Язычник - Александр Кузнецов-Тулянин

- Здравствуйте, - сказал вошедший и чуть приподнял правую руку, но далеко не донес вялых пальцев до козырька. - Я капитан "Равного" Зосятко...

- Вас, наверно, здорово приперло, - сказал Бессонов, - раз сам пожаловал.

- Вы Бессонов? - Зосятко скользнул взглядом по хмурому лицу Бессонова, но в такой мимолетности могла быть и особая внимательность, способная сразу определить чужое настроение. Он улыбнулся. - А я скрывать не буду: приперло. Вы ставите нас в скверное положение. Деньги за рыбу ушли, но отгружать ее вы отказываетесь. - Бессонов развел руками. Зосятко продолжал улыбаться. - Я вам предлагаю оставить споры. Это пустое...

- Совершенно с вами согласен.

- Просто выйдите на связь со своей конторой. И спорить не будем. Просто выйдите на связь.

- Разговора не будет, - жестко сказал Бессонов.

- Я не требую от вас разговора. Просто выйдите на связь. - Зосятко заложил руки за спину, и Бессонов отметил про себя, что капитан сразу сделался будто уставшим, даже измотанным.

Оба замолчали, и Бессонов, кажется, задумался, посмотрел на часы и наконец сказал:

- Хорошо, я поговорю с конторой... Но я хочу предупредить: это ничего не изменит.

Он нехотя перешел к столику с рацией, повозился с аккумулятором, щелкнул тумблером. Словно посыпалась металлическая стружка на пол зашуршало, и засвистел эфирный свистун.

- "Пятый" - "Первому", - стал говорить Бессонов. Он знал, что не стоило связываться с конторой.

Еще падала стружка, скрежетало, свистело, потом ворвалось мягкое, женственное:

- "Пятый"? Бессонов?.. Ждите, пожалуйста... - И эта донесшаяся сквозь космос женская нежность немного смягчала душу.

Но не прошло и минуты - захрипел голос Арнольда Арнольдовича:

- Х-хто?!

- Дед Пих-хто!..

- Бессонов? - скрежетал Арнольд Арнольдович. - Ты от бригадиров отстранен! Бригадиром назначен Удодов! Ты понял? Вместо тебя Удодов. Ну-ка, дай мне Удодова на связь.

- На, возьми! - сказал Бессонов. - Удодов твой лег мордой в дерьмо. Это раз. И два: свою морду шакалью можешь положить туда же. - Он отключил рацию.

Зосятко вкрадчиво заговорил за спиной:

- Я не могу вмешиваться в разногласия, единственное, что я хочу знать: где мне найти бригадира Удодова?

- В жопе, - сказал Бессонов.

- Остроумно... - Зосятко дал волю улыбке, и она будто попробовала на растяжение его одутловатое лицо. Во рту блеснуло несколько золотых заклепок.

Бессонов поднялся, пошел мимо него к двери, но чуть приостановился, ткнул указательным пальцем ему в грудь.

- Только потому, что ты не из робких пацанов - один пришел, отпущу тебя с целой рожей. А чтобы у тебя не было заблуждений: пойманная рыба, та, которая в садках, - на мне. Что наловят после, мне до фонаря. А эта - моя. Я отвечаю. Так что гудбай...

- Круто, - кивнул Зосятко.

- Круто бывает, когда орехов объешься.

Капитан ушел к шлюпке. А через некоторое время СРТМ снялся с якоря и направился в море, круто забирая влево, сливаясь светло-серым корпусом с позолотой на горизонте.

- Уходят? - удивился Жора, но Бессонов возразил:

- Нет, пошли на Тятинский рейд. Сначала там выгребут. - Он помолчал и добавил то, что изначально было предрешено: - Можно бегать и бегать за ними, а все равно они возьмут свое. Все это пустое... А теперь затихни, Жора, тебе еще рыбачить... Таня, - позвал он. Она вышла из-за полога. - Я завтра домой ухожу, пойдешь со мной?

Она кивнула и чуть пожала плечами, что, может быть, означало: "Куда я денусь".

- Тогда собирайся... Хотя что там собирать...

* * *

Ночь прибывала исподволь, а до ночи Бессонов маялся, ходил на берег, подолгу смотрел в море. Оно приливало к ногам: волнами и приливом, надвигалось на берег, оно надвигалось дважды в сутки, и Бессонов думал, что эти наступления и отступления похожи на медленное дыхание или сердцебиение.

К ночи притащились Валера с Удодовым, в лесу переспавшие первое забытье. Второй раз напиться они еще не успели и теперь находились в том плавучем состоянии, когда человек не чует тверди, не чует самого себя, а только памятью знает: то, что колышется под ногами, - это все-таки земная твердь, а то, что так раздуто пульсирует, - голова. Они зачерпнули по ковшу воды и жадно пили; вода, булькая, вливалась в них, в их высушенные кожаные мешки и заново пьянила опухшие головы. Отпившись и набрякнув фиолетовыми лицами, опьянев, они разместились на улице, на лавке перед маленьким деревянным столиком. Жора налаживал костер. И тогда Бессонов подхватил рыбный ящик, поставил к столику, уселся верхом напротив Удодова.

- Ну что, ханурики? А ну-ка, наливай. - Сидел прямо, злобновато-веселый, и не столько ждал, сколько желал - выпада в свою сторону, колкого слова. Но Валера и Удодов совсем сникли, Удодов провис согбенным туловищем, и челюсть его отяжелела с левой стороны опухолью. А Валера тихо наклонился под лавку, выставил на столик полуторалитровую пластиковую бутылку, наполненную на две трети.

- Этот уже разбавлен.

- Это все? - притворно скривился Бессонов. - А где остальное? Жора, обернулся он, - ты только посмотри на этих жуков.

- Остальное тоже есть... - сказал Удодов.

- Неси. Ты разве не знаешь правил?

Удодов подумал и с тяжестью добавил:

- Ты выльешь.

- Ишь ты... - усмехнулся Бессонов. - И ты не боишься такое мне сейчас говорить?

Валера молча встал и ушел, вернулся минут через пять, принес канистру. Бессонов взял ее, поболтал. Было оттуда уже изрядно отлито. Бессонов насмешливо покачал головой, поставил канистру у своей ноги, в кружки налил из бутылки, поднял свою.

- Ну что, бригадир, хорошо я крестил тебя на бригадирство?

- Отмотайся, - буркнул Удодов, пряча глаза.

- Носи на здоровье. - Бессонов выпил жгучую жидкость, разбавленную водой весьма экономно, и зажмурился, провожая течение спирта в себя, в те закоулки, которые обычно и не чувствуются никогда, а тут вдруг отозвавшиеся теплом. Подсел к столику Жора, пришла Таня, принесла миску с кусками вареной рыбы, тоже села сбоку, взяла кружку. Жора понюхал спирт и стал притворно сокрушаться:

- Это напиток?.. Это напиток? Как его русские пьют?

- А чем не напиток? - поднял брови Бессонов. - В этом пойле тоже солнышко - оно же из дерева, а дерево не в пещере выросло.

- Ты называешь солнышком тусклый шарик, который светит в тайге?

Жора чокнулся с ним и выпил. И Бессонов тоже выпил и стал думать, пока трезво и даже расчетливо, подогревая в себе эти мысли, что с пьянкой вместо того, чтобы расслабиться, совсем озвереет, вытравится у него из души человек.

- Вся ночь впереди, - сказал он.

Мысли текли будто слоями, каждая на своей глубине: где-то сознание своей правоты, где-то уязвленное самолюбие, где-то фантазии мести. Однако не успел он достаточно опьянеть, как в темном просторе моря прибавилось света: принялась подниматься, выпирать пока еще малиново и приглушенно полная луна, а чуть погодя за мысом поднялся прожекторный луч. Бессонов вышел на берег, долго всматривался. Но у барака шумели, и он пошел дальше, остановился у камней, где плескались только волны и тянуло ветром, сменившим дневные, разбухавшие от жары, преюще-спелые запахи на ночные свежие потоки. Комары пели у лица, спешили урвать своего, пока не дунуло посильнее. И Бессонов будто очнулся и почувствовал все это, хотя и был изрядно пьян, - запахи, свежесть, комаров, а может быть, не почувствовал, а с опьяненной сентиментальностью только вообразил себе все это. И тут Таня подошла к нему, обняла за пояс, стала горячо говорить что-то. Но опять в море замотался прожекторный луч, и Бессонов не слушал ее, пытался убрать обнимавшие руки.

- Подожди...

Отошел от нее, всматриваясь в море. Она же цеплялась еще сильнее, и он с силой оторвал ее от себя, схватил за руки, развернул к себе, чтобы сказать что-то резкое, но увидел лицо в слезах, и тогда только смысл ее слов прорвался в него:

- Семен, уйдем! Прямо сейчас уйдем. Я не могу здесь, прошу тебя, уйдем... Соберем вещи и уйдем. Пешком... Хоть как.

Он отстранил ее, почти отпихнул, чувствуя, как шевельнулось в нем раздражение.

- Да что ты говоришь такое!.. - Но не к ней раздражение, а к тому, что происходило в море, - не раздражение, а почти бешенство, когда он наконец понял, что там происходило. Он почти побежал к бараку. - Жора! Готовь кунгас!.. Нас грабят. Ах же суки!.. Они сами к неводам вышли, на шлюпчонках...

Жора поднялся из-за стола...

В море, когда там поняли, что кунгас отошел от берега - наверное, щупали берег локатором, - прожекторный луч опять развернулся, мигнул три раза. И немного погодя еще помигал. Луна разлилась по воде до самого горизонта, но увидеть что-то в мерцании, в ночной чешуе океана было совершенно невозможно. Бессонов в рост стоял в носу кунгаса, держался за битинг, а в другой руке держал заряженное ружье, орал Жоре, но орал все-таки просто так - для ухарства:

- Наддай, Жора! Банзай!..

Две шлюпки прорезали лунную свинцовую муть темными силуэтами в том месте, где головку невода венчал садок. Бессонов на ходу, не целясь, выстрелил выше силуэтов - с подспудной мыслью, что дробь на таком расстоянии рассеется. Жора заложил вираж, обходя шлюпки справа, заглушил мотор, кунгас по инерции скользил, вздымаясь и опускаясь на спокойных пологих изгибах. Бессонов крикнул: