Поздний развод - Иегошуа Авраам Бен

– Полагаю, – жестко сказал Аси, что ты могла бы заняться ужином.

– А вы что, хотите есть?

– А как ты думаешь?

– Хорошо, хорошо. Не сердись. Через пару минут…

А пока что я прижимаюсь животом к балконным перилам и, перевесившись, вглядываюсь в бурлящий подо мной город.

– Ну, давай же, Дина, принимайся за работу. Сначала ты накупаешь гору еды, а потом…

Его отец сначала поглядывает на нас со стороны, затем вступает в разговор:

– Может быть, я могу быть чем-то полезен? В Америке я научился готовить… Конни часто прибегает к моей помощи.

– Нет, папа, мы сами. Отдыхайте…

– Ну, не уверен. Почему бы мне не делать здесь то, что я делаю там? Может быть, я узнаю от вас несколько новых рецептов. Аси еще малышом вечно вертелся под ногами в кухне, но сейчас, похоже, он стесняется показать все, на что способен.

Я отправляю их обоих на кухню. Вручаю Аси нож и горку овощей. Его отец, закатав рукава, открывает холодильник, засовывает туда голову и, принюхиваясь, производит ревизию содержимого. В итоге он отдает предпочтение блюду из яиц с рисом, его собственный рецепт. Яйца он уже достал. А рис? «Есть в этом доме рис?» – вопрошает он. Вопрос на засыпку. Я напрягаю память. Рис должен быть. Но где? И сколько? «Дина, милая, подскажи мне, где ты хранишь свои специи?» И вот уже он без моего ответа (черт их знает, где эти специи) ныряет в настенные полки, достает оттуда пакетики, баночки, коробочки, разглядывает, нюхает, пробует щепотку того и сего (хотела бы я знать чего) – имбирь, карри, ваниль, сахар, соль, оливковое масло, соевый соус (выходит, мы не так уж и бедны!). Не прерывая своих изысканий, он просит зажечь огонь, сам находит объемистую миску и одно за другим начинает о ее край разбивать яйца. Я как завороженная наблюдаю за ним. Аси, набычившись, мрачно глядит на все происходящее со своего места. На языке у меня все время вертится вопрос, и в конце концов я не выдерживаю:

– Вы, папа, начали с того, что в доме у Яэли выкупали младенца. Сейчас вы готовите для нас ужин. Что же вы будете делать, оказавшись в гостях у Цви, – станете пришивать ему новые пуговицы в рубашке?

Он смеется, потирая ладони:

– Конни не больно-то заботится о домашних делах, на первом месте у нее все, связанное с работой. А я все время дома, особенно в такие вот зимние дни, когда и из дома выйти не хочется. Лекционного времени в колледже у меня немного, так что для кухни я вполне уж созрел.

И он с силой начинает перемешивать содержимое миски, добавляя то одни, то другие специи. Я отмечаю его скупые, точно рассчитанные движения и вдруг представляю, как он, вот так же, касается тела этой неведомой мне большой женщины по имени Конни. Что происходит со мной? Кажется, я немного спятила. Охваченная непонятным мне самой страхом, я убираюсь из кухни и начинаю накрывать на стол, но бросаю это занятие на полпути, я должна записать все происходящее, я не в силах удержать рвущиеся из меня слова, грозящие разорвать мою грудь, смять диафрагму, вывернуть меня всю наизнанку, и, бросив все, я иду в спальню, закрываю дверь, обувь долой, стягиваю с себя брюки, расправляюсь с крючками лифчика и срываю с кровати покрывало, обнажая относительно белоснежную простыню, на которую и бросаюсь, едва прикрыв себя покрывалом, в руке у меня уже мой блокнот и неведомо как появившаяся ручка, скользящая по бумаге, я едва различаю написанное сквозь слезы, и весь переполняющий меня вещий жар старинных слов, кажется, вот-вот подожжет бумагу: «Ты моя сила, Ты мера моих дней, восславлю мощь Твою, уповая на милосердие Твое, я стучусь в Твою дверь с мольбой, я умоляю Тебя подать мне знак о том, о чем я плачу день за днем, я возношу к Тебе свою мольбу и одного лишь хочу, чтобы Ты удержал меня от беды и от зла… от неправедного пути…» Детская коляска у входа в супермаркет. У ребенка волосы цвета меда. Описать мать мальчугана, ее глаза: увядающая болтушка, это ее третий ребенок. Уже припасена для малыша конфетка. Она следует за матерью и ребенком по проходу. Она уже наметила место первого укрытия. Описать как можно точнее грязноватый запасной выход, темная лестница, обшарпанные стены с осыпающейся штукатуркой. Швабра и грязное ведро в углу. Максимум реализма. Волна возбуждения, охватывающая ее в момент, когда она хватает ребенка. Конфетку она предусмотрительно сует ему в рот. Она удивлена тем, как это мероприятие протекает, без каких-либо осложнений, судьба благоприятствует ей. Все хорошо. Хорошо?

Аси приходит и видит меня, прикрывшуюся простыней. Я немедленно прячу блокнот.

– Что ты здесь делаешь? Ты что, с ума сошла?

– Я прилегла на одну минутку. Просто выбилась из сил.

– Но ты ничего не делала!

– День был полон переживаний. Это почище любой работы. Сначала то, что было с тобой этим утром, потом твой отец. Еще секунда – и я встаю.

– Ты говоришь – отец. Чем он тут занимается? Что он там принялся готовить? Клянусь, это уже слишком. Вставай и начни накрывать на стол. Сделай хотя бы это.

– Ну встаю, встаю. Я уже начала там, на кухне… Необычный он у тебя… твой отец. Он разговаривал с вами, когда ты был ребенком?

Аси не отвечает. Бросает на меня мрачный взгляд и направляется к шкафчику.

– Что ты там ищешь?

– Хочу найти ему полотенце.

– Тогда возьми красное.

Его отец возникает в дверном проеме и, многозначительно улыбаясь, смотрит на меня.

– Ты… отдыхаешь?

– Да… прилегла на минутку.

– Пойду встану под душ. Не трогайте кастрюлю. Пусть кипит.

Аси протягивает ему полотенце, и он закрывает за собой дверь в ванную.

– Ты знаешь, он выглядит просто здорово, твой отец. Ничего удивительного, что он нашел себе молодую жену. И знаешь… он выглядит лучше тебя.

Аси скривился. «Ты тоже выглядишь не больно-то». Ты – прелесть. Не хмурься, пожалуйста, прошу тебя. Не то кончится тем, что ты спятишь от всех своих проблем. Видеть больно, как ты принимаешь все близко к сердцу. Поди сюда и поцелуй меня. Приляг со мной хоть на минуту. И в наказании тоже должен быть перерыв…

– Наказание? Что ты несешь такое?

– Ты не прикасался ко мне уже две недели. Подойди же. Один крошечный поцелуй… Сегодня мы будем спать вместе… в честь твоего отца. И можешь делать со мной все что угодно. В том числе и то, что должно быть сделано. Ты прав. До меня дошло сегодня, как по-дурацки мы себя вели. Мой страх перед тобой, твой страх при виде моего страха… идя этим путем, мы никогда не заведем ребенка. Подойди же, и дай мне поцеловать тебя. Я сделаю все…

Было похоже, что он уже собирается сделать ко мне первый шаг… но, начав движение, он вдруг остановился и повесил голову. До меня донесся звук льющейся в ванной воды.

– Так ты приляжешь ко мне?

– Почему ты вдруг захотела этого? Не ты ли избегала меня все это время? Ты и только ты сделала это невозможным.

По его лицу прошла судорога.

– Ну так теперь все будет по-другому. Иди ко мне. Делай со мной что хочешь. Я не пошевелюсь даже. Разрешу тебе все. Приляг хоть на минуту. В конце концов, дай мне просто поцеловать тебя…

Но он был настроен агрессивно и упрямо.

– Возьми меня. Я знаю. Я должна… Только об одном прошу тебя – не торопись и будь понежнее… Может быть, если мы не будем торопиться и станем делать это каждую ночь… дай же мне тебя поцеловать…

Я выбралась из постели и, обняв его, прижалась всем телом, обвиваясь вокруг него ногами, как если бы он был деревом, на которое я пытаюсь взобраться, хотя я просто хотела его поцеловать. Звук текущей в ванной воды прекратился. Его отец что-то закричал сквозь закрытую дверь. Аси оттолкнул меня.

– Немедленно отправляйся и накрой на стол. Сию же минуту. – И с этими словами он покинул комнату.

Блюдо из риса, перемешанного с яйцами, было поистине великолепным, и я не переставая хвалила его отца. Они не переставая говорили о людях, которых я не знала, поначалу я пыталась вслушиваться с должным уважением, чувствуя, что странная сонливость начинает охватывать меня, а затем внезапно с какой-то безнадежностью вспомнила о своем рассказе и задумалась, смогу ли я когда-нибудь с достаточной убедительностью объяснить мотивы, которые руководят действиями моей героини. Поразмыслив, я решила, что лучшее решение – это сделать ее существом примитивным или даже полупомешанным и тем самым наиболее достоверным, и понятным. Прозвенел звонок. Аси пошел открывать. «Кто-то хочет тебя видеть». – «Кто это?» – «Какой-то тип. С небольшим свертком». Я поднимаюсь и выхожу в переднюю, где вижу маленького банковского клерка, который так трогательно опекал меня сегодня, – он молча стоит, держа в руках упаковку брынзы, которую я потеряла. При виде меня он краснеет, бледнеет и снова краснеет, роковая стрела любви насквозь пронзила ему сердце, протягивая мне пакет, он что-то бормочет. Заикаясь так, что я не могу разобрать ни слова. В прихожей внезапно гаснет свет. Я делаю шаг ему навстречу, я тронута, мне хочется положить ему руку на плечо, но он, с испугом отпрянув, сбегает по лестнице вниз, не расслышав, боюсь, мои слова благодарности. Бедный малыш!