Смерть на ипподроме (Кураж, Нерв) - Дик Фрэнсис

Да уж, та моя безрассудная скачка в четверг взбесила Кемп-Лора настолько, что в пятницу я получил свою порцию.

— Вы говорили кому-нибудь насчет сахара?

— Нет, поскольку вы просили. Но мне кажется, надо что-то сделать.

— Вы можете подождать до следующей субботы? А через неделю можно будет рассказать, кому захотите.

— Ладно. Но все-таки, я считаю…

Он замолк: у стола с призами появилась О.В.П. — Очень Важная Персона в образе хорошенькой герцогини. Несколько тщательно подобранных фраз, подкрепленных великосветской улыбкой, и она вручила Зимний Кубок лорду Тирролду, серебряный поднос Джеймсу и портсигар мне.

Предприимчивый фотокорреспондент включил лампу-вспышку, пока мы втроем стояли, любуясь нашими призами. А затем снова отдали их служителю ипподрома, чтобы выгравировать имя Образца и наши имена.

Отдавая портсигар, я услышал голос Кемп-Лора у себя за спиной. Поэтому, прежде чем обернуться, успел изобразить на лице дурацкую улыбку. И все равно боялся, что не смогу сдержаться.

Я медленно повернулся на каблуках. Его глаза были пронзительно голубыми. Он не мигнул, когда мы встретились взглядами. И он не прочел, что я знаю, кто похитил меня вчера вечером.

— Перед вами Роб Финн, — произнес он своим чарующим телевизионным голосом, — жокей, победу которого на этой удивительной лошади вы только что видели. — Он говорил в ручной микрофон, за которым тянулся длинный черный шнур, посматривая то на меня, то на установленную поблизости телекамеру. Красный глазок светился. Я мысленно пришпорил себя, приготовившись отпарировать любое его унижающее высказывание.

Он спросил:

— Думаю, вам приятно быть всадником на Образце?

— О, это было замечательно, — с чувством заявил я, стараясь, чтобы моя улыбка казалась еще ослепительнее. — Для любого жокея скакать на такой потрясающей лошади, как Образец, — огромное удовольствие. Конечно, — продолжал я дружелюбно, прежде чем он меня прервал, — мне просто повезло. Все эти месяцы я заменяю Пипа Пэнкхерста, пока не срастется его нога. И сегодня победителем должен быть он. Так что я рад сообщить: ему гораздо лучше, и он скоро снова займет свое место — я говорил искренне. — И хотя сам я буду занят меньше, конный спорт выиграет, когда чемпион вернется в строй.

Уголок рта Кемп-Лора дрогнул холодно:

— Последнее время дела у вас шли неважно…

— Да, неважнецки, — прервал я его мягко. — Ох уж эти полосы невезенья в скачках! Дуг Смит проиграл однажды девяносто девять скачек подряд. Как ужасно он должен был себя чувствовать! По сравнению с ним мои неудачи просто ерунда.

Его улыбка стала сползать.

— Так, значит, вы не очень волновались из-за… э-э… из-за этого невезенья?

— Ну, естественно, я не очень радовался. Но время от времени это случается с каждым. Надо только перетерпеть, пока снова не завоюешь победу. Вроде сегодняшней, — закончил я улыбаясь в камеру.

— Но большинство считало, что это не просто невезенье, — позволил он себе резкость. В его дружелюбно-товарищеской манере появилась трещина — мгновенная вспышка трудно контролируемого бешенства. Это принесло мне величайшее удовлетворение. И я улыбнулся ему еще оживленнее:

— Когда дело касается кармана, люди готовы поверить чему угодно. Боюсь, многие потеряли свои денежки, ставя на тех лошадей, на которых скакал я… А когда проигрывают, винят только жокея…

Он был вынужден слушать, как я чиню дырки в моей репутации, проделанные им, И не мог прервать, не показав себя плохим спортсменом: ничто не вредит популярности телекомментатора более, чем неспортивное поведение Кемп-Лор стоял боком к камере. Теперь он повернулся так, чтобы быть рядом — с левой стороны, И в том, как он сжал губы, я заметил какую-то жесткость — и это подготовило меня.

Широким жестом — на телеэкране это должно выглядеть как искреннее дружелюбие — он тяжело уронил правую руку мне на плечи. Большим пальцем уперся в шейный позвонок, а остальные жали мне спину.

Я пытался стоять неподвижно, обернувшись к нему и мило улыбаясь. Ничто в жизни не далось мне с таким трудом.

— Расскажите нам немного о скачке, Роб, — приблизив левую руку с микрофоном, попросил он. — Когда вы подумали, что сможете победить?

Его рука весила тонну, ноша почти невыносимая для моих страдающих мышц. Я с трудом собрался с мыслями.

— О… мне кажется, на подходе к последнему забору я подумал, что у Образца хватит силы победить Изумрудину на прямой. Понимаете, Образец вполне может под конец развить такую скорость.

— Да, несомненно!

Его пальцы впились в мою спину еще глубже. Он встряхнул меня.

Выглядело это, как дружеский толчок. Но голова у меня закружилась, все поплыло перед глазами. И все же я продолжал улыбаться, отчаянно стараясь сосредоточиться на ясном, красивом лице, которое было так близко от меня. И увидев разочарование в его глазах, я был вознагражден. Он-то знал, какие под его пальцами, под двумя тонкими трикотажными рубашками, ужасные ссадины. И как они болят, если до них дотронуться.

Но он не знал другого — чего мне стоило освободиться там, в кладовой. Пусть он думает, будто это было так — раз плюнуть. Или веревки соскочили сами, или крюк свалился с потолка.

Он силился быть разговорчивым, вести себя обычно.

— И какие планы у Образца на будущее?

Телевизионное интервью шло своим проторенным путем.

— В Челтенхэме будет разыгрываться Золотой Кубок.

Не могу сказать, прозвучал ли мой ответ так же невозмутимо.

— И вы надеетесь скакать там снова? — Ему стало трудно делать вид, что симпатизирует мне.

— Поправится ли Пип к тому времени… А если он еще не выздоровеет, захотят ли Тирролд и мистер Эксминстер, чтобы это был я. Но, разумеется, я буду счастлив, если предоставится такая возможность.

— По-моему, вам еще ни разу не удавалось участвовать в розыгрыше Золотого Кубка? — прозвучало так, будто я годами безуспешно вымаливал лошадь.

— Нет, ни разу, — согласился я. — Но с тех пор, как я начал участвовать в скачках, Золотой Кубок разыгрывали всего два раза. Так что, если я все-таки попаду так скоро на это состязание, — считайте, мне здорово повезло.

У него от ярости раздулись ноздри. А я подумал удовлетворенно: получай, дружок. Разве ты забыл, как недавно я стал жокеем? Ты хотел видеть меня мертвым! Так бесись теперь…

И все же он достаточно владел собой, чтобы соображать: если он сильнее нажмет мне на плечи, я смогу догадаться, что это не случайно.

Возможно, если бы он меньше владел собой в эту минуту, я был бы снисходительнее к нему позже. Если бы ярость прорвалась-таки сквозь его профессиональную любезность и он открыто вонзил ногти мне в спину, я, возможно, поверил бы, что он попросту сумасшедший. Но он слишком хорошо управлял собой, точно зная, когда нужно остановиться.

Так что в конце концов я пренебрег предупреждением Кладиуса Меллита насчет мягких перчаток.

Заканчивая свою передачу, Кемп-Лор в последний раз встряхнул меня, что выглядело весьма естественно, и уронил руку с моих плеч. Мысленно я повторил десяток самых непристойных ругательств, какие только знал. После чего ипподром прекратил свои попытки кружиться и остановился: кирпич и известка, люди и трава — все вновь обрело четкие очертания.

Оператор на вышке поднял большой палец, и красный глазок камеры погас.

Кемп-Лор обернулся ко мне:

— Ну вот и все.

Нас выключили.

— Спасибо, Морис, — я старательно изобразил теплую улыбку. — Это как раз то, что мне нужно было: победить в большой скачке и получить телеинтервью с вами, чтобы закрепить победу. Вы сделали для меня все, что могли! — я тоже спешил посыпать соли на его рану.

Он одарил меня взглядом, в котором победила выработанная привычка очаровывать. Потом резко повернулся и зашагал прочь, таща за собой черный микрофонный шнур.

Трудно сказать, кто из нас пострадал больше.

Глава 15

Половину следующего дня я провел в постели Джоан. К несчастью, в одиночестве. Она угостила меня на завтрак чашкой кофе, одарила ласковой улыбкой и приказала спать. И я лениво подремывал в пижаме, купленной ею. Лежа на ее собственной подушке, видел во сне ее. Ничем другим я не занимался, если не считать, что мыслями о Кемп-Лоре поднимал свое кровяное давление.

Накануне вечером мне еще пришлось отвезти на такси Тик-Тока и его сногсшибательную красотку к «Белому медведю» в Аксбридж, где, как я и представлял, на стоянке одиноко скучал брошенный «мини-купер». Я был рад увидеть маленький «мини» целым и невредимым. Замечания Тик-Тока насчет моего небрежного обращения с нашей общей собственностью быстро иссякли, когда он обнаружил часы, бумажник и другие вещи из моих карманов в отделении для перчаток. А мой пиджак, пальто и моток белой нейлоновой веревки на заднем сиденье.