Дивергент - Вероника Рот

Она наклоняет голову.

– Вы почему-то кажетесь мне знакомым, Четыре.

– Не представляю почему. – Его голос внезапно становится ледяным. – Я не имею привычки общаться с альтруистами.

Мать смеется. У нее легкий смех, бурлящий воздушными пузырьками.

– Как и многие в наши дни. Я не принимаю это на свой счет.

Он, кажется, немного расслабляется.

– Ладно, не буду мешать вашему воссоединению.

Мы с матерью смотрим ему вслед. Река ревет у меня в ушах. Возможно, Четыре был эрудитом – это объясняет, почему он ненавидит Альтруизм. Или, может, он верит статьям, которые Эрудиция издает против нас… против них, напоминаю я себе. Но все равно очень мило с его стороны сказать матери, что я неплохо справляюсь, ведь я знаю, что на самом деле он в это не верит.

– Он всегда такой? – спрашивает она.

– Хуже.

– Ты завела друзей?

– Несколько.

Я оборачиваюсь на Уилла, Кристину и их семьи. Когда Кристина ловит мой взгляд, она улыбкой подзывает меня к себе, и мы с матерью идем по дну Ямы.

Но прежде чем мы успеваем подойти к Уиллу и Кристине, невысокая, кругленькая женщина в черно-белой полосатой блузке касается моего плеча. Я дергаюсь, борясь с желанием смахнуть ее руку.

– Прошу прощения, – произносит она. – Вы не знаете моего сына? Альберта?

– Альберта? – повторяю я. – А… вы имеете в виду Ала? Да, я его знаю.

– Вы не в курсе, где мы можем его найти? – спрашивает она, указывая на мужчину за своей спиной. Он высокий и массивный, как валун. Очевидно, отец Ала.

– Извините, но я не видела его сегодня утром. Возможно, вам стоит поискать его вон там? – Я указываю на стеклянный потолок над нами.

– О боже. – Мать Ала обмахивается ладонью. – Я лучше и пытаться не стану. У меня едва не случилась паническая атака, когда мы спускались. Почему вдоль этих тропинок нет перил? Вы что, сумасшедшие?

Я чуть улыбаюсь. Несколько недель назад я, возможно, сочла бы подобный вопрос оскорбительным, но теперь я провела слишком много времени с переходниками-правдолюбами, чтобы удивляться бестактности.

– Сумасшедшие – нет, – отвечаю я. – Лихие – да. Если увижу вашего сына, скажу, что вы его ищете.

Я вижу на губах матери такую же улыбку, как у меня. Она ведет себя не так, как родители некоторых переходников, – вертит головой, разглядывая стены Ямы, потолок Ямы, пропасть. Разумеется, любопытство здесь ни при чем, ведь она альтруистка. Любопытство ей чуждо.

Я знакомлю мать с Кристиной и Уиллом, а Кристина знакомит меня с матерью и сестрой. Но когда Уилл знакомит меня с Карой, своей старшей сестрой, она бросает на меня испепеляющий взгляд и не протягивает ладонь для рукопожатия. Она сердито смотрит на мою мать.

– Поверить не могу, что ты общаешься с одной из них, Уилл, – говорит она.

Мать кусает губы, но, разумеется, молчит.

– Кара, – хмурится Уилл, – не надо грубить.

– Ну конечно, не надо. Тебе известно, кто это? – Она указывает на мою мать. – Это жена члена совета, вот кто. Она управляет «добровольной организацией», которая якобы помогает бесфракционникам. По-вашему, я не знаю, что вы просто запасаете товары, чтобы раздавать членам своей фракции, в то время как мы не видели свежей еды уже месяц? Еда для бесфракционников, как же!

– Прошу прощения, – спокойно произносит мать. – Полагаю, вы ошибаетесь.

– Ошибаюсь? Ха! – рявкает Кара. – Уверена, вы именно то, чем кажетесь. Фракция беззаботных благодетелей без единой эгоистичной косточки. Ну конечно!

– Не смейте так говорить с моей матерью, – говорю я, краснея, и сжимаю кулаки. – Еще одно слово, и, клянусь, я сломаю вам нос.

– Полегче, Трис, – требует Уилл. – Ты не ударишь мою сестру.

– Неужели? – Я поднимаю обе брови. – Уверен?

– Он прав, не ударишь. – Мать касается моего плеча. – Идем, Беатрис. Мы же не хотим докучать сестре твоего друга.

Ее голос спокоен, но рука сжимает мое плечо так сильно, что я едва не вскрикиваю от боли, когда она тащит меня прочь. Она быстро идет со мной к столовой. Перед самой столовой, однако, резко поворачивает налево в один из темных коридоров, которые я пока не исследовала.

– Мама, – окликаю я. – Мама, откуда ты знаешь, куда идти?

Она останавливается у запертой двери и поднимается на цыпочки, вглядываясь в основание голубоватой лампы, свисающей с потолка. Через несколько секунд она кивает и снова поворачивается ко мне.

– Я же сказала, никаких вопросов обо мне. Я серьезно. Как на самом деле твои дела, Беатрис? Как прошли бои? Какой у тебя ранг?

– Ранг? – повторяю я. – Ты знаешь, что я дерусь? Знаешь, что мне назначили ранг?

– Механизм инициации Лихости – вовсе не тайна за семью печатями.

Не знаю, насколько легко разузнать, что чужая фракция делает во время инициации, но подозреваю, что это не так уж легко.

– Я почти в конце списка, мама, – медленно говорю я.

– Хорошо. – Она кивает. – Никто не присматривается к отстающим слишком пристально. А теперь, и это очень важно, Беатрис: что показала твоя проверка склонностей?

Предупреждение Тори пульсирует у меня в голове. «Не говори никому». Я должна сказать ей, что мой результат – Альтруизм, потому что именно это Тори записала в системе.

Я смотрю в глаза матери, бледно-зеленые, окаймленные темной дымкой ресниц. У нее морщинки вокруг рта, но в остальном она выглядит моложе своего возраста. Эти морщинки становятся глубже, когда она напевает. Она напевает во время мытья посуды.

Она моя мать.

Я могу ей довериться.

– Результат был неокончательным, – тихо говорю я.

– Я так и думала. – Она вздыхает. – Многие дети альтруистов получают такой результат. Мы не знаем почему. Но ты должна быть очень осторожна на следующей ступени инициации, Беатрис. Оставайся в середине группы, что бы ты ни делала. Не привлекай к себе внимания. Ясно?

– Мама, что происходит?

– Мне все равно, какую фракцию ты выбрала. – Она касается ладонями моих щек. – Я твоя мать и хочу, чтобы ты была в безопасности.

– Это потому что я…

Она закрывает мой рот ладонью.

– Не произноси этого слова, – шипит она. – Никогда.

Выходит, Тори была права. Быть дивергентом – опасно. Просто я до сих пор не знаю почему, и даже что это на самом деле значит.

– Почему?

Она качает головой.

– Я не могу сказать.

Она оглядывается через плечо на едва различимый свет со дна Ямы. Я слышу крики и голоса, смех и шарканье ног. Запах из столовой достигает моих ноздрей, сладковатый дрожжевой запах пекущегося хлеба. Мать поворачивается ко мне, ее рот упрямо сжат.

– Я хочу, чтобы ты кое-что сделала, – говорит она. – Я не могу навестить твоего брата, но ты сможешь, когда инициация завершится. И я хочу, чтобы ты нашла его и велела исследовать симуляционную сыворотку. Хорошо? Можешь сделать это для меня?