Тридцать пять родинок - П. Ёлкин

Так вот, в тот Новый год вся компания собиралась как раз у нас дома.

С утра я гонялся по магазинам, потом колбасился на кухне, все шло по графику, и тут часов в пять позвонили с поздравлениями тесть с тещей, времени болтать с ними у меня не было, поэтому я как бы по-умному схитрил, мол, сейчас с вами дочечка поговорит, и сунул ей трубку. Но на самом деле я конечно же ступил, потому что надо же было не то тестю, не то теще брякнуть дочечке, что они приготовили ей подарок: огромного Микки-Мауса.

Кто знает детей, тот догадается: дочечка сразу заявила:

— Хочу Микки-Мауса. Прямо сейчас!

— Бли-и-ин, ну, зая… У папы столько дел…

— Хочу Микки-Мауса. Пошли к деду с бабой.

Я попытался договориться, мол, «а давай — завтра?».

— Знаю я ваше завтра. Спать будете часов до двух. Нет, пошли сейчас.

— А скоро гости придут?

— Вот именно, когда они придут, я хочу им показать своего Микки-Мауса!

И Деду Морозу показать хочу.

Да, с этим не поспоришь. Короче, ругая всякими словами тестя с тещей, я поперся одеваться и собирать дочечку.

Тут я, блин, решил еще раз по-хитрому сумничать, хотя надо было бы сообразить, что, если первая моя хитрая уловка так обернулась, полезнее мне было бы заткнуться. Но как хитрый Вася, я позвонил тестю с тещей и договорился, что, раз уж мы к ним сейчас все равно идем, нехило было бы им отломить мне баночку соленых огурцов и баночку маринованных помидоров.

— Конечно-конечно, — радостно запричитала теща. — И еще баночку варенья, и я как раз пирогов напекла!

Блин, переть все это… Но от халявного хавчика отказываться грех, особенно когда в гости идут столько молодых, а значит, вечно голодных семей. Я представил, как одновременно потащу банки с вкусностями, дочку и огромного Микки-Мауса, подумал-подумал и решил взять санки.

Если любопытно, вы можете сейчас выйти на улицу и попробовать потаскать санки по асфальту, еле-еле покрытому полурастаявшим снегом и мокрым льдом. Бормоча про себя все более и более нелестные слова, скрипя зубами и полозьями санок по асфальту, я дотащил дочечку до деда с бабой минут за двадцать. Там я, задыхаясь и утирая пот, вручил им пакеты с подарками от нас, забрал от них пакет с ответными подарками, две сумки, набитые трехлитровыми банками с харчами, тактично подождал, пока дочечка расскажет заготовленный для Деда Мороза стишок, зацепит под мышку своего Микки-Мауса (он и правда оказался огромный, с ногами и ушами — больше ее раза в два), и мы отправились в обратный путь.

Хотя я и попросил Любимую помешивать то, что стояло у меня на всех конфорках, но большой надежды на нее у меня не было, так что я торопился. Но тут дочечка снова уперлась:

— Хочу сама везти Микки-Мауса на санках!

Услышав это, я, должен признаться, малька озверел.

— Ах так? — процедил ледяным голосом. — Ну, хочешь сама — вези сама.

Блин, мне до сих пор стыдно вспоминать, как я подхватил сумки со стеклянными банками и широкими шагами отправился в сторону дома.

Я шел и с каждым шагом ждал, что вот-вот дочечка зарыдает, закричит мне в спину «Папа, не уходи!», бросит санки и этого дурацкого плюшевого Микки и побежит с ревом за мною следом. Но она не кричала и не плакала, и поэтому я шагал все шире и шире. Наконец, завернув по тротуару за угол пятиэтажки, я не выдержал, протиснулся через мокрые кусты в палисадник, прокрался к дому и осторожно выглянул из-за угла, проверяя, как там эта наглая соплячка?

И вот я до сих пор вижу картину, как пятилетняя девчонка, спотыкаясь и оскальзываясь на льду, падая в лужи и снова поднимаясь, пыхтя, тащит эти визжащие по асфальту санки, в которых, раскинув плюшевые руки и ноги, вальяжно восседает Микки-Маус.

Я не выдержал. Звеня банками в сумках, я продрался через кусты, плюхнулся на коленки в лужу рядом с ней. Я ее обнимал и целовал в мокрые щеки и все спрашивал: ну как же так, почему ж ты не бросила эти дурацкие санки, почему же ты не побежала за мной следом, ведь я же мог уйти?

— Как ты не понимаешь, папа? — деловито вытерла нос дочечка. — Я не могу бросить Микки, ведь, кроме меня, у него никого нет!

Наверное, вот тогда я окончательно понял, что моя дочечка — уже женщина.

Про собак

Всего у нас было три собаки.

Любимая с детства была собачница. Когда она с трех до четырнадцати лет жила на Камчатке, у нее вообще одновременно собак было три штуки.

Потом, возвращаясь в Москву, они забрали с собой только одну, самую старую, просто потому, что, уезжая, не смогли ее никуда пристроить.

К тому времени, когда мы заженились, Любимая уже пару лет была без собаки, поэтому она сразу же стала намекать.

— Погода какая хорошая! Сейчас бы с собакой погулять… — как бы размышляла она вслух, стоя на балконе с сигаретой.

— Да-а-а, была бы собака, мясо бы выбрасывать не пришлось! — восклицала она, смахивая с тарелки недоеденные куски жилистой говядины в помойное ведро.

— Вот ты опять в ночную, а я? Если бы у нас была собака, я бы одна оставаться не боялась! — вздыхала она, собирая меня вечером на завод.

— Заведи себе боевого муравья в спичечной коробке! — ласково советовал я.

— И вообще, когда муж за порог, у женщины должно быть чем заняться! А не хочешь бояться — ложись спать, завтра проснешься, а я уже дома.

Скрывать мне было нечего: собак я боялся и признаваться в этом не стеснялся. Так что Любимая еще долго заглядывалась бы на соседских кобелей, если бы не дочка.

Я так понимаю, любовь к собакам передается на генном уровне, и именно эту Z-хромосому Любимая ухитрилась передать дочечке. Я замирал от ужаса, когда крохотная девчонка из прогулочной коляски тянула свои мелкие пальчики ко всем пробегающим мимо огромным кобелям. Когда дочка научилась гулять без коляски, все наши прогулки превратились в одну сплошную погоню: она бегала за собаками, а я гонялся за ней.

Сломался я на каком-то огромном эрделе. Бедный пес, сбежав от хозяйки, спер в помойке какую-то гнилую кость и как раз собирался перекусить. Поскольку одним глазом он следил за хозяйкой, а вторым поглядывал на свою добычу, мелкую девчонку, подкрадывавшуюся сзади, он заметить не успел. Пока я на ватных от ужаса ногах подбирался к композиции «Девочка дергает за уши собаку» с одной стороны, а хозяйка, размахивая поводком, бежала с другой, дочечка успела несколько раз смачно поцеловать эрделя в морду.

— Буэ! — сказал я, вернувшись домой и умывая извозюканное в кости дочечкино лицо.

— Не «Буэ», а надо заводить свою, — возразила Любимая.

И тут я сломался.

— Надо, что уж…

Завести мы решили таксу. Просто я прекрасно понимал, что дочечка будет таскать собаку за хвост и дергать за уши. А такса — это ж как раз такая порода. То есть уши у таксы рабочие — когда собака лезет в нору за лисицей, она прикрывает ушами глаза, а за хвост ее вытаскивают из норы, когда она в лисицу вцепится. Ну и прикольная она, такса-то, что уж тут говорить — прямо как игрушка…

Как вы понимаете, дочка таксу с рук не спускала. Те, кто никогда не держали собак, наверняка брезгливо поморщатся, но умилительней картины, чем маленькая девочка, спящая в обнимку со щенком, я представить просто не могу. А возня на полу или на диване? А еда, которая из нудных уговоров превратилась в соревнование «кто быстрее сожрет?».

Но полная идиллия царила только дома, а на улице такса вела себя просто по-свински.

Стоило дочечке выйти с ней на прогулку, как эта сучка немедленно сбрасывала с себя ошейник и убегала в неведомую даль. Найти ее, особенно в темноте, было просто невозможно. Но и объяснить дочке, почему ее собака куда-то убегает, тоже никак не получалось.

— Это моя собака? — спрашивала у меня грустная дочечка.

— Твоя! — отвечал я решительно.

— А где она? — недоуменно разводила руками дочечка.

— Вон там! — уверенно тыкал я рукой в темноту.

— Приведи ее! — требовательно топала дочечка крохотной ножкой.

— А ты позови, она сама прибежит! — лукавил я, прекрасно зная, что эта сучка прибежит к нам только тогда, когда нагуляется.

Но дочечка искренне верила в волшебную силу хозяйского голоса и могла часами зазывать эту гадину: «Марта! Марта! Ко мне!»

И все это время, пока моя бедная девочка надрывала криками пупок и заглядывала в поисках собаки под все окрестные кусты, эта хитрая сучка играла с какими-то другими детьми, ловила голубей, гонялась за кошками, в общем, жила насыщенной собачьей жизнью.

Когда летом Любимая с дочкой поехали на дачу, выяснилось, что в Марте скрыт огромный охотничий талант. Двоюродный брат тестя, егерь соседнего охотхозяйства, опытным глазом сразу заметил юное охотничье дарование, а когда ради эксперимента взял Марту с собой в лес, вернулся оттуда словно пришибленный.

— Отдайте мне собаку, — сразу начал он разговор с главного. — Добром прошу.