Поздний развод - Иегошуа Авраам Бен

На университетской остановке толпа пассажиров рванулась наружу, а другая такая же бросилась ей навстречу. С края этой, второй толпы я заметила Аси, он стоял неподвижно в потертом своем пиджаке и тонком галстуке интеллектуала, казалось, что более всего он хочет избежать чьего-либо прикосновения, выглядел он при этом очень раздраженным. И толпа перед ним заметно уменьшалась. Я высунулась из окошка, едва не вываливаясь наружу. «Аси!» Он услышал мой голос и завертел головой, пытаясь разглядеть меня. Водитель прибавил оборотов, автобус задрожал, и тут Аси одним прыжком вскочил на подножку, вцепившись в чью-то спину. Пневматические двери злобно шипели, безрезультатно пытаясь закрыться. Что это случилось сегодня с автобусами? Аси героически отказывался упасть, его тонкое, но сильное тело буквально ввинтилось в несуществующую щель, спина торчала наружу, и никто не мог бы сказать, за что внутри он уцепился. Черный его дипломат сам собой держался у него на груди. При этом он отчаянно вертел головой, пытаясь найти меня взглядом. Что ему в конце концов и удается. Я улыбаюсь и успокаивающе киваю ему, после чего водружаю себе на голову шляпу его отца, вызывая добродушный смех окружающих меня пассажиров, он расслабляется и начинает выглядывать своего отца. Я киваю ему в направлении последнего ряда сидений. На остановке в Рамат-Эшколь половина автобуса вываливается наружу – все разом. Я кричу, обращаясь к отцу Аси: «Это наша остановка». Аси уже поджидает нас возле задней двери. Я выхожу через переднюю едва ли не раньше всех и устремляюсь вдоль автобуса, чтобы увидеть их, так сказать, воссоединение. Отец Аси ведет отчаянную борьбу за право покинуть это средство передвижения, стараясь при этом не потерять свое скомканное пальто, Аси каким-то образом хватает его саквояж, пожилой джентльмен заметно помят и сконфужен, но, увидев Аси, тут же раскрывает свои объятия, не покинув даже последней ступеньки автобуса, не обращая внимания на то, что за его спиной битва за право покинуть автобус продолжается с неослабевающей силой.

– Ты что, дожидался нас здесь?

– Нет, я приехал в том же автобусе. Сел несколько остановок тому назад.

– Что это стряслось у вас с этими автобусами? И вообще, как вы здесь живете без собственной машины, без телефона? Какой же ты при этом профессор?

– А я и не профессор. Я лектор.

– Надо быть полностью сумасшедшим, чтобы ездить в этих автобусах и с подобной публикой. Вам просто необходимо купить автомобиль.

– На мою зарплату? Ты имеешь хоть какое-то представление о том, как мы живем здесь?

– Тогда чего стоят все твои таланты?

Обмен репликами продолжался даже после того, как снова набитый пассажирами автобус отбыл. Мы были на тротуаре совсем одни, если не считать светофора, руководившего движением на этом перекрестке.

– Они приносят мне славу. – И Аси улыбается своей добродушной и, как всегда, чуть ироничной улыбкой.

– Славу? Но кому?

– Мне, папа. И кстати, тебе тоже. Нашей фамилии…

Они снова обнимаются, целуя друг друга. Отец гладит Аси по волосам. И как же самой мне не испытывать при этом ощущения счастья – прильнув к Аси, я обхватываю его и изо всех сил прижимаюсь к его телу, такому тонкому, такому гибкому. От неожиданности он делает попытку отпрянуть и уклониться от моих непрошенных нежностей, но затем смягчается. Незабываемое ощущение дружественности этого мира и этого мига озаряет сияние мягкого света. Аси во всем своем великолепии кажется в эту минуту мне самым лучшим мужчиной на свете. Разомкнув кольцо объятий, мужчины делают по шагу назад, испытующе оглядывая друг друга.

Они смотрят друг на друга не произнося ни слова, я смотрю на них обоих и отмечаю, что отец немного выше ростом. Молчание длится мгновение за мгновением, и я начинаю ощущать, что в пространстве между ними что-то происходит: не вражда, не противостояние, нет – но что-то похожее на электрические разряды застаревшего антагонизма. Я сама ощущаю некий толчок. Но это сигнал, который посылает мне моя муза. Мой блокнот. Кажется, именно это называется поэтическим трепетом, вдохновением.

– А что это с твоим пальцем? – снимает напряжение момента проза жизни. – Ты что, порезался?

Пытался ли Аси разбить этот лед, или он был всерьез обеспокоен?

– А, это… – Он поднял вверх палец, обмотанный куском марли и рассмеялся. – Позавчера я порезался, пытаясь искупать малышку Яэли…

– Ты купал ее? Как это случилось?

– Яэль вышла за покупками, а я отсыпался после перелета. Гадди присматривал за Ракефет, но ему не позволяют брать ее на руки. Как назло она обмаралась в постели и очень плакала, так что ему пришлось разбудить меня, и мы вместе ее выкупали…

– Вы уже виделись друг с другом? Раньше?

– Что за вопрос? А ты как думал? Но я последние три года не видел его, и за это время он здорово вырос. Очень похож на Кедми – такой же округлый, но умница – что да, то да. У него голова в полном порядке, и он может за себя постоять. Немного склонен к меланхолии… чуть мрачноват. Ну, с Кедми в жизни не больно-то развеселишься, но мальчишку он любит, это бесспорно. Видно, так сказать, невооруженным глазом. А что до тебя, Аси, то с твоей стороны… словом, я был тронут, что ты догадался послать свою жену встретить меня. Да, это была блестящая идея! Мы не только получили возможность таким вот нешаблонным способом познакомиться… мы еще смогли посидеть с ней немного в кафе…

– А, так вот где вы пропадали. А я-то ломал голову в догадках, что могло задержать так долго.

– Откуда здесь взялись все эти новые постройки? Это что, часть одной большой перепланировки города?

Мы пересекли улицу и оказались возле открытых дверей супермаркета.

– Вы вдвоем отправляйтесь домой, а я на минутку заскочу сюда.

– Наверное, нам лучше зайти сюда всем вместе? (Аси, как всегда, хочет контролировать ситуацию.)

– Нет, нет, отправляйтесь домой. Аси, ты что, не видишь, как папа устал. Я управлюсь без вашей помощи.

Возражений не последовало, и они удалились, идя рядом, но сохраняя дистанцию между собой. О чем они говорили? Аси наверняка снова превратился в лектора, и, судя по тому, как его отец все время поворачивал голову то влево, то вправо, лекция была посвящена осуществлявшемуся в данное время градостроительному проекту перестройки района Рамат-Эшколь. Хотела ли она на самом деле убить его? Неужели? Боже, дай мне сил. «И возложил Всевышний длань Свою на меня, и предстал я пред ангелом, и дух мой вознесся пред Его престолом».

Супермаркет был переполнен. Час пик. Посетители метались, словно полоумные, но так было перед любыми праздниками, и я храбро вступила в общую битву за обладание проволочной коляской, без которой в супермаркете нечего было делать: полки с продуктами сметали на глазах в мгновение ока. «Виновата… виновата… прошу прощения…» – слева и справа, сбоку и сзади грохот сталкивающихся колясок, отбрасывающих соперников влево и вправо. Теряя силы, я хватаю ослабевшими руками все, что видит глаз, почти не разбирая, чем наполняется коляска, почти бессознательно – банки такие и банки сякие, овощи и фрукты, упаковка спагетти, соусы, масло такое и совсем другое… мой личный демон покупок ничуть не уступает своим собратьям. Втиснувшись в очередь, я упираюсь в чью-то спину и только тогда вспоминаю о своем блокноте – точно так же автоматически, как только что схватила упаковку взбитых сливок с клубникой. На ней мужская шляпа. Под ногами раздавленные апельсиновые корки, ощущение утерянного счастья, сын наклоняется к отцу, словно желая его обнюхать.

– Ваша очередь… – Огромная женщина нетерпеливо сопит мне в ухо.

Я, как ломовая лошадь, тяжело двигаю с места. На стойке у кассы – ряды бутылок с вином. От цен кружится голова. Будь что будет… и в необъятное чрево коляски ложатся бутылки с маслянистой переливающейся жидкостью. Но кто в состоянии выпить три бутылки вина? Уж точно не я и не Аси. И после мгновенного сожаления две из трех возвращаются обратно. Остается одна – но какая! О цене не хочется и думать, как не хочется думать и о том, что скажет на этот счет трезвенник Аси. Это самое дорогое из всех вин – «Старый Кондитон», десертное, в роскошной, под старину коробке, название выведено витиеватым шрифтом. Цена – на внутренней стороне ярлыка. Шестьсот восемь лир. Я ловлю на себе взгляд кассирши в минуту, когда ставлю перед ней коробку. В этом взгляде пополам с удивлением – и уважение, и, если я не ошибаюсь, что-то похожее на гордость. Теперь, когда все жребии брошены, остается только выбраться с коляской на площадку перед супером и там, отдышавшись, перегрузить свои пожитки в ящик – супермаркет гарантирует доставку покупок на сумму, подобную моей (боюсь даже произнести ее), на дом покупателю.