Мемуары посланника - Карлис Озолс

Конечно, в этом больше всего были заинтересованы бывшие владельцы эвакуированных предприятий, и, естественно, они с особенной энергией включились в переговоры. Эвакуировались не только фабрики, заводы, машины, но и скот. Например, светлейшей княгине Дивен удалось вернуть всех своих лошадей, может быть, потому, что ее сестра была замужем за лондонским мэром, а ее имение находилось в Латвии. Впрочем, подобную уступчивость советских служащих я объяснял лояльностью княгини Дивен. Мне лично она говорила:

– Я не обвиняю только большевиков, мы тоже виноваты.

К тому же она была баптисткой, и ее религиозная настроенность склонна была видеть во всем волю Божию и в этом находить оправдание.

Приближалось Рождество. В сочельник члены реэвакуационной комиссии решили устроить елку и пригласили на нее служащих разных советских учреждений. Все было сделано «по-буржуазному». Я даже надел фрак и сделал это нарочно, чтобы подчеркнуть резкую грань между ними и нами, показать, насколько мы различны даже внешне. Когда вся эта публика, и первого, и третьего класса, достаточно разогрелась и уже держалась развязно, я почувствовал, что мой фрак начинает серьезно волновать умы. Одним он напомнил их фраки, утраченные навсегда, другим – о недостижимой форме одежды.

– Обожаю фрак. Как хорошо он сидит на вас, – говорил один.

Другой, известный артист, певец, начал, по общей просьбе, старый романс Беранже: «Мой старый фрак, товарищ мой бесценный, не покидай меня!» Рождественская горящая елка, тепло, уют, праздничные блюда, вино невольно перенесли этих полуистощенных людей с их открытыми, незалеченными ранами в другой мир, а фрак и романс разбудили воспоминания о прошлом. Прозвучали и самобичующие речи и восклицания, русскому человеку так свойственна самокритика, так утешительны укоры и покаяния, в этих словах, вздохах и раскаяниях обнажались страдающие души этих людей. Чуть ли не со слезами на глазах подвыпивший видный беспартийный спец рассказывал мне шепотом:

– Ей-богу, был порядочным человеком, а стал вором. Ничего не поделаешь. Заставили меня товарищи воровать. Так и говорят: «Не будешь молчать, сразу потеряешь место». Вот и молчу об их делах. Все молчим, все воруем.

Да, таких воров было много.

Русский человек, может быть, больше, чем всякий другой, любит юмор и пищу для него находит везде. Юмор не покидает его даже в самые мрачные дни. Поэтому ни один народ не имеет столько анекдотов, приличных и неприличных, разных загадок, особенно об армянах, как русские. Пожалуй, только евреи в этом отношении впереди них. Несколько таких анекдотов я запомнил. Все они направлены против большевистской власти. Трое, доктор, инженер и юрист, спорят, чья профессия старше.

Доктор говорит: «Я был нужен еще тогда, когда Бог сотворил человека-женщину, ведь для этого нужно было вынуть ребро».

Инженер говорит: «А я был нужен еще раньше, когда только составлялся план сотворения мира».

Адвокат: «Я был нужен раньше всех, еще тогда, когда обсуждался план сотворения мира».

Большевик, подслушав этот спор, победил всех: «Но до всего этого был хаос и был я».

Еще анекдот.

Два советских гражданина читают надпись, советскую эмблему: «молот-серп». Один спрашивает: «А чем все это кончится?» – «Читай наоборот», – говорит другой. Тот читает: «Престолом».

Народ подбадривал себя анекдотами. Особенно забавляли нововведенные сокращения в названиях разных учреждений. Получался какой-то таинственный код. Загадочные с виду сокращения расшифровывали по-своему, находя в этом удовлетворение своему отрицательному отношению к власти. Например, РСФСР (Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика) расшифровывалась: «Редкий случай феноменального сумасшествия расы». Сокращения были распространены настолько, что многие, видя надпись «вход» на дверях, спрашивали, что это за учреждение такое «В-Х-О-Д».

В конце 1920 года из далекой Сибири наконец вернулась моя семья. Ее привез специально посланный туда человек. Семья моя приехала измученная, изболевшаяся, усталая. Жена, ее мать и дети пользовались покровительством колчаковцев, но в разгар нападения большевиков в этой всеобщей неразберихе потеряли друг друга. Много было тяжелого в драме, о которой я и теперь не могу говорить без волнения и горечи. Вообще, о Юдениче и Колчаке могу сказать, не решись они безрассудно начать свое наступательное дело, не случилось бы этой трагедии, как, впрочем, и тысячи других, ей подобных. В дни ужасов несчастной Испании я невольно вспоминаю собственные личные переживания восемнадцатилетней давности. Вспоминаю также великого русского писателя-философа графа Л.Н. Толстого, его завет «Не противься злу» В моем мировосприятии эти слова приобрели еще более глубокое значение, чем прежде. Конечно, я понимаю, дипломаты, воины, адвокаты обязаны во что бы то ни стало противиться злу, бороться с ним, побеждать его, но всякая политическая игра должна быть продумана от начала до конца, иначе это не политика, а взбалмошность, не план, а легкомыслие.

Недовольный результатами своей работы, которую всячески тормозили советские учреждения, я решил в апреле 1921 года подать в отставку. Дела нашей реэвакуационной комиссии шли медленно, в атмосфере препирательств. Мы хотели получить назад все, что составляло наше достояние, и, разумеется, не желали довольствоваться тем, что предлагали Советы. Через два месяца моя отставка была принята, и я позволил себе отдых с семьей, находившейся в Латвии.

Мой приезд в Москву латвийским чрезвычайным посланником и полномочным министром

Время между летом 1921 года и 1923 годом я условно назвал промежуточным. Я тогда отошел от активной политической работы, но частным образом не переставал пропагандировать идею, в которую всегда верил и продолжаю верить. Необходимо оздоровлять, углублять, развивать экономические народные отношения. В наиболее распространенных органах я предсказывал, что начавшаяся экономическая международная война будет очень длительной, потребует много жертв, правда, менее кровопролитных, хотя и не менее многочисленных, чем на войне с оружием. Я настоятельно советовал не забывать, что экономика является важнейшей составной частью всеобщей политики.

Действительно, может ли государство считаться независимым, если его экономическая жизнь находится в чужих, ненадежных, а возможно, и враждебных руках? Экономически мы были отставшей нацией. Земля опустошена. Все следовало начинать сначала. Я выдвигал общеизвестный экономический, точнее, коммерческий закон, если какая-нибудь экономически отсталая страна с успехом производит ту или иную продукцию, она ни на минуту не должна забывать, что сила ее соперничества, сопротивления, конкуренции на международных рынках чрезвычайно ограниченна. Ее возможности в этом отношении весьма ничтожны. Продавать товары, производящиеся в такой стране, международный коммерсант считает делом нелегким. Вывод: прежде всего надо взяться за собственный рынок, оздоровить собственную экономическую жизнь.