Святое дело - Михаил Серегин

Народ загудел.

– А что, он правильно говорит! – поддержали бунтаря. – Когда «чеченцев» гнать будем?!

Народ одобрительно зашумел, задвигался, заскрипел стульями... И с каждой следующей секундой глава администрации района терял авторитет, а вместе с ним и дар речи. И тогда в дело вступил Карнаухов.

Главный чекист района просто поднялся со стула во весь свой немаленький рост и оперся кулаками в стол. Нет, он ничего не говорил, и даже не пытался. Он просто ждал. И народ, почуяв, что в дело вступили другие силы, постепенно смолк.

– Хочу разъяснить ситуацию, – тихо произнес Карнаухов. – Я буду излагать факты.

Народ снова затаил дыхание. Потому что факты – они и в Африке факты.

– Я, разумеется, ценю гражданскую активность наших уважаемых священнослужителей и представителей Союза усть-кудеярских ветеранов, – начал Карнаухов. – Но считать, что противостояние преступных молодежных группировок прямо там, в овраге, и завершилось, я бы не рискнул.

Народ внимательно слушал.

– Потому что это не соответствует действительности, – веско произнес чекист и сделал многозначительную паузу. – По оперативным данным, уже тогда, в овраге, строились планы проведения массовых драк и насильственных действий в отношении ни в чем не повинного гражданского населения. Это понятно?

Народ молчал. Встать и сказать, что понятно, давай дальше, и выглядеть при этом, как пацан, что ли, никто не рисковал. Но всеобщее молчание только усиливало эффект сказанных чекистом слов. Значит, нечего сказать против.

– Опять-таки по оперативным данным, – продолжил чекист, – преступные авторитеты Тахиров Равиль Фаизович одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения и Семенко Руслан Николаевич одна тысяча девятьсот...

Отец Василий слушал и думал. Формально все было верно. И каждый из присутствовавших наверняка признавал преступный характер наклонностей слободского и шанхайского авторитетов. Но было одно «но». Не они сколачивали эти группировки, возникшие, как говорят, еще в двадцатые годы, вместе с дроблением города на районы. Не они создали ту общественную атмосферу, в которой быть в такой группировке считалось признаком мужественности и вызывало у сверстников законное уважение. А значит, не в них все дело.

Карнаухов говорил и говорил, вдумчиво и веско. И с каждой его фразой атмосфера «совещания» менялась и становилась такой же, как и сам главный городской чекист: сухой, суровой и почему-то безысходной.

И тогда раздался этот звук.

Сначала священник ничего не понял. Он просто увидел, что Карнаухов неожиданно запнулся и как-то съежился. Он словно вмиг потерял эту свою абсолютную, несгибаемую профессиональную уверенность. Отец Василий прислушался и все понял: за окнами раздавался звук похоронного оркестра.

Народ переглянулся.

– И в такой ситуации... – пытаясь глотнуть пересохшим горлом и запинаясь, продолжил чекист, – вся общественность города обязана исполнить свой священный гражданский долг...

Звуки похоронного марша стали громки и отчетливы. Казалось, оркестр где-то совсем рядом, возможно, прямо под окнами.

– И поддержать усилия администрации по наведению порядка.

Но оркестр уже окончательно развалил всю столь тщательно созданную главным чекистом атмосферу. Призывы более не работали, а заверения выглядели как-то тускло и малореально. Жизнь, как она есть, ворвалась в настежь раскрытые окна властно и безоговорочно – что бы о ней ни напридумывали в тиши и прохладе начальственных кабинетов.

– Так, давайте окна закроем, – привстал глава администрации. – А то они совсем работать не дадут. Мамед Ибрагимович, вы там поближе стоите, будьте добры...

Председатель местного общества слепых и слабовидящих Мамед Ибрагимович нащупал раму, но закрыть ее уже не удавалось – народ потянулся к окнам и начал высовываться, чтобы своими глазами увидеть, как все происходит. Столь тщательно распланированное и подготовленное и только поэтому санкционированное «совещание» начало трещать по швам.

Священник тоже рванул вперед, понимая, что еще немного, и к окнам будет не пробиться, вокруг затрещали стулья, зашуршали строгие деловые пиджаки, что-то растерянно произнес глава администрации... но отец Василий уже припал к окну.

Похоронная процессия шла прямо посреди главной улицы, и никто, ни гаишники, ни менты, коих в районе площади было видимо-невидимо, не пытались уже ее остановить. И впереди всех шла толстая, огненно-рыжая тетка.

– Поплавская... – зашумела «общественность». – Точно.

Марину Авксентьевну Поплавскую знал весь город. Когда-то она возглавляла общественную комиссию, занимавшуюся выявлением и беспощадным истреблением недоброкачественных детских товаров, а с приходом новых времен, когда ее просто оттерли в сторону эти новые, более коммерциализированные ревизионные структуры, начала находить применение своей необычайной душевной мощи и неукротимости в самых разных общественных организациях.

Администрация боялась ее как огня. Возможно, потому, что сама Поплавская вообще ничего и никого не боялась. Она проходила в любые кабинеты и на любые объекты, и случись ей применить свою энергию в более, как это говорят, конструктивном направлении, наверняка сделала бы блестящую политическую карьеру. Но она этого не хотела. Или не могла? Никто не знает.

Священник подумал, что, может быть, Поплавская потому и идет, вопреки всем обычаям, впереди процессии, что все в городе знают ее неукротимый нрав и юридическую подкованность. А значит, никто, ни милиция, ни люди в штатском, не смогут ни повернуть процессию, ни остановить, ни направить по другим улицам.

– Сука! – тихо и яростно выдохнул кто-то за спиной, и священник обернулся.

Это был глава администрации Щеглов собственной персоной. Но на этот раз он почему-то не был багровым, как обычно, – в лице главы не было ни кровинки. Священник хмыкнул и снова повернулся к окну – колонна уже начала скрываться из виду за фасадом кинотеатра «Родина».

– Так, товарищи... мы собираемся работать или как? – снова попытался взять инициативу в свои руки понявший, что ситуация меняется, и уже оправившийся от шока Карнаухов. – Попрошу всех занять свои места.

Но народ стоял, как влитой, и лишь когда процессия скрылась из виду целиком, завздыхал и побрел к своим стульям.

Некоторое время никто не мог опомниться. Что-то правильное и очень патриотичное говорил чекист, время от времени натужно вставлял свои «пять копеек» Щеглов, но все было без толку. И вдруг «общественность» как проснулась.

– Выводите свои «войска», – встал сидевший в дальнем углу «шахматист». – И дело с концом. А со своими пацанами мы и сами разберемся.

Народ одобрительно загудел.

– Правильно! Достали они всех! За хлебом сынишку не пошлешь! Или морду набьют, или «дело» пришьют! Тоже мне нашли, блин, ОПГ!

– На хрен этих чужаков! Сами разберемся! Выводите их к такой матери!

– А позвольте поинтересоваться, на каком основании выводить? – зло спросил Карнаухов. – Я же вам русским языком все разложил! Есть факты преступных интересов! И их мы никак не обойдем! Все запротоколировано! На каком основании выводить?!

Народ приумолк. Здесь знали силу подписанной бумаги.

– На основании беспредела, – веско обронил отец Василий. – Вон у Константина Ивановича весь первый корпус койками заставлен – не протолкнуться. Все с травмами. Обвинение никому не предъявлено. Пригласите независимую комиссию, проведите экспертизу и вперед! Чего тут такого сложного?

Карнаухов насупился.

– Чего молчишь, Карнаухов?! Или сказать нечего! – неожиданно и дерзко поддержал священника молодой заместитель отставного капитана Бугрова. – Давай-давай, не строй из себя девочку!

Чекист побагровел, неожиданное и совершенно хамское нападение выбило его из равновесия еще больше, чем жуткое и деструктивное по своей сути предложение попа. «Постарел, товарищ Карнаухов, – вздохнул отец Василий. – Не держишь удара. Постарел...» И тогда на помощь чекисту пришел глава администрации.

– Экспертизу вам подавай?! – приподнявшись над столом, заорал Щеглов. – А вот это вы видели?!

Совершенно невменяемый от ярости, глава администрации задрал рукав своего дорогущего и элегантнейшего пиджака, сорвал к черту запонку, обнажил руку до локтя и сделал жест, означающий решительное несогласие.

– Я что-то не понял, – поддержал коллегу мулла. – А что в этом такого немыслимого?

– А то, что нельзя теперь вот так взять и вывести! – проорал Щеглов. – Вы что, хотите, чтобы я признал, что был не прав, когда давал согласие на ввод спецподразделения?! Этого хотите?!

– А почему бы и нет? – резонно возразили откуда-то из угла.

– А потому, дорогие мои, – зло дернул губой глава, – что вы у меня тогда все на ж... сядете!

Народ ошарашенно переглянулся. Каким образом вывод ментов мог сказаться на них, кроме как положительно, никто не представлял.