Библейские фразеологизмы в русской и европейской культуре - Кира Дубровина

В библейском тексте фраза, сказанная Ионафаном, означает лишь то, что смерть – слишком строгое наказание за столь незначительный проступок. Однако Ионафан не упоминает в этом эпизоде о своём истинном грехе – введении в соблазн уставших и голодных воинов, что и вменяет ему Господь в вину, а вовсе не съеденный мёд. Таким образом, становится понятно, что в русском языке это выражение весьма существенно изменило своё значение.

Особую популярность данная цитата приобрела в XIX в., после того как М.Ю. Лермонтов использовал её в качестве эпиграфа к поэме «Мцыри». Именно благодаря Лермонтову оборот приобрёл в русском языке своё второе значение.

Некоторые библейские фразеологизмы приходят в русский язык от иностранных авторов и становятся крылатыми. Проследим историю одного известного оборота.

В Нагорной проповеди Иисус говорит: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть» (Мат. 6:24). Ср. также: «Никакой слуга не может служить двум господам…» (Лук. 16:13). Под «двумя господами» здесь подразумеваются земные и небесные сокровища, материальные и духовные ценности (см. Мат. 6:19–20).

От этого библейского выражения образовался другой оборот – слуга двух господ, который впервые был использован итальянским драматургом Карло Гольдони (1707–1793) в качестве заглавия комедии, созданной им в 1745 г. Её герой, Труффальдино, для повышения своего благосостояния ухитряется служить одновременно двум господам, скрывая это от обоих. Выражение стало крылатым после перевода комедии в 1749 г. на русский язык.

Точно так же выражение потерянный рай (‘утраченное счастье и безмятежное существование’) вошло в русский язык и стало крылатым в XVII в. после перевода в 1667 г. поэмы Джона Мильтона «Paradise Lost» («Потерянный рай»).

Библейские фразеологизмы в художественной литературе

Библейская фразеология занимает во фразеологической системе русского языка особое место. С одной стороны, она является частью русской фразеологии и, следовательно, на неё распространяются все закономерности, действующие в русской фразеологической системе, а библейский фразеологизм обладает всеми дифференциальными признаками фразеологических единиц русского языка. С другой стороны, библейская фразеология занимает свою особую нишу, т. е. имеет ряд специфических признаков, отличающих БФ от остальных ФЕ русского языка. Так, по своему содержанию библейская фразеология отличается ярко выраженной нравственно-дидактической тематикой, а с точки зрения формы – архаическим колоритом преобладающих в БФ старославянизмов. Наконец, в стилистическом плане библейская фразеология выделяется высокой, торжественной, книжной окраской. При этом все названные особенности тесно связаны между собой: например, архаическая лексика и фразеология в русском языке, как правило, имеет повышенную стилистическую окраску и относится к книжному стилю. И наконец, в русской библейской фразеологии часто наблюдается процесс десакрализации, что нередко приводит к появлению у БФ иронической или шутливой окраски, причем у многих из них эта стилистическая характеристика зафиксирована словарями (см., например: агнец Божий (непорочный), прикидываться агнцем, бездна премудрости, в костюме Адама, в костюме Евы, вопиять гласом велиим, всякой твари по паре, до второго пришествия, Иов многострадальный, Ноев ковчег и др.).

Однако названное явление возникло не сегодня, корни его следует искать ещё в XIX в. в творчестве таких писателей, как А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь, М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский, А.П. Чехов и др.

Наверное, нет ни одного писателя (известного или не очень), в произведениях которого не встречались бы библейские обороты. Охватить всю огромнейшую русскую литературу с древнейших времён и до наших дней просто невозможно – на это и всей жизни не хватит. Поэтому далее лишь делается попытка показать неисчерпаемые возможности библейской фразеологии в создании разнообразных стилистических приёмов, выразительности и образности художественных произведений.

Конечно, жаль, что не раскрыты тайны взаимоотношений с библейскими оборотами, образами, сюжетами многих наших замечательных писателей, о которых, несомненно, есть что сказать. Будем надеяться, что до кого-то очередь ещё дойдёт. А теперь рассмотрим, как использовали библеизмы в своём творчестве (и в жизни) А.С. Пушкин, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Чехов, В.В. Маяковский.

Библия и библеизмы в жизни и творчестве А.С. Пушкина

С тех пор как на Руси появился церковнославянский вариант Библии, русский язык стал пополняться библейской лексикой и фразеологией, а русская литература и другие виды искусства – библейскими сюжетами и образами. Библейская философия и идеология в течение многих столетий пронизывали всю русскую культуру и оказывали огромное влияние на повседневную жизнь русского человека, что не могло не найти отражения и в русском языке.

Неудивительно, что Библия (её тематика, сюжеты, образы, лексика, фразеология) занимала важное место как в творчестве, так и в повседневной жизни А.С. Пушкина. О том, как высоко ценил А.С. Пушкин Библию, известно по некоторым фактам его биографии. Так, в возрасте 30 лет он стал изучать древнееврейский язык, чтобы читать Ветхий Завет в подлиннике, и даже задумал перевести Книгу Иова. Незадолго до смерти Пушкин написал предисловие к вышедшей в Петербурге книге итальянского автора Сильвио Пеллико «Об обязанностях человека», в котором Александр Сергеевич высказывал своё отношение к Евангелию: «Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов; она не заключает уже для нас ничего неизвестного; но книга сия называется Евангелием, – и такова её вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удручённые унынием, случайно откроем её, то уже не в силах противиться её сладостному увлечению и погружаемся духом в её божественное красноречие» (Пушкин, 1958, т. 10, с. 470).

Обращение А.С. Пушкина к библейским сюжетам и образам на протяжении его творческого пути претерпевало немалые изменения, что было связано с поиском и философским осмыслением духовных ценностей и идеалов, а также определялось особенностями идейно-художественных задач поэта.

В начальный период творчества, находясь под влиянием модных в конце XVIII– начале XIX в. идей Великой французской революции, свободомыслия и вольтерьянства, Пушкин пишет в 1821 г. в подражание «Орлеанской девственнице» Вольтера поэму «Гавриилиада», в которой использует такие библейские сюжеты, как явление Деве Марии Архангела Гавриила с Благой вестью; непорочное зачатие; искушение Евы змием; грехопадение и изгнание из рая. Как произведение совершенно непозволительное по религиозным и цензурным причинам, поэма не могла быть напечатана в то время, однако, разойдясь в списках, получила скандальный резонанс в церковных и правительственных кругах. И хотя «Гавриилиаду» нельзя рассматривать как кощунство и богохульство, а скорее как юношеское озорство, позднее Пушкин выразил сожаление по поводу создания поэмы.

В 1826 г. А.С. Пушкин пишет программное стихотворение «Пророк». В его основу положен библейский сюжет, связанный с видением пророка Исаии, которому явился Господь Саваоф в окружении серафимов (по-еврейски серафим означает ‘сжигающий’) – Ангелов, выражающих Божью святость: «…видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм.

Вокруг Его стояли серафимы; у каждого из них по шести крыл; двумя закрывал каждый лицо своё, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал.

И взывали они друг к другу, и говорили: свят, свят, свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его!» (Ис. 6:1–3).

Когда Исаия в тоске подумал, что он погиб, к нему прилетел один из серафимов, прикоснулся к его устам горящим углем с жертвенника и объявил ему о благодати примирения: «Тогда прилетел ко мне один из серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника.

И коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твоё удалено от тебя и грех твой очищен» (Ис. 6:6–7). После этого Господь посылает его проповедовать.

Метафорическое использование образов этого видения («шестикрылый серафим», «угль, пылающий огнём», «Бога глас»), насыщенность «Пророка» старославянизмами придают произведению суровое, трагическое звучание.

Многие библейские образы и фразеологические обороты оригинально обыгрываются в произведениях Пушкина, органично вплетаясь в ткань художественного текста. Например: