Особый отдел и око дьявола - Юрий Брайдер

Ознакомившись с документацией, на что ушло не больше пяти минут, Цимбаларь велел Борьке вызвать в контору всех ныне здравствующих членов совета. а для кворума пригласить также фельдшера и новую учительницу.

Пока Борька рыскал по деревне, Ложкин сидел с пришибленным видом и боялся даже слово проронить. Цимбаларю было очень неудобно перед ним, но для того, чтобы расточать милости, сначала следовало показать клыки.

Вскоре прибыли все приглашённые, кроме Мальцева, которого на днях разбил паралич. Во вступительном слове Цимбаларь заявил, что в честь двадцатилетнего юбилея хартии европейского самоуправления и в свете дальнейшей демократизации общества пора возродить деятельность местного совета, а первым делом доизбрать недостающих членов. Вместо безвозвратно выбывших Черенкова и Решетниковой он предложил себя и Лопаткину, а вместо состарившегося Мальцева — Кондакова.

Это предложение прошло единогласно. Следующим пунктом в повестке дня стоял вопрос о недостойном поведении завмага Деруновой, третий день подряд игнорирующей свои непосредственные трудовые обязанности. К зарвавшейся торговке предлагалось применить самые строгие меры: отстранить от работы, провести в магазине внеплановую ревизию и временно назначить другого продавца.

В прениях выступил один только сыродел Страшков, предложивший объявить Деруновой последнее предупреждение.

— Я её уже сколько раз предупреждал! — дуя на замёрзшие руки, отозвался Цимбаларь. — Как с гуся вода.

Вопрос поставили на голосование. Против был отец Никита. Людочка воздержалась. Все остальные, в том числе и Ложкин, поддержали предложение участкового.

Ревизию назначила на послезавтра. За один день собрать, а главное, уломать нужное количество сведущих людей было нереально.

Возглавить ревизионную комиссию согласилась заведующая фермой, похоже, давно имевшая на Вальку зуб. Она же и предложила кандидатуру новой продавщицы — свою золовку, недавно отнявшую от груди ребёнка.

Дабы пресечь козни, ожидавшиеся со стороны неуёмной Деруновой, магазин полагалось обеспечить круглосуточной охраной. Ответственным за это, естественно, назначили Цимбаларя.

В заключение староста Ложкин, ссылаясь на свой возраст, попросил освободить его от всех занимаемых должностей, однако эта просьба, в общем-то ожидаемая, была единодушно отклонена.

Покидая собрание, Людочка вполголоса бросила Цимбаларю:

— Тебе делом надо заниматься, а не с бабами воевать.

В ответ тот буркнул:

— Конфликт зашёл слишком далеко. Не могу же я уронить свой авторитет.

Уже на следующий день жизнь в Чарусе пошла иначе — пусть и не лучше, но веселей.

Возле магазина безотлучно находился сторож, выставленный на тот случай, если Валька захочет что-то забрать из него или, наоборот, положить.

В деревенской школе, имевшей всего одно классное помещение, шли занятия, на которые для начала явились два десятка ребят в возрасте от семи до десяти лет (те, которые постарше, учились в городском интернате).

Ваня в одиночестве сидел на задней парте и, делая вид, что переписывает упражнение по русскому языку, решал кроссворд из журнала «Клубничка».

Людочка, преподававшая одновременно арифметику, родную речь, историю Древнего мира и географию, успевала задавать ученикам ничего не значащие вопросы, на самом деле позволявшие оценить степень вменяемости и адекватности их родителей.

Однако деревенские дети, в массе своей отличавшиеся от городских примерно так же, как дикие волчата отличаются от домашних щенят, отвечали незнакомой тётке крайне неохотно.

Кондаков был вынужден открыть больничку раньше намеченного срока, поскольку пациенты буквально брали её штурмом.

Очередь к фельдшеру состояла главным образом из женщин не первой и даже не второй молодости, жаловавшихся либо на близорукость, либо на тугоухость, либо на ревматизм. Были и простуженные, кашлявшие то ли с позапрошлого года, то ли со времён Павловской денежной реформы (это жуткое событие, лишившее многих «чулочных» и «баночных» сбережений, до сих пор оставалось в Чарусе таким же незыблемым временным ориентиром, как революция, война и кукурузная эпопея).

Впрочем, раздеваться перед чужим мужчиной больные наотрез отказывались, мотивируя это тем, что голышом их даже супруг в первую брачную ночь не видел. Приятное исключение составляла лишь Зинка Почечуева, по её собственным словам, страдавшая депрессией и бессонницей. Она сняла с себя два толстых свитера, под которыми оказалось тонкое бельё, позволила Кондакову выслушать и обстукать себя, а в итоге получили рекомендацию пить парное молоко, гулять перед сном и мыть голову настоем мяты.

— Самой-то неинтересно, — томно вздохнула Зинка. — Вот если бы кто-нибудь другой помыл. Да заодно и спинку потёр...

Кондаков, крайне болезненно относившийся ко всем намёкам сексуального характера, посоветовал ей добавлять в парное молоко бром и немедленно выставил за дверь.

Составляя медицинские карточки, новоиспечённый фельдшер особое внимание обращал на психическое здоровье пациентов, каждый раз интересуясь, не страдают ли те галлюцинациями, а если да, то в какой форме. Созналась только деревенская пьянчужка Таиска Куликова, но её галлюцинации имели вполне обыденное объяснение.

Цимбаларь тем временем всячески задабривал Ложкина, надеясь, что тот уговорит сноху добровольно выдать ключи. Но Дерунова, упрямая, как ослица, продолжала придерживаться однажды избранной линии поведения, надеясь, наверное, на какое-то чудо. Между тем в деревне уже начались перебои с чаем, сахаром и подсолнечным маслом.

Изольда Марковна по несколько часов в день выслушивала стариков и старух, сохранивших смутную память о своём угро-финском происхождении, однако заработать позволила одной лишь Парамоновне, спекшей на зырянском языке срамные частушки.

Воспользовавшись некоторым затишьем, наступившим в войне с ветряными мельницами (а именно так оценивали его нынешнюю деятельность не только Людочка, но и Кондаков), Цимбаларь решил вновь заняться расследованием убийства своего предшественника.

На данный момент существовали две версии случившегося.

Одна, принадлежавшая Ложкину, гласила, что с участковым на почве ревности расправился Виктор Чалый, человек вспыльчивый и непредсказуемый. Причем не исключалась подстрекательская роль Зинки Почечуевой, незадолго до этого расставшейся с бывшим возлюбленным и даже якобы забравшей у него свой перстень-оберег. Учительница Решетникова, тоже неравнодушная к участковому, с горя отравилась таблетками.

В целом эта версия выглядела довольно убедительно, тем более что алиби у Чалого не существовало, но неизбежно напрашивался вопрос — какого рожна Черенков попёр ночью в коровник, к тому же без оружия?