меня, как на психа. Складывается впечатление, что все горемыкинские страшилки — полная туфта. Его кто-то ввёл в заблуждение. Чаруса — обыкновенная деревня, пусть и неблагоприятная в криминогенном отношении. На то есть свои исторические, географические и социальные причины. Что касается мистики, то здесь ею и не пахнет. Если, конечно, не считать мистикой всякие бабские сказки, которых я успел вдоволь наслушаться.

— Тебе виднее, — сказала Людочка. — Хотя после изучения всех следственных материалов, касающихся Чарусы, у меня сложилась иная точка зрения. В череде насильственных смертей, случившихся за последние годы, прослеживается странная закономерность, кстати сказать, имеющая место и в индейском посёлке Похоак. Шестьдесят процентов погибших составляют приезжие, можно сказать, чужаки. Следующие двадцать процентов — это люди, родившиеся в Чарусе, но на длительное время покидавшие отчий дом. Имеется в виду служба в армии, тюремное заключение и так далее. Ещё двадцать процентов — это коренные жители, в цветущем возрасте перенёсшие какую-нибудь тяжёлую болезнь. Все указанные лица погибали в течение одного-двух лет после приезда, возвращения или выздоровления. Причём два года — максимальный срок. Чаще всего трагедия происходила в первые шесть-десять месяцев. Участковый инспектор Черенков погиб через восемь месяцев, учительница Решетникова через десять... Создаётся впечатление, что здешнее общество отвергает людей, не соответствующих каким-то неведомым нам стандартам.