Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев

Просьбу Травина о заключении контракта между его краскотерным магазином и И мператорской Академией художеств на поставку краски и прочих художественных предметов в Академию проигнорировали — даже не удосужились на нее ответить. Спустя десять дней после получения его письма направили профессора Маркова и инспектора Крутова к купцу Раппе и составили с ним контракт на поставку материалов.

На днях Алексей получил ответ из Совета Академии на прошения художника по выплатам от профессора Брюллова и вице-президента Толстого. В нем сообщалось, что по первому делу истцу все объяснено и отказано, а что же касается второй просьбы, то в ней отказано, дескать, художник Травин за устроение сцены в зале Брюллова «взялся по собственному желанию безвозмездно».

Алексей собирался, воспользовавшись советом князя Алексея Федоровича Орлова, написать жалобу на несправедливость, проявленную к нему от Академии художеств, в адрес министра императорского двора графа Владимира Федоровича Адлерберга. Но прибыл курьер от великой княгини Елены Павловны. Отложив написание жалоб, Травин, принарядившись в лучшие одежды, направился в Михайловский дворец.

На подходе к дворцу он встретил несколько подвод, груженных ящиками и мешками, сопровождаемых медицинскими сестрами. Коричневые платья с белыми обшлагами и белого цвета фартуками мелькали в лабиринтах просторных помещений. Словно мотыльки, они порхали мимо Алексея, и трудно было среди них отличить княгиню. Лишь благодаря подсказке служивого человека Травин смог выделить из сестер Елену Павловну.

— Извините, я художник Травин. Вы меня приглашали, — осторожно обратился он к симпатичной женщине в белом чепчике.

— Вот вы какой! — улыбнулась она, но сразу посерьезнела. — Подождите меня минут пять.

«Она все еще красива несмотря на свои пятьдесят лет», — подумал Травин, провожая взглядом великую княгиню.

Вот она мелькнула справа, где загружали медикаментами обоз, вот переместилась влево, там ее ожидали люди в военной форме. Потом пропала из виду и снова возникла у входа во дворец в створе солнечных лучей.

В октябре прошлого, 1854 года, Елена Павловна стала одной из основательниц Крестовоздвиженской общины сестер милосердия. Нравственно поддержанная хирургом Николаем Ивановичем Пироговым, несмотря на явное противодействие со стороны высшего военного начальства, великая княгиня сумела добиться согласия императора Николая Первого и создала первую в России военную общину сестер милосердия.

Для креста, который предстояло носить сестрам, Елена Павловна выбрала Андреевскую ленту. На позолоченном серебряном кресте были надписи: на лицевой стороне — «Ты, еси, Боже, крепость мою!», на оборотной стороне — «Возьми иго мое на себя». 5 ноября 1854 года после обедни великая княгиня сама надела крест каждой из тридцати пяти сестер, которые на следующий день уехали в Севастополь.

Тогда же великая княгиня обнародовала воззвание ко всем русским женщинам, не связанным семейными обязанностями, с призывом о помощи больным и раненым. Крестовоздвиженская община объединила патриотически настроенных российских женщин самых разных слоев общества: рядом с женами, вдовами и дочерьми титулярных и коллежских советников, дворян, помещиков, купцов, офицеров были простые малограмотные женщины.

Перебирая в памяти скудные знания о деятельности великой княгини, Травин удивлялся русскости немецкой принцессы. Его поражало столь стремительное вхождение в русскую словесность, культуру, быт, нравы российского общества женщины, рожденной с другим менталитетом. При встрече с ним она обронила несколько фраз. Они были сказаны на чистом русском языке, с русской манерностью.

— Извините, я вас заставила немного подождать. Пойдемте на улицу, там не так шумно, — голос великой княгини прервал его размышления.

Весенние солнечные лучи разливались повсюду, поблескивая на стеклах дворца, прокладывая световые дорожки по аллеям парка, весело играясь с едва высунувшимися из почек зелеными листочками. На небе кое-где виднелись маленькие барашки облаков. Они больше теснились по горизонту, предоставляя солнцу свободно передвигаться по синему простору. Легкий майский ветерок приносил едва ощущаемые запахи весеннего цветения, завораживая и пьяня.

— Не правда ли, весна больше любого времени года напоминает, что человеческая жизнь — самое чудесное благо из всех земных благ? — произнесла она, зажмурив глаза и подставив лицо солнцу.

— Смею не согласиться, — осторожно заметил Травин. — О жизни я чаще всего задумываюсь осенью.

— Вы правы лишь в том, что осенью, когда природа увядает, люди чаще всего задумываются о краткости жизни, — сказала она грустно и, направившись в глубину парка, резко перевела разговор на другую тему. — Я давно задумывалась над реставрацией домовой церкви святого великомученика Пантелеймона в О раниенбауме. Решение созрело в 1853 году. Но тут началась война с турками. Потом надо было заниматься общиной сестер милосердия, искать средства на приобретение медицинских препаратов, завозить их, даже из других стран. Чуть образовался просвет, и я сразу вспомнила о вас.

Елена Павловна остановилась. Обернулась к Травину. В ее глазах Алексей прочел то, о чем она промолчала.

— Почему именно меня? — пришел ей на помощь Алексей.

— Почему вас? — переспросила она, делая вид, что рассматривает его, потом улыбнулась и ответила: — художника Травина мне порекомендовала Елизавета Богданова. Это имя вам о чем-нибудь говорит?

— Мы познакомились с Лизой, когда были совсем молодыми. Не наша вина, что мы потеряли друг друга. Я как и прежде люблю ее, но у меня есть семейный долг, — сказал он решительно.

— Я таким и представляла вас, — качнула головой великая княгиня. — А теперь к делу. Вы поедете в Ораниенбаум сегодня же в одном из моих экипажей. Окинете опытным взглядом внутреннее убранство церкви, да и наружное тоже. Мне надо знать, какие материалы потребуются для обновления храма. Список можете передать протоиерею Любимову. Смету работ — тоже ему. Скажу вам откровенно: особая пышность внутреннего убранства церкви, которая создавалась в начале прошлого века, а потом реставрация по проекту Антонио Ринальди с 1762 по 1776 год, были погублены. Мы с Михаилом Павловичем получили дворец и церковь в 1831 году. Единственное, что удалось сделать за это время, так пристроить к храму теплый предел святых равноапостольных Константина и Елены. Все остальное требует тщательного пересмотра. Надеюсь, вы оправдаете рекомендацию Елизаветы. Признаюсь, после ее совета я была во дворце Юсуповых, где видела ваш плафон, заглянула к графу Орлову, у которого вы украсили квартиру необычным плафоном, посмотрела росписи в Троицко-Измайловском соборе. Мне оказалось достаточно, чтобы крепко утвердиться во мнении — храм святого Пантелеймона я передам в надежные руки. Есть еще скромные задумки по устройству церкви при кладбище. Но об этом в следующий раз.

Пока она говорила, Травин несколько раз про себя мысленно произнес: «Как она кратко излагает мысли. Как правильно строит предложения. Вот тебе и немка!» А потом сам и ответил себе: «Чему удивляться. Великая княгиня дружит с поэтом и дипломатом Федором Тютчевым и художником Александром Ивановым. С ней