Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг

...

«Сегодня я услышал о том, что христианство и вообще религия не должны приниматься во внимание при обсуждении государственных дел. Один из досточтимых депутатов выразил проблему в таких словах, с которыми я готов согласиться всем сердцем. Он сказал: «Христианство не должно быть частью государства. Оно должно стоять над государством и управлять им». Такую позицию я поддерживаю всем сердцем… Он (еврей) может родиться подданным другой нации, исходя из личных интересов или руководствуясь чувствами любви к человечеству, он может приспособиться к условиям, в которых живет, но он никогда не станет немцем, никогда не станет пруссаком, потому что он обязан оставаться евреем»30.

15 июня 1847 года подошел черед Бисмарка выступить на Соединенном ландтаге по вопросу гражданского равенства евреев:

...

«Должен сразу же признать, что я переполнен предрассудками. Я всосал их с молоком матери, и мне не удалось от них избавиться. Если бы мне пришлось иметь дело с представителем его святейшего величества короля – евреем и ему подчиняться, то, признаюсь, я чувствовал бы себя подавленным и униженным; меня покинули бы чувства гордости и чести, с которыми я исполняю свой долг перед государством»31.

Бисмарк говорил то, что думали большинство его коллег-юнкеров, и в данном случае он принадлежал к депутатскому большинству.

17 июня 1847 года Соединенный ландтаг двумястами двадцатью голосами против двухсот девятнадцати отказал евреям в праве занимать государственные должности и служить христианскому государству32. 23 июля 1847 года был принят Judengesetz(Еврейский закон), запрещавший евреям пользоваться правами stndische, то есть наследственными сословными и статусными правами. Они не могли ни избираться в окружные и другие провинциальные сеймы, ни пользоваться какими-либо правами, связанными с владением дворянскими поместьями, несмотря на то что некоторые состоятельные евреи уже приобрели поместья, теоретически дававшие им такие права как собственникам33.

Ультраправая группировка Бисмарка и его друзей, вопреки их желаниям, стала парламентской партией, и менее чем через год в Пруссии появится своя конституция. Им недоставало идеологии, как написал Роберт Бердал, «той идеологии, которая предложила бы теорию сильной монаршей власти без бюрократического абсолютизма», а в 1847 году они располагали лишь концепциями традиционного господства дворянства Адама Мюллера и Карла Людвига фон Галлера, приравнивавшими государство к большой семье34.

Теоретическая помощь пришла от выдающегося и теперь почти забытого мыслителя – Фридриха Юлиуса Шталя (1802–1861). Родившись Юлиусом Йольсоном в Вюрцбурге в ортодоксальной еврейской семье, он после обращения в лютеранство 6 ноября 1819 года взял себе фамилию Шталь и имя Фридрих. Впоследствии Шталь стал главным правовым авторитетом в консервативном движении. Он написал двухтомный труд по философии права, в котором подверг резкой критике не только идеологов Просвещения, но и всю традицию естественного права. Ему хватило интеллектуальных сил для нападок на Гегеля и для создания альтернативной субъективной теории правовых основ. Он считал: полагаться исключительно на разум равнозначно тому, чтобы, «приняв глаз за источник света, пытаться изучать историю не путем исследования событий, а посредством анализа строения и структуры глаза»35. Шталь придерживался преимущественно бёркианской концепции истории и институционализации, но основывался не на либеральных взглядах на историю, а на ортодоксальном лютеранском убеждении в человеческой греховности и порочности.

В 1848 году Шталя избрали в верхнюю палату, и он вошел в число тринадцати самых крайних консерваторов, став их духовным лидером. Его биограф Эрнст Ландсберг назвал «иронией истории» тот факт, что великие христианские неопиетисты-землевладельцы выбрали себе вождем этого маленького, тщедушного, скромного и чрезвычайно учтивого буржуя, всегда одетого в черный костюм и похожего больше на священника, а не на профессора права, говорившего режущим слух голосом и всем обликом напоминавшего о своем национальном происхождении36. Когда 10 августа 1861 года Шталь умер, Ганс фон Клейст написал Людвигу фон Герлаху:

...

«Без преувеличения можно сказать, что Шталь олицетворял палату господ. Он придавал ей интеллектуальную значимость и особую весомость ее решениям, которую не имели директивы другой палаты, правительства или какого-либо иного органа в стране. Он был душой своей фракции, и его влияние в палате присутствует и сегодня»37.

Герлах, принадлежавший к «заново родившемуся» крылу лютеранских пиетистов, был несколько иного мнения о Штале. Спустя шесть лет он писал приятелю:

...

«Тяжело говорить это о любезном друге, столь мужественно сражавшемся, вдохновлявшем меня и придававшем мне силы, но вы меня вынуждаете… Он по большей части впал в вульгарный конституционализм и пытался преподнести его в консервативной манере, прибегая к христианской морали»38.

Революционные годы придали прусскому консерватизму новую идеологическую направленность, а Бисмарка обеспечили платформой для выстраивания политической карьеры. Возможно, Шталь и проповедовал «вульгарный конституционализм», но конституционализм был неизбежен в любом случае. Тоже по «иронии истории» ультраконсерватор Отто фон Бисмарк нуждался в конституциях и парламентах для демонстрации своей исключительности. Морица фон Бланкенбурга восхитили речи Бисмарка по еврейскому вопросу, и он с удовлетворением говорил Людвигу фон Герлаху: еще недавно, 4 октября 1846 года в доме Триглаффов Бисмарк выступал за отделение церкви от государства, а теперь чудесным образом превратился в сторонника христианского государства39. Лотар Галль воспринимал эту внезапную перемену с определенной дозой скептицизма:

...

«Бисмарк обладал слишком острым умом для того, чтобы принимать за чистую монету христианское самообольщение правотой, которое он видел в Померании, а затем и среди политических друзей… Бисмарк чувствовал себя неуютно, попадая на тонкий лед абстракций…»40

И Галль, и Маркс пытались выяснить, насколько искренне и серьезно Бисмарк говорил о христианском государстве, и они потратили немало усилий на то, чтобы согласовать эту речь с его скептическим отношением к религиозным доктринам и ставшими известными особенностями его веры в Бога. Безусловно, Бисмарк был по-своему верующим человеком, и Маркс с Галлем просто не захотели замечать того факта, что его речь о положении евреев была насквозь пронизана циничным оппортунизмом. Он лишь воспользовался представившимся случаем для того, чтобы распустить павлиньи перья и подкрепить репутацию грозного оратора. На мой взгляд, самое верное объяснение религии Бисмарка дал Пфланце: