Университет. Хранитель идеального: Нечаянные эссе, написанные в уединении - Сергей Эдуардович Зуев

язык административных показателей эффективности. Выбор такой группы рычагов и механизмов существенно ускорит социализацию и расширенное воспроизводство данной, принятой в этот момент картины (или, по Куну, парадигмы), но этот же выбор закрывает и следующий шаг, поскольку предельно сужает пространство применения критического мышления (метод отрывается от «своего» знания), и закрепляет существующую научно-образовательную идеологию. В общем, происходит локальный «конец истории».

Тем самым Университет трансформируется в систему (успешных) институтов, поддерживающих сложившийся социальный и эпистемический порядок, становится инструментом социально-экономического воспроизводства. Такая ситуация является, как подсказывают исторические аналогии, прологом к очередной Университетской реформе. Но также понятно, что аналогии – это отнюдь не гарантия будущего. Тем более ближайшего.

Понимая, что завершение этого параграфа звучит если и не пессимистично, то уж, во всяком случае, с изрядной долей скепсиса, не могу не позволить себе последний и завершающий тезис. Одна из наиболее цитируемых за последнее время книг по критическому осмыслению Университета – «Университет в руинах» Билла Ридингса. Стержень его аргументации – это конец национального государства, который приводит в результате к упадку Гумбольдтовского проекта, продолжающего существовать на руинах сущности, ради которой он создавался. Наверное, так оно и есть, по крайней мере в некоторых «университетских регионах». Не стоит, однако, забывать, что и сам Берлинский университет был задуман и построен на руинах античного (по преимуществу, греческого) наследия, на которых, помимо прочего, возникала и немецкая классическая философия, и новое политическое образование – объединенная Германия. И мышлению, и Университету, и государству эти великие руины не были помехой. Или были?

2.1. Наука. Зачем это нужно?

Наука начинается с того момента, когда стремятся приобрести знание, какое бы оно ни было, ради него самого. <…> Он [ученый] говорит, что есть. Он констатирует, что представляют собой данные вещи, и этим ограничивается. <…> Его роль состоит в том, чтобы выразить реальность, а не в том, чтобы ее оценить.

Эмиль Дюркгейм

Просверлить взглядом дыру в полуметровой бетонной стене могут многие, и это никому не нужно, но это приводит в восторг почтеннейшую публику, плохо представляющую себе, до какой степени наука сплела и перепутала понятия сказки и действительности. А вот попробуйте найти глубокую внутреннюю связь между сверлящим свойством взгляда и филологическими характеристиками слова «бетон».

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий

Непреложным фактором внешней оценки или конкуренции университетов в последние несколько десятилетий являются показатели научных достижений. Трудно найти более привычные рутины современного высшего образования, чем составление научных отчетов в конце года (или чаще). Очевидно, что оценка Университета через призму научных достижений является одной из наиболее почтенных и столь же нерефлексируемых традиций современного академического мира.

Несмотря на эти отчетные формальности, а может быть, как раз благодаря им, я могу сказать, что мне очень повезло. На посту администратора и координатора научно-образовательной деятельности я имел ни с чем не сравнимое удовольствие обсуждать планы различных научных проектов с очень яркими представителями самых разных дисциплин: социологами, филологами, политологами, историками… Случалось это нечасто, пять-шесть раз в год, но я хорошо помню ощущение интеллектуального и эмоционального высвобождения, в котором я пребывал несколько дней после этих обсуждений.

И дело не в тех конкретных решениях и планах, которые были (или даже не были) реализованы, а в том ощущении иного, которое возникало у меня на фоне привычной административной работы. Остановка привычного ритма и рутины ежедневной деятельности и переход в некое иное измерение. Дело также не в том, какие дисциплинарные сюжеты возникали на этих встречах. Они могли быть сколько угодно интересными: от греческой трагедии до миграционных проблем современной национальной политики. Но ни одна из тем не обладала «преимуществом» с точки зрения высвобождения рабочего сознания и своего рода «остранения» от привычной меры вещей.

Может быть, думаю я, есть в научной логике и философской медитации нечто такое, что позволяет остановить привычную инерцию. Или, если угодно, бессовестно пренебречь своими ежедневными обязанностями и высвободить время и голову для каких-то иных целей (если они, конечно, есть, иначе «ресурс личной свободы» истощается и растворяется в окружающем пространстве). Кстати, не обязательно научных: «ресурс высвобождения» отнюдь не детерминирован по характеру своего возможного использования.

При этом я, конечно, понимаю, что такое ощущение «чистой» науки, высвобождающей воображение и задающей свой угол зрения на ежедневную рутину, является в историческом смысле вполне ностальгическим. Это инерция классической идеи Гумбольдта, для которого наука – не только приоритетное пространство применения мышления и разума, но и идеальный образец человеческих взаимоотношений, модель желательного устройства жизни в принципе.

Это идеал, причем позапрошлого века. Что делать с нашим настоящим и в чем состоит следующий шаг – это вопрос открытый. Что значит «заниматься наукой» в современном организационном смысле?

Начать с того, что Шанинка – негосударственный университет и, следовательно, у нее практически нет доступа к государственному заданию по научным исследованиям и разработкам (к НИРам и НИОКРам). Формально, конечно, мы можем участвовать в конкурсных процедурах и постоянно возобновляем эти попытки. Но, и это стало очевидным фактом за последние пару десятилетий, объективная статистика против нас. Для того чтобы быть успешным на этом административном рынке – а государственное финансирование науки составляет более 90 % по стране, иных источников практически не осталось – необходимо соответствовать нескольким базовым условиям.

Во-первых, это масштаб. Списочный состав научных работников должен быть достаточно длинным и разнообразным, чтобы формально соответствовать требованиям конкурсных процедур. Именно формально, поскольку общий потенциал экспертизы и ее актуальная конфигурация для конкретного исследовательского проекта – это далеко не всегда совпадающие и даже пересекающиеся множества. Во-вторых, существенно важный фактор – это принадлежность к тем или иным административным иерархиям, вне зависимости от правового статуса. Сакраментальный вопрос «чьих будете?» в условиях корпоративной социальности современной России возвращает нас к сословным реалиям XIX века (но уже без ностальгического чувства). В-третьих, это готовность заниматься не столько наукой в том самом классическом ее значении, сколько ее прикладными аспектами. Это в конечном счете не столь критично, как думают некоторые мои коллеги, но не в тех случаях, когда прикладной характер начинает трактоваться в терминах заинтересованности в конкретных результатах («вот такие социологические результаты нам нужны, а вот другие не подходят»).

Оставляя за скобками последнее требование (оно уж совсем про другое), отметим просто, что и предыдущие представляют для Школы немалую проблему. Небольшие размеры (я бы сказал, нарочитая камерность), принципиальная автономия и административная самостоятельность были заложены в качестве базовых принципов Теодором и поддерживались последующими поколениями