Сыны Несчастья - Анн Бренон

Я упал на лавку напротив него. Он протянул мне кубок с вином, он смотрел на меня мягким и печальным взглядом. Мое сердце постепенно утихало и перестало так тяжело стучать, а то оно чуть не выскакивало из груди. Но теперь меня охватила глубокая скорбь. А он всё продолжал своим теплым голосом искусителя:

— Возможно, еще не слишком поздно, Пейре. Я уверен, что еще можно что–то сделать. Если ты захочешь пойти покаяться инквизитору Каркассона, то я готов сопровождать тебя. Тебе вовсе не нужно идти получать отпущение грехов у папы. Теперь Монсеньор Жоффре д'Абли знает людей из Арка. Ты ему как следует и искренне исповедуешься, и он отпустит тебе грехи, как и мне отпустил, как отпустил нам всем. И если ты хочешь, Пейре, я пойду вместе с тобой.

Я не стал пить, я поставил кубок на стол и поднялся. Я сказал, что мне нужно возвращаться к моим овцам, а сам стал думать, что же мне теперь предпринять. Я знал, что мне надо поговорить с моим братом Раймондом и шурином Гийомом Марти. В ту же ночь я покинул Арк. Ханжи и лицемеры всегда останутся ханжами и лицемерами. И они первыми предадут свою веру. Из дома Эсканье все еще слышались причитания и плач. На несколько секунд передо мной возникло лицо юной Эксклармонды. А потом, и тоже на миг, но как будто издали, я увидел Бернаду д'Эсквина. Но я уже знал, что все это мне придется покинуть. Мой дом, несколько пядей земли, всех, кого я когда–то считал своими друзьями, и на кого возлагал надежды, эти несчастные шестьдесят су, которые мне задолжал Раймонд Пейре, но также и то, что оставило во мне самые дорогие воспоминания — белую Канигу, скрывающуюся за массивной Бюгараш, дождь из ангелов в морском ветре, напевный голос доброго человека Жаума, стены цвета охры, которые я строил, свет калели, выхватывающий из темноты подвижные лица моего друга Берната и доброго человека Амиеля. Всю счастливую долину.

Через неделю я был уже в дороге, а вместе со мной шел мой брат Гийом. Мы возвращались в Монтайю. Он пошел меня искать по просьбе отца. Я оставил овец под охраной брата Раймонда. У меня с собой почти ничего не было, разве что красивый шерстяной плащ, который я отдал выткать из остатков шерсти, состриженной этой весной, да денег в кошельке, которые я собирался отдать отцу. Всё остальное — поле, жалование и дом — я бросил. Я ушел из земли Арка, из прочесываемого расследованиями Разес, где больше никто и ничто не могло меня защитить. Я испытывал только горькое удовлетворение от мысли о том, что ни Раймонд Маулен, ни Гийом Эсканье — ни даже Раймонд Пейре — не донесли на меня перед моим уходом. Мы шли быстро, Гийом и я. Сначала в Кийан, затем поднялись в землю Саулт, где нас встретил первый снег. Мне хотелось взять его в руки, ощутить его вкус. Когда мы прошли Рокефей, Гийом сказал мне, что нас могут арестовать в горах Сабартес точно так же, как и в низине. Но он улыбался.

Рождество в Монтайю, в кругу родных и близких, в фоганье моей матери. Я хорошо осознавал, что, возможно, я здесь в последний раз, что это мое последнее Рождество в Монтайю. Потому что сюда уже пришли холод, голод и страх. Кто знает, сколько еще времени добрая воля нашего графа, Мессира Гастона де Фуа, будет защищать нас от Инквизиции. После праздников, когда я снова попытался наняться к своему старому дяде Арноту Форе, чтобы не сидеть на шее у родителей, меня настигли слухи. Шептались, будто я бежал из Арка с поникшей головой и пустыми руками. Что я — беглец из–за ереси. Через Гийома Белота, кума моего брата Гийома, Арнот Форе передал мне, чтобы я к нему даже не совался. И эта ужасная правда меня ошеломила. Я стал опасным, я приносил беду. Одно мое присутствие могло скомпрометировать близких, привлечь к ним внимание следователей Монсеньора Жоффре д'Абли.

Я стал зачумленным, носителем еретической заразы.

ГЛАВА 22

НАЧАЛО 1306 ГОДА

И он сказал ему уходить прочь, ибо если он и дальше останется в Монтайю, то навлечет Несчастье на всех своих друзей. При этих словах Пейре Маури — так он мне сам сказал — расплакался. Он пошел к Гийому Бенету, из Монтайю… Гийом Бенет сказал ему, что даже если все его покинут, то он его не покинет, и что он может еще оставаться в этой земле, потому что Несчастье [Инквизиция] возможно, еще не скоро придет к ним…

Вот так молодой Пейре Маури впервые вступил на путь знаменитых пиренейских перегонов. Беглец из–за ереси, отказавшийся идти исповедоваться к папе, после прихода из Арка был вынужден покинуть и Монтайю, чтобы избежать расследований Инквизиции и не компрометировать своих близких. Он последовал мудрому совету, который дал ему Гийом Бенет. Добрый верующий Гийом Бенет из Монтайю, шурин доброго человека Гийома Отье. Вообще–то, это ему следовало бы прежде всего опасаться, что Инквизиция заинтересуется Сабартес. Но Гийом Бенет обратился к молодому человеку со словами, исполненными сердечной дружбы, со словами, в которых он так нуждался.

— Не бойся ничего, Пейре, храни мужество. У тебя еще остались верные друзья, и у добрых людей еще остались верные друзья. Они никогда не предадут свою веру, в отличие от тех, кто предпочитает закрыться в четырех стенах и дрожать за свою шкуру! Даже если все покинут тебя, то я тебя не покину, никогда не покину.

Пейре улыбнулся. Его лицо просветлело.

— Вы говорите совсем как мой отец, — только и сказал он в ответ.

Глава дома Бенетов положил тяжелую и узловатую руку на плечо юного Маури и со значением сжал его.

— Теперь нужно ждать и смотреть, что будет, но без паники, — сказал он. — Возможно, еще долго ничего не произойдет. Возможно, Несчастье забудет о нас… Но для тебя, Пейре, на всякий случай, лучше избегать этих мест. Тебе нужно какое–то убежище. В горах никто тебя не достанет, и одновременно ничто не помешает тебе время от времени встречаться с нами — и с добрыми людьми. Ты уже имеешь прекрасную репутацию как пастух. Так наймись к какому–нибудь богатому скотоводу высокогорного Сабартес. И отправляйся в путь.

Отправляться в путь. Сердце Пейре сжималось от чувств — радости, почти что восторга. Вот его дорога. Пути дальних перегонов скота. Большие дороги. Наилучшая дорога, которая обеспечит ему сразу и жизнь, и свободу. Теперь он сможет начать новую жизнь. И январским утром, белым ото льда и снега, он попрощался с Монтайю. Отец Раймонд Маури, мать Азалаис, брат Гийом — все они одобрили его решение. Младшие братья, Жоан и Арнот, прыгали и плясали, вешались ему на шею. Пейре Маури уходил в Акс с рекомендациями старого Арнота Бэйля — который всегда был добрым верующим — к его зятю Бертомью Буррелю, самому богатому скотоводу в долине, которому как раз нужен был еще один пастух. Но на пороге дома, когда он уже открывал двери, молодого человека остановила сестра Гильельма. Гильельма, которая все эти несколько дней, пока он был дома, не осмеливалась сказать ни слова о своих померкших надеждах, о своих терзаниях. И вот теперь Гильельма, худая и бледная, чуть не плача при виде того, как он уходит, схватила его за руку. Пейре тоже чувствовал тревогу. Он знал, что отец хочет как можно скорее выдать ее замуж. Семнадцать лет. Она старшая из четырех или пяти детей, которых надо еще прокормить у бедного очага Маури в эти времена страха и нужды. Выдать ее замуж. А Бернат Белибаст исчез на дорогах ночи — на дорогах служения добрым людям.

Пейре искал слова, которые могли бы утешить ее, придать ей мужества, мудрые слова. Слова старшего брата. Но глаза Гильельмы, полные слез, излучали такой ясный, прозрачный свет, что он понимал, что никогда эта девушка не согнется, не покорится судьбе. И тогда Пейре почувствовал, что должен выявить ей свою абсолютную нежность. Показать ей, что может защитить и оградить ее.

— Гильельма, Гильельма, я никогда тебя не оставлю. Если ты позовешь меня, я приду. Я тебе обещаю.

Он шел по скользкому насту, скрипевшему при каждом его шаге. Он одел лучшее, что у него было — свой лучший камзол, самые толстые штаны, самый теплый плащ, скроенный из плотной шерстяной ткани, которую ему выткали в Арке из шерсти его овец. А поверх всего у него еще была шуба до пят. Он опустил капюшон до самых глаз, и из–под него только дыхание клубилось в морозном воздухе. Чтобы идти по горам зимой, сверху башмаков и штанов он надел гетры из бараньей шкуры, натертые жиром до такой степени, что они совершенно не промокали в снегу. На плече он нес сумку и катомку, а в руках держал длинный посох, чтобы прощупывать дорогу под снегом. Старый Арнот Бэйль ясно объяснил ему, что придется идти через перевалы. Идти через перевалы в январе.

Бертомью Буррель сразу же согласился нанять его, и они ударили по рукам без особых церемоний. Ему действительно нужен был пастух. Вот так все это и случилось. Пейре знал, что от него ожидают. И ему предложили хорошую плату. Жена хозяина, Эксклармонда, дочь старого Арнота, рассматривала Пейре с интересом, воскликнув, что знавала его еще ребенком в Монтайю. Пейре было известно, что она de la entendensa, стоит на дороге Добра, и что она подруга славной Себелии Бэйль, как и ее невестка, Беренгария, молодая жена ее сына Арнота. Тем же вечером Пейре нашел время, чтобы ненадолго заглянуть в дом подруги добрых людей — и там его ожидала радость, утешение и благословение доброго христианина Гийома Отье, который прятался за завесой, скрывавшей вход в маленькую комнатку на самом верхнем этаже. Поскольку дама удивилась, увидев его в городе, молодой пастух объяснил ей, что завтра он отправляется догонять отары Бертомью Бурреля, в Тортозу.