Эмиссар уходящего сна - Леонид Кудрявцев

Взявшись за поручни, я выглянул из кабинки. М-да... Действительно — густойбище. Как оказалось, ящер остановился на самом краю обширной просеки, уходившей в неведомую даль. Людей на просеке было видимо-невидимо, причем народ все время двигался, суетился, переходил с места на место и просто сшивался где попало. Ближайшая ко мне компашка была одета в пестрые кургузые кафтанчики, щеголяла широченными, на манер клоунских, штанами и причудливыми шапчонками, украшенными пышными птичьими перьями.

Причем, как я заметил, на наше появление они не обратили ни малейшего внимания, так и продолжали кучковаться вокруг типуса с самодовольным, восточного типа лицом. Сложив пухлые ручки на округлом животике, он что-то важно вещал, скорее всего о своей драгоценной особе. Впрочем, я мог и ошибиться. Кто знает, вдруг толстячок говорит о чем-то вечном и действительно важном?

Легкий ветерок донес до меня несколько слов: «...я создал эпохальное... культовое произведение... о том, как нехорошие паханы из двух враждующих банд попытались опустить честного фраера... заставить его скурвиться... и премии... моего же имени,.. Но кто на это способен?»

Ну да, все верно. О себе родном. Любимая тема почти каждого человека, в каком бы мире он ни жил.

В общем, с этим товарищем все ясно. А дальше? Даль-е-то что? Ну-ка... Дальше действительно было интереснее. Там виднелись высокие шатры, густо оклеенные чьими-то фотографиями. Чьими-то? Я подумал, что на фотографиях скорее всего владельцы шатров. Тут один из них выглянул из своего жилища, и я убедился в правильности своей Догадки. Высунулся, кстати, владелец шатра лишь для того, чтобы прилепить свою новую фотографию.

Прилепил, окинул толпу высокомерным взглядом и, крикнув: «Вот насколько я велик!», спрятался, словно рак-отшельник в раковину. Я покачал головой.

Еще один великий...

За шатрами виднелась толпа людей в коже, с разно-цветными транспарантами в руках. Над ней парил верхом на метле мальчик в очках. Чуть дальше стояла другая толпа, поменьше, и над ней была девочка, верхом на каком-то причудливом музыкальном инструменте. Над следующей толпой, совсем уж маленькой, скорее группкой людей, моталось в воздухе нечто совсем несуразное и на человека-то не похожее. И были там еще какие-то люди, в украшенных блестками одеждах. Причем один из них, великанского роста и с очень глупым лицом, громко изрыгал совершенно непотребные ругательства. И еще... и еще...

Нет, надо спускаться вниз. Сверху, конечно, виднее, но мне-то нужно познакомиться с кичевниками поближе...

— Я подожду, — сказал погонщик. — Ящеру надо отдохнуть. Так что часа два у вас есть. Можете осмотреть густойбище. Главное — не останьтесь здесь навсегда.

— Не останусь, — заверил его я и стал спускаться на землю.

Оказавшись внизу, я подождал спускавшегося Майло и осторожно двинулся в обход толпы, собравшейся вокруг человека с восточным лицом. Не хотелось мне толкаться в ней. А вот ознакомиться со всеми остальными необычностями густойбища — хотелось.

Еще, стоило мне ступить на землю, у меня вдруг возникло странное ощущение, словно бы я тут свой, словно меня тут кто-то ждет. И не только ждет, но и желает со мной познакомиться поближе, кто-то относящийся ко мной в высшей степени хорошо, кто-то родной, близкий...

Это меня что, уже «манит»? Впрочем, нет, вроде бы не должно... Да и как это может быть сделано?

— Как это — манит? — спросил я у Майло. — Как это происходит?

— Кто знает? — ответил он. — Только оставшиеся здесь. Спроси у них.

— У них? Где их можно найти? Майло улыбнулся:

— Да вот же, вокруг тебя. Как ты думаешь, откуда в густойбище взялись люди? Они все когда-то здесь остались. Их всех когда-то поманило.

— Поманило?

— Ну да. Видишь ли, попадающие в густойбище... как бы это сказать... они теряют возможность размножаться... Нет, я не имею в виду секс... тут все в порядке. Просто у них не появляются дети. Такое вот странное свойство у густойбища.

— И как они это переносят? — спросил я, с любопытством оглядываясь.

Несчастными кичевники не выглядели. Скорее наоборот.

— Нормально, — ответил Майло. — Это даже удобно. Видишь ли, даже имей они такую возможность, то настоящим кичевникам некогда было бы заниматься Детьми. Совсем некогда. И в результате бедные крошки, появись они на свет здесь, могли запросто, к примеру, помереть с голоду и жажды. А уж пеленки им никто бы не стал менять совершенно точно.

— Им некогда? — уточнил я. ~- Вот именно. Некогда.

— Чем же тогда кичевники занимаются? Мне кажется, они просто бьют баклуши?

— В этой части густойбища. Здесь они просто тусуются. Ну, знаешь, как карты в колоде. А вот если пройти дальше, то можно увидеть целые плантации приколов. Их выращивает особая порода кичевников, отличающаяся полным отсутствием воображения и чувства юмора.

— Приколы? — переспросил я. — Зачем они им?

— От них все кичевники приходят в хорошее настроение. Они им нравятся.

— Ага, ясно.

Я понимающе кивнул.

Нет, объяснения, конечно, штука хорошая, но некоторые вещи стоит увидеть собственными глазами. Что там за приколы, с чем их кичевники едят? Может быть, тогда хоть что-то прояснится.

— А еще приколы являются средством опознания. Настоящий кичевник от них просто тащится. Ну, так по крайней мере говорят.

— Тащится?

— Да, и еще его от них колбасит. По правде говоря, я всегда хотел посмотреть, как это происходит. Может быть, сейчас получится?

— Тогда не будем здесь задерживаться, — предложил я. — Давай поищем плантации приколов.

— Давай, — согласился Майло.

К этому времени толпа вокруг человека с восточным лицом осталась уже позади, и мы теперь находились возле шатров. Украшавшие их фотографии были довольно красноречивы. Я даже ненадолго остановился, чтобы рассмотреть одну из них, находившуюся в самом центре скопления жилищ местной элиты. На ней была изображена женщина с лицом домохозяйки. Она стояла на вершине пирамиды из книг с яркими обложками. У подножия пирамиды сидели три толстых бородача и что-то печатали на пишущих машинках. Судя по формату заложенных в машины листков и по валявшимся рядом с бородачами пустым книжным обложкам, они создавали книги для этой пирамиды.