Счастливчик - Майкл Джей Фокс

лет — теперь меня утверждали без проб. Претенденты приходили на прослушивание, чтобы выступить в одиночку и в паре со мной в надежде попасть в мой новый фильм. Тем не менее я хорошо помнил, каково это быть в их положении и каким тяжёлым испытанием было ожидание своей очереди. Так что хотел добраться туда как можно скорее, — потому-то и выбрал чертовски быстрое чудо итальянского автопрома ценой в 100 тысяч долларов.

То было дикое утро. После прилёта из Нью-Йорка, где проходил пресс-тур, я всё ещё мысленно был в другом часовом поясе, когда находясь в лимузине по дороге домой из «Эл-Эй-Экс»[38], мне поступил тревожный звонок от помощника. Бернаби, до того момента мой ласковый и дружелюбный питбуль, решил в то утро пожевать шею соседской собаки, и, как говориться, преуспел в этом деле. В сюрреалистичном одностороннем разговоре я снова и снова выкрикивал в трубку «Фу!», пока на другом конце мой помощник держал телефон у собачьего уха. Когда я приехал, Бернаби уже находился в доме, а соседская собака, несмотря на лишнее дыхательное отверстие, осталась жива. Её хозяева были на взводе, но особой злости не проявляли. Как бы то ни было, их сибирский хаски пересёк границу моего двора, что, скорее всего, Бернаби воспринял, как вторжение.

На сколько бы не были дружелюбны соседи, я всё-таки был фигурой достаточно публичной, чтобы разглядеть в них потенциальных заявителей в деле «собака покусала собаку». Так что, когда я запрыгнул в «феррари» и взревев двигателем помчался вниз по подъездной дорожке в студию, с бортового телефона набрал номер адвоката и пересказал ему суть происшествия. Мы всё ещё разговаривали, когда, несясь по бульвару, я превысил лимит в восемьдесят миль в час и в зеркало заднего вида увидел красно-синие огни патрульной машины.

— Вот дерьмо. Ты не поверишь…, — сказал я адвокату. — Подожди-ка… кажется ты мне сейчас понадобишься.

Я остановился, посмотрел в зеркало: полицейский медленно шёл вперёд, левая рука на рукоятке револьвера, правая — двигалась вдоль кузова чёрного «феррари». Может, он хотел убедиться, что она точно остановилась: даже неподвижная она выглядела так, будто делала полтинник. Его первые слова дали понять, что я в заднице.

— У вас есть при себе документы?

И вот сижу я в машине, так низко и близко к дорожному полотну, что должно быть выглядел перед этим копом школьником-старшеклассником, взявшим погонять папину тачку. Дрожащими пальцами — из-за нервов, а не Паркинсона — я передал ему удостоверение. Когда он его изучил, наши взгляды пересеклись. Его каменное лицо сразу разошлось в улыбке.

— Ма-а-йк, — протянул он, снимая солнцезащитные очки. — Не стоит тебе так гонять, дружище. У тебя большая тяжёлая машина, и нам бы очень не хотелось, чтобы ты пострадал.

— Простите, — произнёс я заикаясь, хотя его благоприятный тон вовсе этого не требовал.

— Вот и хорошо, — сказал он, возвращая права и пожимая мне руку. — Приятного дня и будь осторожен. Нам с женой хотелось бы и дальше смотреть «Семейные узы». Мы обожаем это шоу.

Меня тормозили много раз — всегда заслуженно, — но и таких ситуаций тоже было не мало, хотя и не столь вопиющих. Я почувствовал огромное облегчение и резкий прилив радости от того, что всё обернулось не так, как могло бы. А затем — это чуток меня взбесило. Конечно же я был рад, что легко отделался. Вовсе не собирался звать того копа и настаивать, чтобы он выписал мне штраф, и, чёрт возьми, как можно скорее. Но находясь на торговом бульваре, где каждую секунду на машинах загораются стоп-сигналы, в час пик, в рабочий день, делая больше восьмидесяти миль в час, я всё-таки нарушил закон, который должны соблюдать все жители Лос-Анджелеса. Учитывая моё состояние — смену поясов, спешку и сумбурное утро, — я заслуживал не только штрафа, а как минимум удаления с дороги. Но как только этот полицейский узнал в нарушителе за рулём «феррари» того забавного парнишку из ящика в своей гостиной, опасность тут же перешла в «Ма-а-йк». Встраиваясь в общий поток, я подумал, что ничего не могу с этим поделать, но было интересно, каким же на хрен образом всё к этому пришло?

ВСЕГДА ГОВОРИ «ДА»

Не знаю, как было у других детей, но моим первым усвоенным словом стало «нет». Я слышал его на протяжении всего детства, возможно, как и вы. От направляющего (Нет, нельзя есть на ужин одно только печенье.) до защитного (Нет, Джонни, не писай на розетку[39].) — «нет» помогает осознать и установить границы. Но это не значит, что «нет» — это только ограничения. Предоставляя ребёнку возможность для определения самого себя и своей уникальности, произнесение слова «нет» — это первый шаг на пути к самостоятельности.

Даже на середине трерьего десятка, я всё равно оставался ребёнком: уже не так часто слышал «нет», если вообще слышал — был слишком доволен жизнью, чтобы вообще обращать на него внимание. Все «да» и так отлично на меня работали.

— Понимаете, мистер Фокс, на сегодняшний вечер все места забронированы, но, да, мы можем устроить вас и девятерых ваших друзей.

Или:

— Да-да, добавить к вашей спальне туалетную комнату размером в 1200 квадратных футов — великоле-е-епная идея.

И:

— Да, вот мой номер. Звоните в любое время.

Будучи совсем маленьким, я постоянно грезил и без умолку тараторил о мире безграничных возможностей. И оказалось — такой мир существует. Это волшебное царство «да», которое, как меня уверяли, существует только в сказках. Тем не менее, бывают случаи, когда любой здравомыслящий человек независимо от того, насколько впечатляющий у него бокс-офис или рейтинг Нильсена, хочет услышать «нет». Например: «Нет, вы не можете нестись по улицам города, двукратно превышая скоростной предел».

То были моменты, когда я впервые начал познавать жизнь без чётких границ. Но тут же потихоньку до меня начало доходить: отсутствие стен — не означает свободу. Тут же начинаешь чувствовать себя незащищённым. Прошло некоторое время и в итоге я задал себе два будоражащих вопроса, и сам на них ответил: Заслужил ли я всего этого? И если нет (тогда кто?), что будет, когда все вокруг это осознают? Поэтому разработал для себя стратегию тройной защиты, для того чтобы в конце пути под названием «Да» меня не поджидало ничего мерзкого, унизительного и тянущего назад.

Во-первых, чтобы унять любое наползающее смущение от отсутствия «нет» в разговорах со мной, я и сам почти изгнал это слово из своего словарного запаса. Кто бы что ни спросил или попросил — беспроигрышным