Живодерня - Сергей Арно

Китаец качал головой и то снимал, то снова надевал очки.

– Об этом доме ведь никто не знал со смерти Китайца первого… – сказал парень.

– Учти! – перебил его Китаец, схватив за лацкан куртки, и заговорил сквозь зубы: – Нет ни первого, ни второго Китайца. Я единственный! Это кто-то из наших работает. Но если в городе узнают, что настоящий Китаец на дне Финского залива… тебе известно, что будет! Всех просвети до самого нутра, но чтобы узнал, кто наводит на наши места. Потом выпытаем, кто работает. Понял?

Китаец с силой оттолкнул его. Парень вышел озабоченный.

– Терплю убытки. Но учти, дружок, успокоить меня сможет только твое чистосердечное воспоминание, или от тебя останется одно воспоминание.

Китаец подошел к скелету и задумчиво осмотрел его с голеностопных костей до черепа. Надел очки, провел указательным пальцем по белой лобной кости и, потирая, приблизил пальцы к глазам, проверяя наличие пыли, потом хмыкнул, отошел от скелета. Пройдясь в задумчивости по комнате, он остановился перед недвижимым Ильей и присел перед ним на корточки, глядя ему в глаза пытливым взглядом.

– Говорят, что эскулапу иногда дают на лапу. Ну да, был я врачом – взятки тоже брал. Не мешали бы мне взятки брать, разве я пошел бы в бандиты? Да ни за что! Ну, случалось, и пациенты умирали, но что же в этом удивительного, что больной человек умирает? Вот если бы здоровый – другое дело. В конце концов все мы смертны. Но моя учеба и практика не прошли даром. Я теперь, во всяком случае, дипломированный специалист, знаю, где у человечека какой орган находится, и даже назову его на латыни. – Китаец внимательно смотрел в глаза Илье. Илье становилось холодно и жутко. – И твои органы знаю, как называются. И выну их из твоего тела. – Он сделал движение рукой, словно и вправду вынимает что-то невидимое. – И назову на мертвом языке. – Он посмотрел на лежавший в руке воображаемый внутренний орган.

Илье почему-то представилось, что это печень.

Бросил от себя и, медленно протянув руку, дотронулся до щеки окоченевшего как в столбняке Ильи.

– Но ты не узнаешь его названия, – уже еле слышно прошептал Китаец, – хотя и будешь рядом… Совсем рядом.

Китаец поднялся с корточек, приоткрыл дверь и крикнул в коридор:

– Харя, Чукча, подойдите сюда!

Вошли двое похитивших Илью молодцов.

– Вот вам клиент, поможете ему вспомнить. Память у него никудышная. Ночь я ему дал. Что у него спрашивать – знаете. Но учти, Чукча! – Он приблизился к широкоплечему насупленному парню. – Умрет до тысячного куска… Я тебя на паштет пущу. Понял?!

– Чукча шибко умный, – закивал тот головой, как настоящий чукча. – Чукча будет стараться, однако.

В нем тоже не было ничего иностранного – обычная славянская наружность. Хотя не совсем обычная: у Чукчи было лицо выродка с провалившейся переносицей, узким насупленным лбом, жесткими впалыми глазами. Особенно омерзительно лицо это выглядело в профиль.

– Ну послушай, – повернулся Китаец к Илье. – Ты думаешь, сейчас хорошо быть композитором, философом, писателем?.. Ты думаешь, на них сейчас мода – на интеллигентных мыслителей? Нет, вот на кого мода. Подойди сюда, Харя, – приказал он жирному.

Тот подошел.

– Уу?

Китаец обнял его за плечи.

– Вот на кого мода, вот кого любят девушки. Модники стригутся под бандитов. Знакомством с бандитами гордятся. Пожимая руку насильнику, убийце и садисту, молодые парни оказываются на вершине блаженства. Вот эта заплывшая жиром физиономия с характерно узким лбом, за толстой кожей которого идут никому не известные, но очень примитивные процессы (их даже не назовешь мыслительными), является предметом зависти. Ведь лучшая похвала молодому человеку: ты похож на бандита! И это звучит гордо. Девушки мечтают найти себе бандита, чтобы сделаться его содержанкой, или о сверхзаработках гордой, раскованной и свободной проститутки. В то время, когда несчастные сверстники Харика трудятся, чтобы заработать на свою убогую жизнь, он у меня получает кучу долларов ни за что. За плевую работу, которую работой-то даже не назовешь. Все. Пошел, – оттолкнул он Харика. – Так что выбирай: прекрасную жизнь с деньгами, девочками и легонькую работенку или… – Китаец недвусмысленно обвел глазами стены с картинами истязаний. – Тебе решать, как говорится: живому – именины, мертвому – помины.

– Я готов рассказать вам все, что знаю,-плачущим голосом заговорил Илья. – Но, клянусь, я ничего не помню. Ничего!

– Я, сынок, поставил тебе свои условия. Большего для тебя я сделать не могу. Большего для тебя никто сделать не может. Вот меньше – может Чукча. Он у меня человек пытливый. Правда, Чукча?

– Чукча все может, хозяин. Нога, рука резать будет, глаза вырывать. Как прикажешь, хозяин.

– Нет, завтра тебе дантистом побыть придется. С этого и начнем. – Китаец зловеще улыбнулся Илье. Илью снова бросило в пот от этих слов и улыбки. – Ну а не вспомнит, тогда на тысячу кусочков разложим на газетке, как в древнем Китае. И останется один скелет, но еще живой. Все, – бросил он Чукче с Харей.-Я – в Озерки. Позвоню. – Он остановился в дверях и, сжав зубы, погрозил пальцем Чукче: – Но если он, Чукча, твою мать, умрет!!

И вышел. Оба типа пошли провожать хозяина.

– Какой странный человек, – прошептал Илья сухими растрескавшимися губами.

Своими безобидными, похожими на лекцию рассказами Китаец довел Илью до полного изнеможения и внутренней опустошенности. Возможно, окажись Илья в центральном лектории Новгорода в толпе любознательных слушателей, все эти исторические экскурсы в прошлое были бы ему любопытны. Но в зубоврачебном кресле, окруженному картинами пыток и садистами, ему было нестерпимо страшно.

Слева от его кресла было окно, в него смотрело небо. Как Илье хотелось улететь за тысячи километров отсюда, кувыркаясь в этом светлом небе, подставляя лицо порывам ветерка, падая к земле и взлетая и снова падая!..

Он опустил глаза…

– Господи!

Взгляд натолкнулся на рассверленные, а после удаленные зубы. Они лежали в сгустках темной крови. Илья отвернулся к двери, чтобы не видеть…

Вошел Чукча, сел на диван.

– Вспоминать будешь, – сказал он бесстрастно-утвердительно и улыбнулся криво. – Ты молодой, здоровый, однако. По полная программа пойдешь. – Чукча все так же продолжал коверкать слова. – Моя мучить тебя будет. Мне премия за тебя дадут, Чукча осень-осень деньги любит.

Илье вдруг сделалось смешно, нестерпимо смешно, глядя на этого узколобого насупленного парня, называющего себя Чукчей. Илья запрокинул назад голову и захохотал взахлеб. Понимая, что это истерика, но не имея возможности преодолеть вырывающийся из самых глубин хохот, он не мог победить его, как бывает невозможно победить внезапно напавшую икоту.