В борьбе с большевизмом - Павел Рафаилович Бермондт-Авалов

нему весьма благожелательно и обещал передать его на рассмотрение Совета Министров, причем добавил, что он лично будет настаивать на принятии и на немедленном проведении его в жизнь.

Через три дня, при втором свидании, Носке заявил, что предложение одним голосом против было отклонено Советом Министров.

Получивши отрицательный ответ, ротмистр решил, что план провалился, и хотел на этом закончить временно свою деятельность, но Носке повторил, что сам он сочувствует борьбе с большевизмом, а потому советует не совсем бросать предполагаемое дело, а лишь перейти вначале на более скромные размеры, и тогда этот вопрос может быть разрешен самостоятельно германским военным командованием на востоке, главный штаб которого находился в Берлине (Grenzschutz Ost).

В этот штаб Носке попросил ротмистра зайти через несколько дней, обещав в это время переслать туда с соответствующими инструкциями «Краткую записку о Северной армии».

На Восточном фронте у германцев были сосредоточены две группы войск, из которых одна охраняла границу от большевиков, а другая стояла против поляков. Первая группа объединялась под общим командованием генерала фон Кваста (бывшего командира 4-й армии на Марне), штаб которого (Grenzschutz Nord) находился в Бартенштейне (Восточная Пруссия в районе гор. Тильзита) и начальником штаба которого был Генерального штаба генерал фон Сект (бывший начальником штаба у генерал-фельдмаршала фон Макензена).

В эту группу входили и оккупационные войска, находившиеся в Курляндии под общим командованием генерала графа фон дер Гольца, штаб которого был расположен в Либаве. Этот штаб представлял собой высшую военную и административную инстанцию в оккупированной области, и ему были подчинены кроме германских войск также и добровольческие части других национальностей.

Кроме перечисленных полевых штабов, как мной уже было указано, в Берлине имелся еще главный штаб охраны восточной границы (Grenzschutz Ost), начальником которого был Генерального штаба майор фон Вилесен, а его заместителем и помощником Генерального же штаба майор фон Праусницин.

В таком положении находилось наше общее дело, когда я, поручив хлопоты об отдельном лагере ротмистру фон Розенбергу, выехал 5 апреля из Берлина снова в Зальцведель, куда меня вызвали для разрешения накопившихся за мое отсутствие вопросов по формированию отряда.

Возвратясь в лагерь и выслушав доклад своего заместителя полковника Чайковского, я убедился, что интриги против моего отряда продолжаются и главным образом теми лицами, которые вообще ни на какой фронт ехать не желали и больше всего беспокоились о собственном благополучии.

В целях сорвать с этих «шкурников» маску я отдал следующий приказ:

«Формируя отряд в исключительно тяжелых условиях, среди интриг, исходящих от недостойных людей, забывших, что такое родина и честь офицерского мундира, я в последнее время пришел к заключению, что есть еще группа лиц, которая заслуживает полного презрения. Группу эту я называю трусами. Способ их уклонения от непосредственного участия в борьбе с большевиками заключается в следующем: когда формируется отряд для отправления на север, они высказывают свое желание ехать на юг и таким образом ищут способ избавить свое гнусное существование от опасности; когда является возможность ехать на юг – у них все интересы оказываются на севере. Когда точно выяснилось, что отряд наш имеет в скором времени быть отправленным на северный участок, у многих оказались интересы на юге. К великому моему удовольствию в формируемом мною отряде таких “патриотов” оказалось ничтожное количество. Нет сомнения, что с ними мы встретимся в России и воздадим нм должное».

Приказ возымел свое действие, однако некоторые неустойчивые чины отряда, сбитые с толку злостной агитацией, стали обращаться ко мне с просьбами об увольнении их из отряда. 7 апреля я вынужден был отдать приказе № 58 следующего содержания:

«За последнее время ко мне поступило несколько рапортов об увольнении из отряда с указанием ничтожных причин. Напоминаю, как начальник отряда, что я в курсе дела и знаю, где правда и где ложь.

Объявляю, что формируемый мною отряд не лавочка, в которую можно вписываться и выписываться, а воинская часть и в ней не всякий имеет высокую честь служить. Я могу командовать частью, которая состоит из твердых по духу, убежденных и преданных России людей, а не из лиц, меняющих ежедневно взгляд на вещи. Мой боевой опыт двух кампаний говорит мне, что в бою можно положиться только на тех, кто верен раз принятому решению.

С момента отдачи этого приказа впредь из отряда увольняться будут только с разрешения высшего начальства, в ведении которого отряд состоит. Полагаю, что, если мы пользуемся всем тем, что нам предоставляется, как то жилищем, довольствием, денежными пособиями и заботами высшего начальства – не может быть и речи о неисполнении его требований и приказаний. Прошу обратить внимание, что я не покладая рук в течении 2-х месяцев работаю для достижения поставленной цели, а потому заниматься пустой болтовней у меня нет времени и желания. Стыдно не считаться с этим».

Надо сознаться, что обстановка, в которой приходилось работать, была крайне неблагоприятной. При совместной жизни в лагере с прочим деморализованным элементом, среди которого было немало офицеров и в старших чинах, поступившие в мой отряд часто подпадали под скверное влияние этих праздношатающихся господ. Одни из них мне просто завидовали, почему я, младший, стою во главе отряда, другие были просто «шкурниками», отсидевшими в тылу войну; и те и другие своим скептическим отношением подрывали веру в успех дела у молодых.

Среди случайно вышедшей в офицеры молодежи было немало полуинтеллигентных людей, которые в силу своей невоспитанности и отсутствия правильного понятия о воинской дисциплине вносили, даже бессознательно, разложение в ту среду, где они находились. Развалив русскую армию, они по инерции продолжали это дело в отряде.

Председатель Государственной думы М.В. Родзянко в своей статье: «Государственная Дума и февральская 1917 года революция», делая неудачную попытку оправдать действия думы и снять с нее виновность в деле разложения армии, между прочим, пишет:

«Не надо при этом забывать, что офицерский состав значительно изменился за время войны. Вот довольно меткая характеристика этого изменения одного из военных корреспондентов: “Старое кадровое офицерство, воспитанное в известных традициях, вследствие значительной убыли в боях стало лишь небольшим процентом по сравнению с новым офицерством, призванным под знамена во время войны и прошедшим иную школу в смысле критического отношения к традиционным представлениям о Государственном устройстве и порядке. В общем командный состав теперь проникнут более штатским духом и более близок к интеллигенции и ее понятиям, чем это было до войны, да, пожалуй, и в первое время войны”».

Будучи совершенно несогласным с дальнейшими выводами М.В. Родзянко, я считаю необходимым внести в эту характеристику следующую поправку: все эти новые офицеры из штатских с понятиями, близкими к интеллигентам, сидели обыкновенно по тылам и