Я твоя (не) желанная истинная, дракон! (СИ) - Ларк Юна

Значит, это проблема, которую решают на государственном уровне… и значит, здесь всё далеко не так просто, как если бы это были несчастные случаи из-за стихии.

Энклс не мог об этом не знать, когда отпускал меня сюда. Маленький червяк сомнения вновь поселился в душе. Они снова надеялись, что я погибну в дороге?..

Всколыхнувшаяся надежда на то, что им всё ещё можно доверять, оказалась порвана на лоскуты и равеяна по ветру моей собственной рукой.

Так даже лучше. Лучше подозревать всех и каждого, чем оказаться наивной дурочкой, получившей удар в спину.

***

Когда на небе зажглись звёзды, а тонкий серп луны поднялся над горизонтом, сменяя солнце, я расстелила холщовое полотно на дне телеги, чтобы можно было поспать. Оллин благопристойно ушёл ночевать в другое место, а обоз продолжал движение, когда половина людей, отсыпавшихся днём, взяла на себя управление. Здесь следят за обозом по сменам, не останавливаясь на слишком долгие привалы и не засыпая всем коллективом. Логично, ведь пока мы стоим и все спят, может произойти что угодно.

Дорога стала более гладкой из-за смягчившейся земли. Похоже, дожди в этих краях бывают чаще, чем над пустынной степью. Благодаря этому меня больше не подбрасывало в телеге, и я смогла задремать под мерное качание и ровный шорох колёс.

Сон полупрозрачной дымкой окутал моё сознание. Мысли, не имеющие начала или конца, внезапно появлялись и так же внезапно исчезали. В конце концов я погрузилась в тёмное, густое ничто, подобное вязким чернилам, и эти чернила стали рисовать образы, стремительно оживавшие передо мной.

Я иду по тропинке, заросшей травой. Под каблуками звонко отзывается камень, вокруг меня редкие деревья, стволы которых густо покрывает мох.

Вскоре я выхожу из маленького леса, солнце падает на полы моей шляпы, проходя сквозь промежутки между соломенными волокнами, отражается пятнами на воротнике платья, греет щёки.

Впереди сад. Цветущий и благоуханный, тронутый старостью, но не потерявший благородной красоты. Небольшой фонтан журчит водой, ветер уносит брызги в воздух, окропляя дорожку и траву по другую сторону. Я ощущаю свежую, прохладную водную пыль, коснувшуюся рук и лица. На губах улыбка. Кажется, будто я знаю и этот сад, и эти дорожки, и фонтан с фонариками вокруг.

Когда я подхожу к фонтану, кладу руки на тёплый камень его чаши, наклоняюсь и заглядываю в воду. Прозрачно-синяя из-за отражённого неба, в тенях же она ясно показывает дно, усеянное камнями, листьями и мелкими веточками. А подо мной — моё отражение. Я вижу Эмилию.

— Прекрасный сад, — звучит голос сбоку, и я поворачиваюсь, выглядывая человека. Высокая худощавая фигура выходит из-под сени деревьев и приближается к площадке с фонтаном.

Господин Вереск с его круглыми очками и цепью, ведущей от шеи к дужкам, улыбкой в уголках губ и извечной хитринкой, заметной в разрезе глаз.

— Вы правы, — отвечаю я и возвращаюсь взглядом к фонтану, рассматривая искрящиеся брызги и переливы. — Что вы здесь делаете?

Вереск подходит ко мне, присаживается на нагретые солнцем камни, образующие чашу фонтана. Он зачерпывает ладонью кристально-чистую воду и роняет эту пригорошню обратно, затем проделывает это снова, будто это приносит ему успокоение.

— Я пришёл поговорить… Прости, что не защитил тебя, — тихо говорит он, вопреки своей обычной прямоте, не глядя мне в глаза. Я рассматриваю мерные движения его ладони, рябь на поверхности воды, и сохраняю молчание. Чтобы человек сказал больше, нужно просто не перебивать. — Мы расследуем то, что произошло в тот день, но пока не вышли на заказчика. Варрен… очнулся от комы всего день назад. Его резерв сильно истощён, раны затягиваются очень медленно, но я ищу способ ускорить его выздоровление.

Он встряхивает кистью, раскидывая капли. Поднимает взгляд к моему лицу, и я вижу не того Вереска, который впервые пришёл ко мне в комнату по просьбе Лорель, а странно опустошённого, полного затаённой, глухой боли человека, чьё лицо потемнело от недостатка сна и истощения сил.

— Прости меня, Эмилия. Я подвёл тебя и твоих родителей. Ты имеешь право ненавидеть меня и уйти, не оглядываясь.

В этот момент я не испытываю вечного недоверия, которое преследует меня наяву. Здесь я как будто вижу его сердце насквозь, как вижу дно фонтана под водой. Отчего-то уверена, что в этом пространстве нельзя прятаться за масками, нельзя лгать. Это место, где привычные методы обороны, заблуждения и страхи, заставляющие поступать не так, как велит сердце и острое чутьё, исчезают и заменяются болезненной искренностью.

И я знаю, что Вереск не врёт. Знаю, что он по-настоящему скорбит и сожалеет. И что он не предавал меня.

Я вновь взглянула на своё отражение в водяной ряби. Если здесь нет масок и показывается истинное лицо, то почему я вижу перед собой Эмилию?

Ведь в глазах её матери отражалась я настоящая. Из прошлого мира.

— Я ушла, потому что думала, что вы могли подстроить это покушение, — наконец говорю я, не глядя на него. Он молчит, позволяя мне продолжить. — Все эти дни я рассматривала произошедшее со всех сторон. Поворачивала подо всеми углами. Терялась в догадках и вспоминала каждого, кто встретился мне в тот день, примеряя на них маску предателя. Я пыталась понять, кому верить, а кому нет, потому что верить — опасная привычка, которая уже подводила меня много раз. Понимаете?

Я оборачиваюсь посмотреть на Вереска. Он сидит в той же позе, внимательно глядя на меня. В его лице отражается печаль.

— Я устала искать причины. Но господин Вереск, ответьте мне… почему на меня напали? Что я сделала не так? — голос вдруг срывается, а горло прихватывает спазм. Горячая обида затапливает меня, и все произошедшие события давят ужасающей несправедливостью. — Я кому-то вредила? Кому-то делала больно?..

— Нет, Эмилия, дело не в этом, — мягко говорит он, качая головой. Он вздыхает и тоже переводит взгляд на воду, будто не в силах видеть мою боль. — Мир жесток, и иногда хорошие люди страдают беспричинно, а плохие пируют на их костях. У нас есть выбор: мириться с этим или нести справедливость своими руками.

Он вдруг поднимает на меня острый взгляд, напоминая прежнего себя, непрерывно всматривающегося в души людей. В сердце поднимается волнение, когда я говорю:

— Вы избрали второй путь.

— Да, — он приподнимает подбородок, будто в гордости.

И я продолжаю:

— Я… последую за вами.

Он молчит, пристально глядя мне в глаза, но я не уступаю, не отвожу взгляд. Я хочу, чтобы он понял: больше я не буду терпеть удары судьбы и оставаться дамой в беде. Я не буду страдать от бессердечных истинных, от подлых родственников, от неизвестных убийц. Я буду вершить свою судьбу сама.

И он видит. Его лицо светлеет, словно озарённое… надеждой.

Вереск встаёт, делая шаг ко мне.

— Эмилия, ты позволишь образовать мысленную связь? Подобно той, что связывает меня с братом и Варреном.

— Её можно ограничить? — тут же уточняю я, не желая, чтобы он видел все мои мысли. Вереск улыбается, отвечая:

— Это не доступ к сознанию. Это способ передавать сообщения. Ты должна будешь использовать руны, чтобы отправить мне мысль, и я должен буду делать то же самое. Дальше этого связь не заходит, но для того, чтобы отправлять тебе мысленные послания, мне нужно твоё согласие. А тебе нужно моё.

Я взвешиваю за и против. Ищу причины сомневаться. Но прозрачность его намерений и честность, которую гарантирует это место, оставляет мне только один вариант.

— Обещайте, что не станете ничего от меня утаивать. И если я спрошу что-то связанное с нашим делом, вы честно ответите.

— Клянусь перед солнцем, луной и небом, — Вереск протягивает руку для рукопожатия, и я спустя краткий миг отвечаю на него. Ладони загораются странным белым пламенем, и Вереск заканчивает тихим голосом: — И сожгут меня лучи солнца, и обращусь я в лунный пепел, и развеется он по небу, если я нарушу данную клятву.

Я тут же вырвала руку из рукопожатия, в ужасе глядя, как на тыльной стороне его ладони появляется чёрная тонкая татуировка лунного серпа и солнечного диска, окружённого острыми лучами.