Наместница Ра - Филип Ванденберг

Семь лет всякий входящий в храм Амона должен был снимать сандалии, если вообще носил обувь, и жрецы внимательно осматривали каждую подошву в надежде найти недостающую половину таинственной формулы — но тщетно.

Амон-Ра, Всемогущий, дающий мужчинам семя, одарил царицу Хатшепсут, Лучшую по благородству, Прекраснейшую из женщин мудростью павиана и страстью Небесной коровы, но лишил вожделенного сына-Гора. Ни совокупление со священным быком Аписом, ни жаркие ночи с возлюбленным Сененмутом не дали желанного результата. После старшей дочери Нефруры Хатшепсут произвела на свет вторую, которую назвала Меритрой. Обеих она любила сердцем матери, но разумом ненавидела, ибо каждая из них была живым свидетельством ее неспособности родить наследника. Сколько жарких молитв послала она великой богине неба Хатхор, создательнице всех существ, с ее золотыми рогами и солнечным диском на голове. Ее имя означает «дом Гора», и в храме Хатхор в Дендере, где с капителей могучих колонн взирают на входящих женские головы с рогами Небесной коровы, она до изнеможения трясла систру, трещотку богини любви, и на коленях заклинала послать в ее тело мужской плод. Но жертвенный дым белых голубей и кротких ягнят боги оставляли без внимания — он стелился по полу подобно парусу, спущенному гребцами перед тем, как пристать к другому берегу.

Между тем малолетнего Тутмоса, рожденного от фараона служанкой Исидой, воспитывали как наследного царевича. Жрецы Амона обучали его в своем храме, посвящали в ритуальные церемонии и даже — хотя не видел он еще и восьми разливов Нила — провозгласили пророком, предрекая ему великое будущее.

Хатшепсут же, Супруга бога, шагнувшая в третий десяток своих цветущих лет, с пристальным недоверием следила за фараоновым последышем. По древнему обычаю, который неуклонно соблюдался многими поколениями предков, ее дочери Нефруре предстояло супружество с юным Тутмосом, чтобы тем самым сделать его законным правителем, как только болезненный супруг Хатшепсут сойдет в загробный мир, чтобы там продолжить свой жизненный путь.

От одной только мысли об этом царица приходила в бешенство. И тогда она купала свое прекрасное белое тело в молоке священной коровы Хатхор, умащивала его соком виноградной лозы богини Тефнут, надевала на голову белую корону и вдыхала крепкий ладан, чтобы очиститься подобно рыбе в соленом океане и приготовиться исполнить то, что на нее возложили боги.

С первым светозарным лучом, который Ра посылает над восточными горами, жрецы с зубцов храма протяжными голосами возвестили о начале праздника Опет. Шел пятнадцатый день месяца паофи, Нил нес свои воды под молочной пеленой тумана, наступающий день предвещал жару, и, прежде чем пророк Амона завершил хвалебные песнопения, на улицах города закипела жизнь.

Царь Тутмос лежал, сраженный болезнью, так что царица Хатшепсут заняла его место в праздничной процессии, как часто делала в последние годы. В этот праздник праздников бог Амон восходил на парадную ладью Усертхатамон и покидал храм Карнака, чтобы посетить свой «южный гарем» в Луксоре. И по всему пути, как только статуя из черного гранита, сокрытая от глаз простых смертных, появлялась на золотой барке с бараньими головами на носу и корме, люди падали перед богом ниц и начищали о песок лбы.

Жрецы в леопардовых шкурах отбивали в литавры ритм для храмовых музыкантов, а певицы Амона в длинных прозрачных одеждах отвечали им хором высоких голосов, исполнявших единственный гимн: «Амон, священны твои шаги! Амон, священны твои шаги!»

Систры звучали звонко, подобно упряжи азиатских коней, трубачи раздували щеки, как лягушки, чернокожие танцовщицы кружились в своих белых покрывалах, так что были видны их гибкие тела, а пленники из племен девяти луков, скованные друг с другом цепью, проделывали путь на четырех конечностях, словно псы.

За первой церемониальной баркой со статуей Амона, которую несли тридцать бритоголовых жрецов, следовала вторая, поменьше, со статуей Мут, а за ней — третья, с небольшим изваянием Хонсу. Только жрецам Амона, знатнейшим людям царства и главной жене фараона дозволялось принимать участие в праздничном шествии. Придворные, чиновники и даже царское семейство толпились в передних рядах по обе стороны дороги.

Хатшепсут вышагивала за священными барками в пшенте, двойной царской короне Верхнего и Нижнего Египта на тщательно убранной прическе. По левую руку от нее шел Хапусенеб, меченый верховный жрец, прячущий свое изуродованное лицо под головой леопардовой шкуры. По правую, на два шага позади, — Сененмут, советник и управитель дома царицы.

Важно шествуя, Хатшепсут касалась золотым скипетром жертвенных даров на алтарях вдоль дороги: разрубленных на четвертины волов, щипаных гусей, фруктов и редкостных цветов; были здесь молоко, любимый жертвенный напиток Амона, ладан, мирра и благовония из отдаленных провинций. Люди радовались, видя царицу, и кричали:

— Смотрите, наша повелительница сопровождает отца своего Амона к его «южному гарему»!

Вряд ли кто из многочисленной ликующей толпы замечал, как царица время от времени несмело касалась руки Сененмута, ища поддержки. А Сененмут на мгновение крепко сжимал руку возлюбленной, вселяя в нее мужество тихими словами:

— Бог Турн приготовил тебя, Геб же избрал в преемницы. Ты взойдешь на трон твоего божественного отца и будешь править Обеими странами.

Хатшепсут едва заметно улыбалась, ступая своими ногами в высоко зашнурованных сандалиях по белоснежным лепесткам лотосов, и в сердце ее крепла уверенность, что недалек тот день, когда она отпразднует триумф подобно Гору, одержавшему победу над Сетом и его демонами. Лицо ее светилось от осознания своей божественности.

Хапусенеб внезапно остановился и бросил на царицу презрительный взгляд, будто отгадал ее мысли, но тут же снова, с трудом волоча ноги, продолжил шествие. Первый жрец — царица знала это наверняка — был самым большим препятствием на ее пути к трону. Если она и боялась кого-нибудь на земле, то, конечно, Хапусенеба. Верховный жрец умел лицемерить, как кошка, и жалить, как змея. И враждовать с ним значило нацелить стрелу в собственный глаз.

Пока царица, едва шевеля губами, молилась Амону, чтобы он, миллионы лет определявший ход вещей, услышал ее неотступные просьбы и дал ей взойти на трон Обеих земель, песнопения и танцы постепенно затихли. Музыканты опустили свои инструменты, а носители барок застыли, будто пораженные молнией.

Хатшепсут почувствовала, что все взоры устремились к ней, и робко нащупала руку Сененмута. Из толпы выступил Неферабет, писец фараона, подошел к царице и молвил: