В борьбе с большевизмом - Павел Рафаилович Бермондт-Авалов

лагерь, чтобы помогать всеми своими силами и имеющимися в его распоряжении деньгами, размер которых он теперь исчислял в 400 000 рублей.

После этого по просьбе ротмистра сенатор информировал его относительно положения в Финляндии вообще и генерала Юденича в частности, а также о том, что делается в Эстляндии и какова судьба Северной армии.

По рассказу сенатора, в Финляндии очень недоброжелательно относятся ко всяким попыткам что-либо формировать в их пределах, и финны в данном случае не останавливаются перед открытым противодействием, лишающим возможности осуществить планы создания там русских добровольческих частей. Так, например, недавно вышло распоряжение о воспрещение въезда в Финляндию всем русским офицерам, а проживающим там предложено покинуть пределы в установленный срок, причем офицеров, не исполнивших последнего требования, предположено интернировать в лагерь на общих основаниях с военнопленными.

Что касается генерала Юденича, то Антанта признала его авторитетность и компетентность как военачальника, но на этом и закончила свою деятельность. Таким образом, у генерала Юденича нет ни места для формирования, ни средств, ни вооружения, ни обмундирования, ни, наконец, людей, а потому он в настоящий момент ничего не делает и выжидает лучшего времени. Финляндское правительство и ему поставило определенный срок пребывания, и этот срок кончается к 1 мая.

В Эстляндии, где сейчас находится Северная армия, положение не лучше. Эстонское правительство крепко держится заключенного Северной армией договора, но лишь тех пунктов, где устанавливается наибольшая численность армии в три тысячи и требуется пребывание ее в пределах Эстонии. Пункт же о снабжении армии эстонцами совершенно не исполняется, и потому русские части в ужасном виде, голодные, без вооружения и обмундирования.

Внутренняя жизнь в Северной армии также заставляет желать лучшего: единственным работающим отрядом, по словам сенатора, является отряд подполковника[7] Булак-Балаховича, остальные начальствующие лица занимаются лишь интригами и бесконечными ссорами о размерах содержания[8].

Одновременно с этими сведениями о Северной армии были получены и последние известия с Либавского фронта. Оттуда приехал в Берлин князь Кропоткин с поручением от ротмистра князя Ливена ускорить присылку добровольцев из Германии для пополнения его отряда.

Узнав о нашей работе в этом направлении, князь Кропоткин выразил свое согласие принять в ней участие и помочь нам своими заявлениями очевидца, насколько необходимо создание русских добровольческих частей в Курляндии.

И в самом деле, там добровольцы энергичным наступлением вынудили большевиков к отступлению по всему фронту и в настоящий момент им не дают возможности остановиться, преследуя их по пятам; однако чувствуется большой недостаток в войсках, и свежие силы нужны во что бы то ни стало.

Настроение у войск всех национальностей в связи с удачными действиями на фронте очень хорошее и есть общее желание добровольцев поскорее освободить Ригу от большевистского ига, так как оттуда поступают ужасающие сведения о большевистских зверствах и непрерывная мольба о спасении.

Князь Кропоткин обратился в русскую миссию с просьбой[9] о содействии ему при наборе добровольцев в лагерях военнопленных, но там ему ответили отказом, так как туда прибыл новый начальник генерал Монкевиц, который занял непримиримую позицию в работе с германцами.

Ввиду того что генерал Монкевиц сыграл очень большую роль в деле разрушения наших планов, а также потому, что он являлся неисчерпаемым источником, откуда непрестанно сыпались всевозможные для нас затруднения, я считаю необходимым несколько подробнее остановиться на его личности, прибытии в Берлин и его деятельности.

Генерал-майор Монкевиц занял пост начальника русской миссии в Берлине в конце марта месяца, и назначение это исходило от генерала Щербачева, являвшегося главным представителем добровольческих армий и членом Парижского совещания. Как было указано выше, генерал Потоцкий был начальником, выбранным от Красного Креста, а не назначенным распоряжением командования Добровольческой армии, и потому генерал Деникин не считал его своим представителем и вот этим-то и мотивировалась замена его генералом Монкевицем.

Назначение именно генерала Монкевица, а не какого-то другого генерала объяснялось очень просто: генерал был близким родственником по своей жене генералу Щербачеву

Генерал Монкевиц вовремя покинул пределы своей несчастной Родины; революции со всеми ее гнусными последствиями он не видел, а потому был далек от настроений, царивших тогда среди русского общества и народа.

Он был уже в Париже и вместе с самодовольными французами переживал их медовые месяцы победы, когда они считали себя центром всего мира и когда они чувствовали себя сверхлюдьми.

Это было то время, когда pycские офицеры не смели появляться в форме на улицах Парижа, ибо им грозило оскорбление и даже избиение.

Это было также то время, когда Клемансо сказал: «Для меня Россия не только нейтральная держава, она страна, изменившая Франции. И иначе я к ней не смогу и не буду подходить».

И действительно подошел к ней на Мирной конференции так, что далеко перещеголял программу расчленения Российской империи, которую предполагали в свое время провести враги – германцы.

Это было также то время, когда один из бывших друзей России, Пуанкаре, высказался о ее судьбе такой фразой: «Сейчас, когда на месте России, на востоке, появляется Великая Польша – русский вопрос потерял свое значение для европейского равновесия. Россия принадлежит отныне скорее Азии, чем Европе».

Это было также то время, когда «союзниками» создавались всевозможные планы дальнейшего разделения России, как, например: объединения Польши с Малороссией; образования конфедерации Прибалтийских государств; создание самостоятельного Кавказа, Дальнего Востока и т. д.

Это было, наконец, то время, когда по улицам Парижа кричали «Les sales russes, ces canailles russes!» и прочие милые эпитеты, столь подходящие к нам, переживавшим тогда ужас большевистского властвования, явившегося следствием того, что мы слишком честно вели войну и не продвигались, по примеру наших союзников, только на полтора метра вперед или назад.

И, по-видимому, генерал Монкевиц вполне разделял вместе с французами их негодование и, возможно, даже, одевшись в модный штатский костюм и ажурные носки, на чистейшим французском языке кричал на улицах Парижа: «Сes sales russes!»

Я думаю, что это было именно так, потому что иначе он не мог бы приехать в Германию и приняться здесь за разрушение работы, направленной к воссозданию великой России только по той причине, что она велась с помощью германцев.

Однако это преступление было фактом, и свидетелями его было все русские офицеры, которые стремились на большевистский фронт в Прибалтике, а потому я могу утверждать, что генерал Монкевиц преследовал тогда не русские интересы. В своей нетерпимости всего германского он дошел до полного абсурда и далеко превзошел в этом направлении самого ретивого француза. Так, например, несмотря на то, что Францией уже несколько месяцев тому назад было заключено длительное перемирие, генерал Монкевиц объявил себя в состоянии войны с Германией, что, однако, не помешало ему спокойно жить в Берлине и