Университет. Хранитель идеального: Нечаянные эссе, написанные в уединении - Сергей Эдуардович Зуев

преподавателей и деканов. (Сейчас, кстати, речь идет уже о третьем поколении – учениках учеников, то есть можно говорить о сложившейся традиции.) Эти принципы дают Школе ряд неоспоримых преимуществ – и с точки зрения качества среды, и с точки зрения ее публичного образа, но в контексте «административной конкуренции» оттеняют ее слабые стороны. Это, можно сказать, вопрос стратегии, если понимать ее не только как набор позитивных решений, но и как систему отказов.

Как бы то ни было, возможности Школы на административном рынке научного госзаказа сравнительно невелики. И к этому можно добавить еще два соображения. Несмотря на название «Московская высшая школа социально-экономических наук», экспертиза Шанинки – гуманитарная и социальная, экономической пока так и не возникло. (Существует программа по поведенческой экономике, но и она носит больше психологический, нежели экономический характер.) Нет пока научно-образовательных программ по растущим дисциплинарным рынкам – таким, как IT и компьютерные технологии, биотехнологии и устойчивое развитие (ESG). В планах все это значится, но на среднесрочную перспективу, и должно пройти некоторое время до устойчивого позиционирования себя в этом поле. А социальные и тем более гуманитарные науки занимают крайне незначительную долю государственного финансирования, и там особенно сказываются вышеназванные особенности административного рынка.

Второе внутреннее обстоятельство связано с «генетическим кодом» Школы – с самого своего возникновения она мыслила себя, прежде всего, как образовательный хаб, «соединяющий лучшие качества российской и зарубежных образовательных систем» (как говорил в своих многочисленных выступлениях Теодор). Этим она с самого начала отличалась, скажем, от дружественного нам Европейского университета в Санкт-Петербурге, который возникал и рос как набор научных центров и лишь на более поздних этапах начал запускать образовательные направления.

А потому, когда в начале 2000-х принималось решение о направлениях расходования имевшихся тогда грантов – развилка состояла в выборе между оперативными расходами и наполнением эндаумента, – акцент был сделан на первом, на поддержании текущей сметы (в отличие, кстати, от других родственных нам по происхождению небольших университетов в России). Не берусь судить о конкретной ситуации в момент принятия решения, но из позиции сегодняшнего дня считаю, что была сделана стратегическая ошибка. В том смысле, что хотя бы относительно серьезный эндаумент позволяет выйти за рамки административного рынка и запускать два-три исследовательских проекта в год, опираясь на выигрышные точки своей собственной экспертизы. Сейчас, кстати сказать, эндаумент есть, но очень небольшой и недостаточный для заявленных целей – время оказалось упущено, а легитимные источники пополнения очень немногочисленны[128].

Тем не менее даже в этих условиях бюджет науки в Школе относительно общего объема составляет порядка 15–20 % в год. А формальные показатели, то есть количество публикаций на одного сотрудника, индекс цитирования и пр. (к чему я отношусь с изрядным скепсисом, но для поверхностной оценки и этого достаточно), совершенно очевидно превышают и среднероссийский, и среднемосковский уровень, хотя и уступают научным центрам-лидерам. При этом если брать последние пять-семь лет, то наблюдается устойчивая тенденция к росту.

Я не склонен утверждать, что мы нашли свой особый путь – решение хотя бы части вышеперечисленных вопросов в их стандартной постановке было бы оптимальным вариантом. Но, возможно, какие-то элементы нашего шанинского опыта смогут добавить что-то новое в общую и в целом рутинную технологию поддержки интеллектуальной активности.

Школа – это действительно хаб, в том смысле, что многие наши профессора и преподаватели соприсутствуют во многих других образовательных и исследовательских точках. Шанинка – узел сети, в котором представлены участники групп: от научных центров других университетов до институтов академий наук, от проектных дизайнерских бюро до международных научных ассоциаций. Это не только разнообразие сетей, но даже, пожалуй, и интеллектуальных культур. Собственно, в этом нет ничего отличного от того, что происходит во многих других университетах или исследовательских центрах. Суть дела в отношении – то, что в иных случаях рассматривается как неизбежное зло, с которым приходится мириться, мы стараемся понимать как ресурс. Конечно, как администратор я понимаю, что «наличие трудовой книжки в отделе кадров» является гарантией от неприятностей в процессе проверок, получения лицензий, аккредитаций и пр. Как администратор, что уж тут скрывать, время от времени поднимаю тихий скандал, предлагая тому или иному коллеге «самоопределиться». Но оба мы при этом, конечно, понимаем, что речь идет не о «самоопределении, а об «административном отчаянии».

Дело не только в том, что многослойный опыт наших коллег позволяет существенно расширить поле коллективной экспертизы, что само по себе немаловажно (так, например, тематика наших ежегодных конференций совершенно не сводится к повестке образовательных программ – считается даже неприличным уравнивать в правах «знание готовое» и «знание творимое»). И также не в том прагматическом обстоятельстве, что наши коллеги, участвуя во «внешних» проектах, предъявляют себя как сотрудники Шанинки (что, конечно, добавляет Школе некоторый вес в количественных индексах).

Суть в том, что Школа, с моей точки зрения, обладает редкой в современной ситуации способностью работать с различными экспертными сетями и собирать группы экспертов под широкий круг интеллектуальных проблем. Это, конечно, не отменяет все институциональные ограничения и слабости, о которых было сказано выше, но позволяет, по крайней мере, надеяться, что известная интеллектуальная избыточность рано или поздно скорректирует существующий организационный дефицит. Как это, в частности, случилось с последней версией колледжа Liberal Arts, где были предложены к запуску специализации, во-первых, междисциплинарные, а во-вторых, находящиеся за пределами традиционных гуманитарных направлений Шанинки (например, музыка в кино, журналистский медиатекст и иная «учебная экзотика»). К моему немалому удивлению, исключительно быстро (один год – это почти невероятный срок для запуска программы) появились и коллектив, и организационная форма, и, что особенно важно, замечательные студенты-первокурсники.

Ресурс собственной когнитивной сети, выходящей за административные границы конкретной институции, позволяет если не апеллировать к образцам классического Университета, то, по крайней мере, искать исторические аналогии. В конечном счете возможность путешествовать по различным экспертным клубам обладает не меньшей рефлексивной отдачей, чем «чистая наука» времен Берлинского проекта первой половины XIX века.

В конце 1960-х годов координатор проекта и будущий первый ректор нового Билефельдского университета Гельмут Шельски выступил с программной лекцией, в которой изложил свои взгляды на университет. В этой лекции он недвусмысленно связал свой замысел с попыткой ре-формы современных ему Университетов, а в качестве исторического и идейного предшественника назвал, что, впрочем, не удивительно, гумбольдтовские реформы.

Как известно, сам Гумбольдт как раз пытался уйти от современных ему университетов, создавая принципиально новую для своего времени интеллектуальную институцию. Но одно дело изначальные намерения инициаторов процесса и совсем другое – исторический