Тени войны - Алексей Оверчук

— А она… эта Рита тебе не сказала?

— Про побрякушки сказала. Это опознавательный знак. Типа системы «свой-чужой» для членов тайных обществ. По ним они определяют своих собратьев.

— Смотри-ка! Женщина, а не солгала!.. Теперь о подставах. Нам и вправду надо было засветить тебя в этих делах. Но только для того, чтобы не вылезали наши уши. Ты приковывал к себе их внимание, но мы тебя постоянно страховали. Мы — друзья, Леша.

Как там говорится? Избавь меня от друзей, а от врагов я уж как-нибудь сам…

— Я еще спросил про микропленки, — напомнил я.

— На микропленках — информация о членах тайного общества, которую удалось узнать нашим агентам, пока они в нем состояли. Пароли, явки, имена и адреса его самых видных деятелей и руководителей. Агенты собирали информацию в течение десятков лет. Без пленки с данными все эти медальоны и тайные опознавательные знаки — говно. Прежде всего, надо знать, куда идти, с кем общаться и как себя вести. Вот что главное. Теперь этот архив у нас в руках, и мы можем восстановить систему ликвидаторов.

— Если вы получили то, что хотели, зачем же вам Рита?

— У нее остались код и пленка. Надо их забрать.

— А если она вам просто все это отдаст, вы ее оставите в живых?

— Просто отдаст?

— Просто отдаст.

— Она красивая девушка, — уклончиво сказал профессор. — Только не для тебя, Леша. Так что оставь свои эмоции для стихов.

— Я не пишу стихи!

— Неужто?

— Давно не пишу. Вообще стихи не люблю, — соврал.

— А я люблю. Вот Шекспир! Гениальные строчки! «О, женщины! Вам вероломство имя!»

— Вы о ком? — встрепенулся я.

— О стихах. О Шекспире, — нарочито удивился профессор. И остановил жестом стюардессу: — Водки, пожалуйста! Бутылочку. И стаканчики.

Та принесла.

— Так вот, Алексей. Допуская тебя в нашу команду, мы, естественно, некоторым образом подстраховались. То есть сделали так, чтобы у тебя по ходу не возникло желание вдруг отойти в сторонку. А попросту — сдать нас куда надо. Я понимаю, ты гражданский человек. Многие вещи кажутся тебе чудовищными… Ты знаешь, что означает термин «армия»?

— Н-ну… В общих чертах.

— Загляни как-нибудь в энциклопедию. Чтобы не только в общих чертах… Армия — инструмент государственного организованного насилия.

А солдат — специалист по применению этого насилия в конкретных целях… Мы — солдаты разведки. Наше насилие, как ты успел заметить, избирательно и точечно. Чего, например, не скажешь о наших солдатах в Чечне. Ты ж там был, сам видел. Ровняют целые села вместе с мирными жителями, чтобы выбить боевиков. А мы стреляем исключительно виновных. Никто, как ты заметил, из невиновных еще не пострадал.

— Вы, Григорий Алексеевич, очень ловко все можете объяснить. Убедительно аргументировать. Вам даже хочется верить. Но…

— Что но?

— Зачем все-таки вы тогда гонитесь за Ритой? Она же ни в чем не виновата!

— Кто тебе сказал?.. Человек грешен уже от рождения. Или ты не знал? Рита сбежала в Китай, чтобы не отдавать нам коды. А у нас, между прочим, убивают и за меньшие проступки.

— Но я не желаю! — вскричал я.

— Тс-с-с. Тоном ниже, будь добр… — Вяземский открутил голову бутылке, плеснул в стаканчики на два пальца. — Так выпьем за то, чтобы наши желания всегда совпадали с нашими возможностями!

— Не желаю! — уперся я. Теперь по поводу водки. Хотя…

— Да желаешь, желаешь! — умудренно вздохнул Вяземский. — И водку, и… бабу.

— Она не баба! — взвился я.

— Эх… Молодо-зелено! — Вяземский опрокинул свой стаканчик в глотку. — Советую, Леша, выбросить ее из головы. На свете существует два типа женщин: для семьи и для развлечений. Так вот Рита — для развлечений. А таких не жалко. Таких полно.

Я уставился в иллюминатор, чтобы он не прочел в моих глазах ненависть.

17

В пекинском ресторане под названием «Киев», несмотря на будний день, было не продохнуть. У меня китайцы всегда ассоциировались с трудолюбивыми муравьями. Только и трудятся с утра до ночи за плошку риса и стаканчик воды. Больше их ничто не интересует. Когда я увидел, как они загульно отдыхают, стереотип сломался.

Чтобы попасть в ресторан, надо было отстоять приличную очередь. Несмотря на то что место, по здешним ценам, не самое дешевое. Совсем как в России, вдоль очереди шастали туда-сюда нищие. Размеренным шагом ходила, как часовой, старуха-предсказательница. Из-за спины у нее торчал огромный плакат, расписанный иероглифами и драконами. С верхней кромки плаката свешивались сушеные корешки, сведенные чудовищной судорогой. Она что-то монотонно гундосила. Рекламировала услуги? Время от времени обращалась к очереди с каким-то предложением. Никто на нее не реагировал…

Среди посетителей «Киева» русскими оказались только мы. За исключением, правда, певцов и баянистов. Все артисты, выступавшие на сцене, были одеты в военную форму украинской либо русской армии.

По залу сновали китайские парубки в косоворотках и разносили борщи в тарелках, блины с икрой. Оркестр наяривал «Катюшу». Зал дружно подпевал: «Ви-хуйди-и-ила на берег Кайцюша, на виса-а-акай на берег крутой!»

На мониторах по стенам огромного зала крутили какой-то советский черно-белый художественный фильм о войне. Звука, понятно, не было. Шли субтитры на китайском.

— Так ты с нами весь мир повидаешь на халяву! — сказал мне профессор, когда официант ставил перед нами тарелки борща.

— Угу, — буркнул я, — будет что вспомнить, когда сяду лет на двадцать как серийный убийца.

Профессор и «скрипач» рассмеялись. Ишь, весело им!

Борщ. Потом блины с икрой. Слезная осетрина с маслом. Отбивная свинина и картофель по-крестьянски… Возможности желудка не безграничны!

— Что дальше? — спросил я, сыто отдуваясь.

— Десерт, — подсказал профессор. Боже упаси! Уже некуда! Не поместится! — Я не в том смысле.

— А!

— На сегодня более ничего. Отдыхаем — до завтра. Набираемся сил после изнурительного перелета. Вот музыку слушаем…

На сцене люди в форме Российской армии отплясывали под фронтовую гармошку: «Айр-тилле-ристы! Сталин дал прийказ!» Гармошка в руках артиста извивалась и скакала…

Следующим днем на съемной квартире Вяземский с Василием распаковывали вещи, раскладывали неизвестную мне аппаратуру с проводами, соединяли различные блоки и перебрасывались фразами на китайском.

Я стоял у окна и разглядывал улицу. Абсолютно все здания Пекина выглядели чистенькими и добротными. У кромки дороги стоял молодой китаец с бычком. У животного висела на шее табличка с иероглифами. Изредка подходили прохожие, о чем-то с жаром толковали.

— Скучаешь? — спросил меня профессор.

— Что это он делает? — указал я на парня с бычком.

— Продает мясо. На табличке написано время, когда он собирается зарезать эту скотинку. Вот и договаривается с покупателями, когда им приходить за свежей телятиной.

— Оригинально.

— Не хочешь прогуляться? В парк, например.

— Неплохо бы. А вы чем займетесь?

— Да надо нам тут с Васей пару дел провернуть. У нас работа. А ты пока еще отдохни.

— Спроваживаете?

— Просто хочу организовать тебе культурный досуг.

Я резко повернулся от окна:

— Культурней некуда! Моя еще не написанная книга уже пухнет от всяких убийств и подлянок. Когда это все закончится, Григорий Алексеевич?

— Это закончится совсем скоро. И весьма неожиданно для тебя. И раньше, чем ты думаешь.

— Хороший намек!

— Никакой не намек. Просто все когда-нибудь заканчивается, а посмотреть на заграницу всегда интересно. Так идешь?

— Иду, иду…

Меня снабдили картой Пекина. Положили в сумку бутылку виски. Поймали такси и отправили в бывший императорский парк Цзиншань под угольной горой к северу от Запретного города. По выходным тут собираются пенсионеры, чтобы попеть русские песни, поиграть в шахматы и попить пивка.

В парке полно любопытствующих туристов. Так что моя европейская внешность не так бросалась в глаза. Я захватил с собой свой ежедневник, чтобы поработать на свежем воздухе и сделать пару набросков для книги.

Мы договорились с профессором, что он с племянником будет ждать меня к вечеру. На ужин.

До этого времени мне лучше не появляться в квартире. Ну, понятно.

Я прогуливался по дорожкам. Разглядывал столики с сувенирами. Зашел в музыкальный магазин и купил диск русских песен на китайском. Неплохой сувенир. Мой друг Сашка Колчин умрет от зависти, когда послушает, как китайцы поют на своем языке знаменитую «Катюшу».

На одной из оживленных дорожек я заприметил знакомый силуэт. И остолбенел.

— Рита!

Она оглянулась. Подошла. Да! Она! Жгучая волна радости охватила меня. Я попытался ее обнять. Она отстранилась:

— Не надо. — В глазах прыгал страх.

— Ты не узнаешь меня? Вот идиотский вопрос!

— Не будь идиотом, — шепнула она. — Иди за мной следом. Держись чуть поодаль.