Опасна для себя и окружающих - Алисса Шайнмел

— Ну?

— Я вчера связалась с родителями Агнес, и они уверяют, что никогда о нем не слышали.

Боже, так вот к чему весь цирк? Неужели Легконожка совсем не соображает? Конечно же, Агнес скрывала роман с Джоной от родителей. Она изменяла с ним своему образцово-показательному, одобренному семьей парню, который остался дома. О таком не болтают на каждом углу.

Я пожимаю плечами:

— Она хранила их отношения в секрете.

— Теперь Агнес уже не до секретов, — отмечает Легконожка. Она снова тянется поправить невидимые очки.

Я прикусываю губу. Вообще-то, как раз теперь Агнес проще простого хранить секреты. Если она не очнется (или она уже очнулась?), то о ее тайнах вообще никто не узнает. Но вслух я говорю другое:

— Ну, видимо, родителям Агнес о нем не рассказывала.

— Сначала я тоже так решила, но потом связалась с парой-тройкой других студентов из вашего общежития. И ни один из них не знает Джону. Более того, они уверяют, что в Калифорнии у Агнес не было парня.

— Они просто ее защищают. У нее ведь дома, в Дакоте, остался бойфренд. Мэтт. — Стоп, но я же не знала про Мэтта. (Или знала? Нет, не знала. Так?) Какова вероятность, что Агнес поделилась с другими соседями по общежитию тем, чего не рассказывала мне?

— Звучит логично, — говорит Легконожка медленно и осторожно. Как будто боится меня обидеть. Как будто подводит к тому, что мне, по ее мнению, не понравится. — Ханна, я запросила списки участников летней школы, и в вашем общежитии не значится никакой Джона Уайатт.

— Может, он жил в другом общежитии, — возражаю я, хотя отлично знаю, что это не так. Он жил в том же коридоре, на мужской половине этажа. Так нас разделили: мальчики с одной стороны, девочки с другой. Говорят, у настоящих студентов комнаты чередуются: мужская, женская, мужская, женская, — но школьников решили расселить подальше друг от друга. Правда, миграции из одной кровати в другую это не помешало.

— Я тоже так подумала и стала искать дальше. Выяснилось, что Джона Уайатт вообще не зарегистрирован на летних курсах университета.

— Может, он… — Может, он что? Был вольнослушателем? Жил в общежитии нелегально?

Легконожка сочувственно кивает (этому их, наверное, тоже учат в мединституте):

— Если бы у них с Джоной действительно был роман, он давно навестил бы ее в больнице.

Я трясу головой:

— Но ведь вы сами сказали, что родители Агнес о нем не знали. Они же не могли позвонить ему и рассказать о несчастье. И я тоже не успела ему ничего сообщить, поскольку меня привезли сюда.

— Но разве Джона не услышал бы о случившемся от соседей по общежитию? Когда тебя забрали, оставалась еще пара недель летней школы.

— Вы же только что говорили, что он не жил в общежитии.

— Да. — Легконожка снова одаряет меня «профессиональным» кивком. — Но ты утверждаешь, что жил. — Она морщится от жалости. Нет; это не просто жалость. Она уверена, будто знает больше меня, и дожидается, когда же до меня дойдет.

Ну так до меня уже дошло. Дошло, что доктор Легконожка мне врет, ведет свою игру. Наслаждается властью. Может, она все еще злится на меня за тот случай, когда я оказалась под дверью. Может, хочет напомнить, что она тут главная, что в этой палате правду определяет она, а не я. Раз она говорит, что Джона не жил в общежитии и не ходил на занятия, я бессильна доказать обратное, ведь правила-то устанавливает она, и к нашим соученикам за доказательствами обращается она, а не я.

Ну и плевать. Серьезно, пусть забирает у меня душ и обеды в столовой, пусть держит меня взаперти, но теперь она хочет отнять и Джону? Разумеется, Легконожка распоряжается моим здешним существованием, но ей не удастся украсть мою предыдущую жизнь.

На этот раз я не буду швыряться стулом, мне нужно что-нибудь посерьезнее. Я сжимаю край кровати, но потом вспоминаю, что она привинчена к полу. Я бросаю взгляд на окно. Меня душит такая ярость, что я готова расколотить стекло голыми руками, вылезти наружу и сбежать домой. Я сама найду Джону и приведу его сюда, чтобы Легконожка убедилась в моей правоте, а потом снова убегу и никогда не вернусь. Я выставляю вперед сжатые кулаки, собираясь силой проложить себе дорогу.

Едва я вскакиваю, Стивен крепко обхватывает меня руками. Когда он успел подойти так близко? Не могу пошевелиться. Ничего хорошего, когда тебя вот так держат: ничего общего с объятием, лаской, выражением привязанности. Руки у меня прижаты к бокам. И хотя я почти не шевелюсь, мне нечем дышать, я обливаюсь потом, будто бежала сюда от самого Сан-Франциско.

— Все хорошо. — Доктор Легконожка встает, отталкивая стул ногой поближе к двери. — Я дам тебе успокоительное, чтобы ты пришла в себя.

Я пытаюсь протестующе тряхнуть головой, но не могу шевельнуться. Мне хочется кричать, вопить, но никак не набрать воздуха. Я что, плачу? Почему не получается выдавить ни слова?

Я чувствую укол в руку. (Откуда взялся шприц? Легконожка всегда носит его с собой в кармане на всякий случай?) Почти моментально я оседаю в руках Стивена.

— Можешь ослабить хватку, Стивен. — Легконожка по-прежнему говорит тем же сочувствующим тоном. Наверное, он должен успокаивать, но я только сильнее раздражаюсь. Ну, или раздражалась бы, не накачай меня Легконожка тем, чем она меня накачала.

Эффект успокоительного мне не нравится. Я понимаю, что злюсь, но не могу злиться как следует, словно между мной и моими эмоциями встал барьер.

Стивен опускает меня на кровать. Белье подо мной шуршит. Пружины впиваются в спину. Я хочу повернуться, но не могу. Легконожка нависает надо мной.

— Я уже давно подозревала, — мягко начинает она. — Ханна, я понимаю, такое неприятно услышать, но Джона, похоже, был галлюцинацией.

Как она могла давно подозревать, если узнала о Джоне только вчера?

Врушка, врушка, тетя хрюшка.

Во рту все слиплось. Не могу говорить. Легконожка протягивает руку и вытирает мне слезы.

Я уже не плачу. Я уже никто.

— Твой мозг придумал Джону, — объясняет Легконожка, будто я не знакома с термином «галлюцинация». Она садится на край кровати. Я чувствую, как бедро доктора касается моей руки, неподвижно лежащей на простыне.

Если бы мышцы не превратились в кисель, я бы покачала головой. Раз уж мой мозг решил придумать парня, какой смысл подсовывать мне Джону — парня, которого приходилось делить с другой? Который выбрал другую.

Да это изначально полная ерунда. В смысле, я не наивная: мне известно, что существуют люди с серьезными заболеваниями, психически нестабильные, у которых мозг вытворяет подобные фокусы. И тогда