Тамерлан. Потрясатель вселенной - Гарольд Лэмб

Под Бирюзовыми воротами Самарканда были расстелены ковры, ведущую к крепости дорогу выстлали алой тканью. На парапетах крыш и окружавших сады стенах пламенели шелка и вышитые полотнища. Фасады лавок были разукрашены, люди нарядились в самые яркие одежды.

Навстречу своему эмиру вышли самаркандские и съехавшиеся туда вельможи, женщины двора. Поехала Сарай-Мульк-ханым со своим двором, глаза ее высматривали среди одетых в кольчуги всадников лицо Шахруха, сына. Хан-Заде ждала появления своих старших, Мухаммед-Султана и Пир-Мухаммеда. Когда они проехали, невольницы взметнули в воздух сверкающий золотой песок и жемчужины, стали бросать под копыта тимурова коня драгоценные камни.

И вдруг встречающие толпы замерли от изумления. Мерно покачивая вверх-вниз над поднятой пылью огромными головами, появились раскрашенные всеми цветами радуги первые слоны — девяносто семь упряжек этих животных везли сокровища своих бывших владельцев.

Вот так совершил Тимур свой восьмой триумфальный въезд в Самарканд. Среди трофеев из Индии были планы мечети на Джамне и двести каменщиков для строительства такой же. Хроника сообщает, что спешившийся Тимур первым делом пошел в баню.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

МЕЧЕТЬ ТИМУРА

Чтобы ознаменовать покорение Индии, Тимур пожелал возвести нечто новое, достопримечательное. Очевидно, эмир заранее решил, что это будет, потому что въехал в Самарканд двадцатого мая, а двадцать восьмого руководил закладкой громадной мечети, которая будет названа Мечетью Повелителя.

Она замышлялась величиной с кафедральный собор, достаточно просторной, чтобы вместить всех людей двора. Зодчие и мастеровые почти не спали. В горные карьеры было отправлено пятьсот каменотесов, и на дороге стали появляться каменные блоки, их везла на массивных колесах новоприобретенная движущая сила — слоновьи упряжки. Перед инженерами была поставлена задача приспособить слонов для строительных работ, и они принялись изобретать подъемники и вороты.

После возведения стен все двести индийских каменщиков стали работать внутри. Тимур переходил от войны к строительству с легкостью. Покончив с Индией, не думал ни о чем, кроме новой мечети. Прошлой зимой на путях его сражений полегло около двухсот тысяч людей, но память о них эмира не тревожила. Победоносные военачальники получили приказ надзирать за возведением столпов и минаретов.

Внутри мечети выросло четыреста восемьдесят колонн; были подвешены бронзовые двери с рельефным орнаментом, выложен и отполирован мраморный потолок. Кафедра и стол для чтения были отделаны позолоченным железом и серебром. Украшениями служили начертания из Корана.

Меньше чем через три месяца, с новых минаретов взывал муэдзин, а на кафедре читались молитвы за императора.

Официально Тимур не принимал императорского титула. Он по-прежнему был эмиром Тимуром Гураганом — Великолепным. Не заявлял, что он тура, правитель царской крови. Документы его начинались краткой фразой: «Эмир Тимур отдал повеление…» или еще лаконичнее: «Я, Тимур, слуга Аллаха…».

Однако внуки его, сыновья женщин царского происхождения, носили титулы султана или мирзы. Тимур давал им империи как феодальные пожалования. Мухаммед-Султан правил владениями джете, Пир-Мухаммед Индией, Шахрух, его кроткий сын, управлял Хорасаном и строил в Герате собственные дворцы. У сыновей опального Мираншаха были дворцы на западе, в то время пребывавшем в беспорядке.

Тимур даже намеком не открывал, кого назовет своим преемником. Стареющая Сарай-Мульк-ханым вопреки всему надеялась, что имперский трон получит ее сын Шахрух. Хан-Заде вовсю интриговала и не скупилась на лесть ради своего младшего сына Халиля. Но заговорить об этом со старым завоевателем в открытую не смел никто. И для внуков он был суровым повелителем, бесстрастным судьей.

Равнодушный к честолюбивым устремлениям женщин, Тимур сидел в седле, наблюдая слонов за работой. Ему пришло в голову, что существующий базар слишком тесен для городской торговли, и он внезапно повелел, чтобы от регистана до реки была проложена широкая улица и оборудована как торговая. Это, сказал он, должно быть сделано за двадцать дней. Возложил задачу по ее прокладке на двух беков, пообещав, что если работа не будет выполнена, как приказано, они расстанутся с головами.

Само собой, оба надсмотрщика рьяно принялись за работу. А Тимур поручил целому войску сносить мешавшие дома. Протесты были тщетными — владельцы бежали с тем, что могли прихватить, а за их спиной валились стены.

Из окрестностей города привезли рабочих, реквизировали множество извести и песка. Обломки домов вывезли, землю разровняли, улицу проложили, вымостили и провели по ней арыки. Рабочие трудились в две смены, одни днем, другие при свете факелов. Выглядели они, сообщает хроника, дьяволами, трудящимися среди языков огня, шум стоял нескончаемый.

Широкая улица была проложена, над ней воздвигнута арка, построены лавки. Торговцев обязали срочно перевезти свои товары. Не прошло и двадцати дней, как новая улица кишела людьми, и Тимур, проехав по ней, остался доволен.

Не обошлось без последствий. Оставшиеся без крова домовладельцы обратились к судьям, и однажды, когда Тимур играл в шахматы, эти судьи пришли и намекнули, что раз он велел снести дома, то должен бы выплатить их владельцам вознаграждение. Это разъярило Тимура.

— Разве город не мой?

В страхе перед саблями стражников судьи поспешили заверить эмира, что город впрямь его, и все, что он сделал, законно. Через минуту Тимур ответил:

— Если закон требует, чтобы эти люди получили плату, я выплачу им, сколько вы сочтете нужным.

Казалось, все это время эмир не помышлял о новой войне. Однако на самом деле он собирал сведения. У него имелись основания быть довольным тем, чем уже обладал. Он разграбил Индию, север находился под его властью. Правда, западная граница была у него отнята; но ни одна западная держава не посмела бы вторгнуться в центр его владений.

Тимуру было уже шестьдесят четыре года. Хотя тело его казалось бодрым, как прежде, временами его охватывало недомогание; разум был так же остер, как в среднем возрасте, но он стал подвержен долгим периодам молчания, характер его ожесточился. Он строил огромную мечеть, но духовные вожди ислама не могли влиять на него. Тимура всю жизнь мучил внутренний конфликт. Вера его набожного отца, наставления Зайнуддина, закон Корана — эти влияния находились в противоречии с наследием кочевых предков, тягой к битвам и запаху пожарищ. И теперь казалось, что он обратился к закону кочевников. «У человека только один путь». Борьба, победа и величие власти.

Западные правители являлись столпами ислама — халиф находился в Каире, Защитник Правоверных в Багдаде, Мечом Веры был турецкий султан. Татары для них были варварами и больше чем наполовину язычниками.

Выступить против них означало расколоть исламский мир, заставить миллион людей взяться за оружие, духовенство отчаянно жаждало мира; его называли Тимур Гази, Воитель за Веру, и в мечети звучали молитвы за нового императора.

Но в мрачном характере этого старого завоевателя была и третья грань. Он по-прежнему был тем Тимуром, который выехал на поединок в воротам Ургенча. Получив вызов, не мог оставаться спокойным. Теперь племенные вожди, находившиеся под его покровительством, были оттеснены от порога Малой Азии; земли его сына были захвачены, Багдад отнят у его правителя. Все это являлось прямым вызовом{52}.

В мае тысяча триста девяносто девятого года Тимур вернулся в Самарканд, а в сентябре выступил во главе войска. Самарканд три года не видел его.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ТРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА

Татарский завоеватель находился в необычном положении. Чтобы достичь противника, требовалось пройти на запад больше тысячи миль. Там граница союзников, если можно так ее назвать, проходила громадным полукругом от Кавказских гор к Багдаду.

Она походила на натянутый до отказа очень гибкий лук. И татарское войско, шедшее по большой хорасанской дороге, двигалось от оперенного конца стрелы к ее наконечнику и центру лука. Тимур шел на запад почти так же, как Наполеон на восток летом тысяча восемьсот тринадцатого года против полукруга союзников перед лейпцигским сражением и роковым, хотя и блестящим отступлением в Париж, которое привело к свержению французского императора и концу Первой империи.

Как и Наполеон, татарский завоеватель имел перед разделенным противником то преимущество, что являлся единственным командиром огромного войска. Но местности, по которым они двигались, были совершенно разными. Вместо ровных, обжитых земель Европы с сетью дорог и неогражденных деревень, перед Тимуром лежала вся Западная Азия с ее реками, горными хребтами, пустынями и болотами.