Не жди, когда уснут боги - Александр Иванов

— …почему прежде короли уставали? — спросил Григорий.

— Нет, не о том… А почему?

— Золота у них было много и короны делались тяжелые, такие, что шеи трещали… от напряжения. Еле до постели короли добирались, — сказал Григорий и пожалел, что сказал. Жалко ему стало Ануфриева. Человек душу раскрывает, с добром идет, а он все куражится, укусить норовит.

Благо, Ануфриев или не понял намека, или сделал вид, что не понял.

— Ну, это нам не грозит, — кисловато улыбнулся он и махнул рукой: к чему, дескать, нелепые сравнения?

И заспешил, и сразу перешел к делу. На заводе тревожное положение. Где-то затормозилась работа по замене оборудования, где-то поставщики подвели, где-то не хватает рабочих рук… Короче, горит план синим пламенем. Собрал директор начальников цехов и прямо так и сказал. Одна надежда, говорит, на механический. Там все стабильно, пускай поднажмут, выравняют общие показатели.

— Какая стабильность? — воскликнул Григорий. — Мы ж как раз решили технологическую линию перестраивать! Фрезерные станки разбросаны, тележки с деталями таскаются взад-вперед… Сколько рабочего времени ухлопываем зря! Договорились ведь, с вами договорились, чтобы станки установить в порядке очередности операций — фрезеровка зева разводного ключа, фрезеровка паза, фрезеровка щечек… Вы боялись, что сборка будет простаивать. Хорошо, сделали запас. Через день-другой можно приступать к перемонтажу, и вот на тебе — поднатужьтесь, поднажмите, заводской план выравнивать надо… Что мы, Антеи? Я понимаю, директору приятно смотреть на ваше лицо, пылающее патриотизмом. Начальники других цехов находят мужество сказать «нет!», сослаться на объективные причины. В результате и оборудование у них поновей, и рабочие так не перегружены. Но вам-то нравится…

— Может, достаточно политграмоты, а Гриша? — тихо попросил Ануфриев, и столько человеческой тоски почудилось в его голосе, в его простом, как встарь, обращении, что Григорий осекся и чуть не взвыл от стыда.

— Разве я не помнил о нашей задумке, — меж тем говорил Ануфриев. — Еще как помнил! Но когда один на что-то ссылается, другой, третий… Я так не смог. Ну, не смог, понимаешь?.. Кому-то надо брать огонь на себя, — он помедлил, неожиданно резко откачнулся от стены. — Попробуем вытянуть. Прежде всего, следует подсчитать, на какую продукцию следует особо поднажать. Всякая мелочь пусть идет своим чередом, а вот та продукция, что подороже… Расчеты нужны незамедлительно. Каждый день задержки чреват дополнительными перегрузками.

Вот это разговор! Григорий испытывал удовольствие. Словно в том его заслуга, что Ануфриев открылся важной стороной характера. Поворошив пятерней свои русые волосы и в мгновение ока уничтожив пробор, который доставлял ему по утрам столько хлопот, Григорий принялся размышлять вслух, где, когда и почему целесообразней сделать рывок во имя спасения заводского плана. Получалось, на сборке расточных станков. Достанется моей бывшей бригаде, подумал Григорий. Вероятно, Ануфриев подумал то же самое о своем бывшем участке; он вдруг приуныл и проговорил заискивающим тоном:

— С людьми переговорите, подготовьте их… Без меня уж… Объясните положение. Вас хорошо знают, поймут… В своих расчетах исходите, пожалуйста, из общезаводских показателей. Плановый отдел передаст вам сводку.

Ануфриев остался Ануфриевым. Приоткрылся и закрылся. Провожая взглядом его тихо плывущую к выходу спину, испачканную известью, Григорий спросил почему-то шепотом:

— Вам знакомы строки: «И что ж? Моя Земфира неверна! Моя Земфира охладела!»?

— А! Пушкин! «Цыгане»! — обрадовано, как школьник, вытянувший легкий билет, завопил Ануфриев. На вовремя одернул себя, осторожно поинтересовался: — К чему бы это, Григорий Александрович?

— Так что бы вы сделали, застав темной-претемной ночью свою Земфиру с молодым цыганом?

— Ну, знаете ли? — Ануфриев приостановился, в нем боролось возмущение и любопытство. — Как можно на рабочем месте!.. Впрочем, чего мудрить, отпустил бы на все четыре стороны.

— Жаль. Я-то надеялся… Кинжал к отмщенью позовет…

— Б-р-р-р! — поежился Ануфриев. — Поражаете вы меня, Григорий Александрович. Сам Пушкин считал…

— Считал! А с Дантесом кто дрался, Ануфриев, что ли? — подступая к нему вплотную, закричал Григорий.

— Э, да тут я вижу, рукопашной пахнет! — В кабинетик вошел-втиснулся Симонов, высокий, собранный, с добродушной улыбкой на лице. — Ищу начальника цеха, а его, оказывается, к стенке прижали. За дело или так, для профилактики? А то на литературных примерах нашему брату производственнику порой крепко достается. — Ануфриев и Григорий отпрянули назад, смущенные нежданным появлением директора, да так и застыли по углам, слушая его на редкость неторопливую речь. — Недавно случай был. Пригласили главным инженером на соседний завод толкового специалиста из Перми. Прилетает молодой, вежливый и диктует: трехкомнатная квартира, оклад триста рублей, подходящую работу жене, а сыну — ясли. Вылитый Чешков из «Человека со стороны». Только там без яслей. Директор знает: если по уму да по пьесе, требования надо удовлетворить. Но с жильем пока туговато. Он и туда, и сюда… Но молодой напирает. Посоветовался директор с секретарем райкома. Тот смеется, зови, говорит, ко мне. Как он разнес бедного специалиста! Чешковщиной, мол, больны, самомнение раздуто, ставите себя выше коллектива, в котором, и поработать не успели… Мало вас печать критиковала, еще хотите? Специалист возражает: никто его в печати не критиковал. А ему: не вас, так Чешкова. Какая разница? Одного поля ягода. Выводы пора делать, молодой человек, выводы! Понурым ушел специалист, обещал избавиться от чешковщины. А директора секретарь предупредил: «Пьесы смотреть и книжки читать про заводскую жизнь для руководителя недостаточно. Важней знать, как критика к ним относится. Мнение важно, вот что! Иначе литературные примеры кое-кого в другую сторону затянут».

— Полностью согласен, Валерий Павлович, — быстро проговорил Ануфриев, хотя директор ничего и не спрашивал. — Знать твердое мнение — это уже половина дела. Как по накатанной лыжне скользить — даже с закрытыми глазами можно.

— Ох, и скор ты соглашаться! — покачал головой Симонов. Прищурился, нацелив зрачки на Григория. — А что Панкратов думает?

— По мне бы свою лыжню пробить. Трудней, на верней, — ответил Григорий.

— Свою, значит? — вроде бы удивился директор. — Места на земле не хватит, если каждый захочет свою пробивать.

— Не захочет! Вы же прекрасно знаете, что не захочет! — убежденно сказал Григорий. — Большинству накатанную подавай. Встал — и покатил. Не столь важно — куда, главное — твердо и надежно. Скользи себе с закрытыми глазами…

— Э, да ты злой, Панкратов! — сказал директор, и было не понять, доволен он или осуждает.

Нахохлившийся Ануфриев стоял в углу, изо всех сил стараясь показать, что ему эти уколы, как слону дробина.

— Не обращайте внимания, Валерий Павлович, — сказал он. — Погоня за оригинальностью — и только.

— Помнится, Панкратов, — директор, казалось, пропустил реплику Ануфриева мимо ушей, — помнится, ты сам утверждал, что сверху все виднее. Где же последовательность?.. Не люблю предсказаний, но… Остаться наедине со своей правдой, свистеть в кулак и чувствовать себя героем — разве не смехотворно?.. — Он пригнул голову, шагнул к столу. — А теперь давайте о деле. Ваши соображения?

Ануфриев и Григорий подробно изложили то, о чем говорили перед его приходом. Директор выслушивал их доводы, затем лез вглубь, вширь, выворачивал все наизнанку, требовал цифровых подкреплений прямо сейчас, немедля, опротестовывал одни аргументы, защищал другие и — в конце концов, ушел удовлетворенный.

А Григорий по его милости опоздал на свидание.

Ничего, утешал он себя, а то зачастил, чуть ли не каждый день — свидание за свиданием. И сам отдохну, и ей разнообразие. Легкомысленно в моем возрасте так резко перестраиваться. То года два вообще от женщин воротило, то прилип и лапки от восторга свесил, ах, как замечательно!

Он решил воспользоваться антрактом и отправился к Виктору. Алексей и Аленка разъехались в разные стороны, изредка балуют его печальными письмами. Несмотря на спешку, с которой они все покидали, торопясь поскорее уехать, умчаться друг от друга и от места, где произошло несчастье, Аленка все-таки умудрилась оформить передачу квартиры какой-то семейной своей подруге на временное пользование. А Григорий до сих пор винит себя: вот если бы не Магомаев, вот если бы успел!..

Виктор лежал на тахте и слушал пластинку.

Мне нравится, что вы больны не мной,Мне нравится, что я больна не вами,Что никогда тяжелый шар земнойНе поплывет под нашими ногами.

— Вить, я очень злой? — спросил Григорий, как спрашивают невпопад о чем-то таком, что висит на душе и ничем его не снимешь.