Капитан (СИ) - Ахрем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старший офицер Харитонов отвел ему каюту, которую Колчаку предстояло делить с мичманом Жилиным, отвечающим за радиосвязь. Колчак быстро разобрался, что Жилин человек увлекающийся последними техническими новшествами и изобретениями, вдобавок большой аккуратист, что его вполне устраивало. Сама каюта оказалась достаточно просторной, чистой, и имела все самое необходимое — кровати, стол и стулья, шкафы, иллюминатор и отдельный гальюн с душем.
Ужин, на котором, как и на всех прочих судах, председательствовал старший офицер Харитонов, прошел в кают-компании, где новые товарищи закидали его десятком вопросов о том, как и по какой-такой протекции он сумел уговорить Цезаря.
— Никакой протекции нет, да и заслуг у меня немного, — честно отвечал Колчак, но и сам прекрасно видел, что офицеры верят ему не до конца. Как и для него самого, для них подобное назначение выглядело удивительным.
Лейтенанту и самому нашлось, о чем расспросить кают-компанию. Особенно его интересовал тот самый бой, во время которого «Наследник» и весь его экипаж стали героями. Офицеры приходили и уходили, а разговор продолжался несколько часов. Уснул Колчак далеко за полночь, и на губах еще долго играла счастливая улыбка.
Утром вместе с Храбровым от отправился к адмиралу Макарову. Там все прошло, как по маслу. Степан Осипович узнал его и пожимая руку, поздравил с почетным назначением.
— Цените, как вам повезло, не каждому так судьба улыбается, ведь вы попали на прекрасный новейший крейсер, — добавил напоследок командующий Тихоокеанской эскадрой.
Несколько дней пролетели, как один. Колчак знакомился с кораблем и нижними чинами, быстро вникая в круг своих обязанностей. Для новичка они могли бы показаться путанными и даже пугающими, но для настоящих моряков, всех тех, кто, еще будучи сопливым гардемарином начал ходить по морям, все выглядело просто и понятно.
Колчак написал письма жене, родителям и друзьям, в которых подробно и с немалой гордостью сообщал, как удачно все сложилось.
А между тем, все разговоры касались лишь приближающегося выхода эскадры в море и неизбежного, как считало подавляющее большинство офицеров, сражения с японцами.
Глава 12
Вечером перед выходом в море Макаров провел совещание флагманов, на которое так же пригласили капитанов. Крейсера представляли Храбров, Рейценштейн, Иванов, Вирен, Руднев и Максимилиан фон Шульц с «Новика», прочие были с броненосцев. Кроме Степана Осиповича присутствовали все адмиралы — Молас, Витгефт, Ухтомский и Лощинский. Пехотных генералов представлял Кондратенко, осуществляющий функции координатора и посредника между флотом и армией. То, что эскадра собиралась делать в океане, напрямую последних не касалось, но учитывать действия моряков им следовало в любом случае. Кондратенко в любом случае вменялось в обязанность ознакомить армию с основными моментами, касающимися различных организационных вопросов и прочего. В данном вопросе ему помогал флаг-адъютант Дукельский.
Макаров твердо верил в победу и верой этой заразил всех адмиралов, капитанов и прочих офицеров. Совещание на «Цесаревиче» лишь усилило данный эффект, подтвердив, что командующий настроен решительно. «Макаров спать эскадре не даст» — так говорили про него моряки. То, что произошло за последний месяц, полностью подтвердило данные слова. Сегодня лишь поставили финальную точку.
До присутствующих довели все нюансы предстоящего боя. Основной план, запасной и резервный, расписали положение кораблей, строй и возможные действия при различных неприятностях. Судя по всему, начальник штаба Молас провел внушительную работу. Десять дней назад он поднял свой флаг на «Наследнике», получив под командование отряд крейсеров. Храбров с ним не сказать, чтобы полностью сработался, но и негативных чувств не испытывал. Молас был вполне типичным адмиралом, умным, трудолюбивым, но практически напрочь лишенным боевого опыта, не считая того, что он успел получить за последние полтора месяца. В работу Особого отдела Михаил Павлович не лез, ограничиваясь общим контролем. В общем, у них установились терпимые служебные взаимоотношения.
— Наши моряки умеют доблестно погибать. Я же хочу, чтобы вы научились столь же доблестно побеждать. Мне не нужны ваши смерти, мне нужны ваши победы, — так сказал Макаров напоследок, заканчивая совет.
Остаток вечера с судов снимали часть шлюпок. Толку от них было мало, зато в бою при попадании снарядов с шимозой «полыхали до небес», как метко заметил Ухтомский. Еще раньше с броненосцев убрали торпедные аппараты, которые никак себя не оправдывали и заградительные мины. Последние хранились на нижних платформах в погребах и создавали больше проблем, чем приносили пользы.
Утро 27 марта выдалось хмурым. С небес накрапывало, ограничивая видимость и создавая на горизонте туманную дымку. Ночью прошел шторм, сейчас море продолжало успокаиваться, волнение оценивалось в четыре балла. Пахло гниющими водорослями и йодом.
После утренней молитвы на «Цесаревиче» оркестр заиграл гимн, его подхватывали на других кораблей. На берегу собралась внушительная группа, а народ все прибывал и прибывал. Моряков представляли остающиеся на берегу адмиралы Витгефт и Лощинский, из пехотных генералов присутствовали Кондратенко и Белый. Отец Макарий провел торжественный молебен, люди непрерывно крестились, желая победы, здоровья и благополучного возвращения. Выстроенный на Адмиральской пристани Квантунский флотский экипаж так же сыграл гимн. Провожающие свистели, беспрерывно кричали «ура!» и подбрасывали шапки. Мальчишки, как угорелые, бегали туда-сюда, репортеры газет делали заметки, а фотографы нещадно жгли магний в многочисленных вспышках своих приборов. Вера, что нынешнее сражение способно преломить ход войны, буквально разливалась в воздухе. На мачте сигнальной станции Золотой горы поднялось несколько флагов. Два тральщика, растянув трал, вышли в море и пройдя полторы мили, завернули к югу, к бухте Белого Волка. В шесть пятьдесят развели пары, котлы прогрели, и эскадра начала движение.
Желание сразиться с японцами было так велико, что люди не могли сидеть на месте. Сотни биноклей и взоров смотрели на юго-восток, хотя до встречи с неприятелем еще было далеко.
Первым, сразу после парочки номерных миноносцев, из гавани начал величественно выходить «Цесаревич». На адмиральском мостике флагманского броненосца виднелся Макаров в простой шинели и фуражке. Рядом с ним находился его любимец, штурман Коля Азарьев, флаг-офицеры Эллис, Кувшинников и Дукельский, старший офицер Шумов, артиллерист лейтенант Ненюков, серб Драгичевич-Никшич и знаменитый художник Верещагин. С внушительной высоты мостика Макаров видел всех, и все видели его. Тысячи сердец бились в унисон со своим контр-адмиралом.
На мачтах флагмана ветер развевал общий сигнал: «флот извещается, что Государь Император повелел нам вступить в бой». Артиллерийская батарея и Электрический утес салютовали холостыми выстрелами. Среди домов временами пробегали
