Смерть на ипподроме (Кураж, Нерв) - Дик Фрэнсис

Я вспомнил Тик-Тока, как он стоит сейчас на трибунах, делая вид, будто наплевать ему на собственное бездействие. Вспомнил о Грэнте, сидящем у телевизора и клокочущем от ненависти при виде меня. И о жене Питера Клуни, у которой телевизора нет. И о тех жокеях, которые все бросили и ушли искать лучшей доли. И об Арте, покоящемся в сырой земле…

— Построиться! — скомандовал стартер, и мы выстроились на дорожке в неровную линию.

Образец твердо занял свое место — на внутренней стороне круга, у самого борта. Я подумал и о себе, доведенном чуть ли не до безумия. О том, как мне вбивалось в голову, будто я утратил кураж. И еще вспомнил, как тащили меня по каменистой земле и привязали к куску закаленной цепи… И мне не нужны были никакие иные причины, чтобы стремиться выиграть Зимний Кубок, Я следил за рукой стартера. У него привычка распрямлять пальцы, прежде чем нажать на рычаг, поднимающий тесьму. А я не собирался пустить кого-нибудь вперед себя, чтобы меня оттеснили с места, занятого у борта.

Стартер распрямил пальцы. Я ткнул Образца в бока. Он рванулся вперед под вздымающуюся тесьму. А я распластался на его холке, чтобы меня не смело с лошади, как это случалось с другими наездниками, которые стартовали слишком успешно. Тесьма просвистела над моей головой, и мы благополучно вырвались к внутреннему краю дорожки. И могли идти так примерно мили две.

Если иметь в виду мое состояние, первые три препятствия оказались самыми трудными. К тому моменту, когда мы перескочили четвертое — ров с водой, я почувствовал, как открылись все едва затянувшиеся ссадины на спине. Руки и плечи, казалось, отваливаются из-за напряжения, с которым приходится сдерживать порыв лошади. А еще рукам приходилось терпеть туго натянутые поводья.

Но, главное, что я ощутил, перескочив через воду, — облегчение. Терпимо. Я смогу это вынести. И, не обращая внимания на боль, делать свое дело.

От старта до финиша я видел лишь трех других лошадей, задававших темп, — Изумрудину и двух легкого веса. Их жокеи, скача со мной нос в нос, оставляли пространство фута в два между собой и перилами. И я считал, что они будут держаться так же к тому моменту, когда мы подойдем к предпоследнему барьеру, перед выходом на финишную прямую, они чуть-чуть повернут к трибунам. Так всегда делают лошади в Аскоте. И у меня как раз останется место, чтобы вырваться.

А пока главная задача состояла в том, чтобы не дать Изумрудине выскочить передо мною к перилам. И воспользоваться просветом вместо Образца. Поэтому я старался держаться почти вплотную к двум идущим впереди лошадям, чтобы Изумрудина не могла вклиниться между нами. И всю скачку Изумрудина шла от меня справа, по внешнему краю дорожки. То, что она была на два или три фута впереди, значения не имело — так мне ее лучше видно. А Образец был слишком хорошим прыгуном, чтобы попасться на известном трюке: когда передняя лошадь подходит к барьеру на полкорпуса и прыгает, она побуждает к прыжку идущего вслед за ней. Но тот, вместо того, чтобы благополучно приземлиться, опускается как раз на барьер. В таком неизменном порядке мы и прошли весь первый круг. И снова ушли от трибун и умчались в дальний конец дорожки. Четыре барьера Образец брал так блестяще, что мы оказывались на хвосте у лошадей, ведущих бег. И мне каждый раз приходилось удерживать его, чтобы он не вырвался вперед слишком рано. И в то же время следить, чтобы Изумрудина не проскочила между нами.

Я видел лицо жокея Изумрудины — угрюмое, сосредоточенное. Он прекрасно понимал, что я делал с ним. И если бы мне не удалось оттеснить его от перил, — он делал бы то же самое со мной.

Возможно, мне надо благодарить Кемп-Лора за то, что жокей Изумрудины даже и не пытался пробиться. Если ирландец недооценивает меня — тем лучше.

Следующие полмили обе лидирующие лошади прошли с блеском. Но один из жокеев у третьего от конца препятствия взялся за хлыст, а второй энергично действовал руками. Они уже выдохлись. И из-за этого широко обогнули последний поворот перед финишной прямой.

У ирландца слишком засела в голове привычная тактика финиша, и он именно этот момент решил использовать для рывка вперед. Но момент для маневра был неподходящий. Я видел его рывок. Он помчался вперед, но ему пришлось огибать широко идущих лошадей с внешней стороны. Изумрудина несла на семь фунтов меньше груза, чем Образец. На этом повороте она потеряла свое преимущество.

После поворота, на прямой перед предпоследним барьером, Изумрудина вела скачку с внешней стороны. Следом шли две уставшие лошади. Потом я.

Между перилами и впереди идущей лошадью был промежуток фута в три. Я сжал бока Образца. Он насторожил уши, напрягся и рванулся в узкий проход. Образец прыгнул через предпоследний барьер на полкорпуса позже, а приземлился на корпус впереди усталой лошади. Прыгнул настолько впритирку между нею и столбом, что, когда мы пролетали мимо, я услышал, как вскрикнул от неожиданности ее жокей.

Одно из главных достоинств Образца — та скорость, с которой он уходил от препятствия. Не замедляя бега, он шел плавно, держась у перил. Изумрудина — на корпус впереди, слева от нас. Я послал Образца вперед, чтобы помешать кобыле выйти к перилам и блокировать меня у последнего барьера. Ей надо было обогнать нас на два корпуса, а я не собирался дать ей такую возможность.

Когда скачешь на Образце, самое приятное — ощущать ту мощную энергию, которой он обладает. Сидя на нем, нет необходимости выкладываться до последнего. Нет нужды суетиться и надеяться, что кто-то ошибется. А к финишу обнаружить, что все резервы исчерпаны. У него в запасе столько сил, что жокей может строить скачку по своему усмотрению. А для жокея нет ничего более увлекательного.

Когда мы подходили к последнему забору, я уже знал, что мне удастся побить Изумрудину. Та еще была на корпус впереди и не обнаруживала никаких признаков усталости. Но я все еще туго натягивал поводья, сдерживая Образца. Лишь шагов за десять до барьера я дал ему волю. Сжал бока коленями, и он прыгнул через забор — взвился вверх плавно, будто взлетел.

Он выиграл у Изумрудины почти полкорпуса — но та не собиралась уступать легко. Образец понесся вперед своим ровным, плавным галопом. На полпути к финишу они шли еще некоторое время голова к голове. Изумрудина держалась. Но Образец в конце концов проплыл мимо нее с невероятным нарастанием скорости. И к финишу выиграл два корпуса.

Бывают минуты, когда слов нет, — и это была одна из них. Я все похлопывал и похлопывал Образца по вспотевшей шее. Я был готов расцеловать его. Я был готов отдать ему все, что у меня есть. Но как отблагодарить лошадь? Как можно вознаградить ее так, чтобы она это поняла?

Оба высоких господина были довольны победой — и даже очень. Они стояли рядышком, ожидая нас в загоне для расседлывания с одинаково восторженным выражением на лицах. Я улыбнулся им, высвободил ногу из стремени и соскользнул вниз. Вниз, на землю! Конец незабываемых переживаний.

— Роб, — только и сумел выговорить Джеймс, тряхнув своей крупной головой. — Роб!

Он похлопал Образца по плечу, от которого шел пар. И смотрел, как я расстегиваю пряжки подпруги пальцами, дрожащими от усталости и возбуждения.

— Я знал, что он это сможет! — воскликнул лорд Тирролд. — Что за лошадь! Что за скачка!

Наконец я расстегнул пряжки и взвалил седло на руку. И тут в загон заглянул служитель и попросил лорда Тирролда не уходить — через несколько минут ему будут вручать Кубок. А мне бросил:

— Когда взвеситесь, выходите сразу же. Для жокея-победителя тоже есть приз.

Я кивнул и пошел садиться на весы. Напряжение скачки кончилось. И я ощутил весь дополнительный урон, который она мне нанесла. Спина, плечи и руки до кончиков пальцев, как свинцом налиты. Тяжелая ноющая боль достигала такой силы, что я едва сдерживался.

Бинты снова все в крови, а с ними верхняя часть шелковых перчаток и рукава свитера. Кровь просочилась и на камзол, но на черном ее не было видно.

В раздевалке Майк с широкой улыбкой забрал у меня седло, отстегнул шлем и стянул его с головы.

— Вы знаете, что вас там ждут?

Я кивнул. Он протянул мне расческу:

— Пригладьте немного волосы. Вам надо быть как штык!

Я покорно причесался и вышел наружу.

Лошадей уже увели. На их месте стоял стол с Зимним Кубком и другими призами, вокруг которого роилась куча распорядителей и членов правления.

И уж Морис Кемп-Лор, конечно, среди них.

Я прямо-таки содрогался от отвращения. Джеймс уловил мой взгляд.

— Чего ты такой мрачный? Он ведь даже не пытался отравить Образца.

— Он был слишком занят на телевидении — у него не хватило времени.

— Он вообще бросил эту затею, — доверительно сообщил Джеймс. — Должно быть, понял: после того, как вы скакали в четверг, никого уже не убедить, что вы потеряли кураж.