Почему православные такие упертые? - Андрей Кураев

Это и есть образ церкви в современном мире. Люди реагируют на наши одежды, которые кажутся им слишком "шутовскими", либо слишком старыми, либо слишком экстравагантными. Порой, многие полагают, что мы повторяем какие-то странные речи, или как будто "шутим". Когда мы говорим о серьезной угрозе, которая висит над человеком, нас не воспринимают серьезно. Поэтому любой современный священник должен учитывать тот факт, что все, что было очевидным раньше, сегодня требует аргументации и доказательств.

Кардинала Йозефа Ратцингера в немецкой прессе называли «панцер-кардинал», то есть кардинал-танк. Да, он представитель структуры, ранее называвшейся инквизицией, но в инквизицию всегда набирали самых умных и образованных священников, к тому же сегодня эта структура уже не трибунал, а научно-богословская комиссия по вопросам веры.

Думаю, с ним интересно вести диалог. Даже несогласие с ним может оказаться интересным и полезным. именно в качестве сознательного консерватора он является той фигурой, с которой нам будет легче общаться. Гораздо труднее беседовать с какой-нибудь амебой, которая старается под всех подлаживаться, недели с человеком, у которого есть ясные убеждения.

Католичество - это огромный мир, где есть свои центры мысли и власти, причем одни из них ищут понимания и сближения с миром Реформации и современных светских идеологических мод, а есть люди, которые ищут ответы у древних христианских истоков. Они ближе к Церкви Иоанна Златоуста и Сергия Радонежского.

Как будет в дальнейшем развиваться диалог между католичеством и православием, во многом зависит от того, какую внешнюю политику поведёт новый понтифик, с кем из европейских конфессий пойдёт на более тесное сближение — с протестантами или православными. Для нас в покойном Папе было наиболее дорого, как ни странно, не то, что он фотографировался с Рональдо и принимал в своих покоях брейк-дансеров, а то, что Иоанн Павел II был консерватором в вопросах веры, в вопросах незыблемости главных догматических постулатов. Если новый понтифик пойдёт тем же курсом, диалог между католичеством и православием будет продолжен.

Нового Папу называют консерватором и ортодоксом. Но ведь и Православная Церковь на иностранных языках именуется ортодоксальной. Вот если бы Папой оказался, например, парижский кардинал Люстиже или кто-то из более модернистски настроенных кардиналов, в этом случае Католическая Церковь начала бы искать общий язык с миром светских современных идеологий, с миром реформированного христианства. И тогда это был бы дрейф в сторону от православных традиций.

- Какие его отличия от Иоанна-Павла 2?

- Выбрав папой Иоанна Павла II, католики поставили эксперимент с папой неитальянцем, а славянином, не человека из "большой Европы". Отношение к предыдущему папе было разное. Среди немцев он был непопулярен, итальянцы тоже хотели бы видеть папой итальянца. Если бы второй раз подряд был избран не человек из "старой Европы", то это стало бы знаком капитуляции: это означало бы, что римско-католическая церковь готовит себе запасной вариант где-нибудь в третьем мире и то, что Европа для Ватикана окончательно потеряна.

Политика папы Иоанна Павла II была не лишена личных, иррациональных факторов. Да, национальный фактор важен. Для Польши Россия – многовековая угроза. В сознании современных немцев (особенно переживших войну) скорее жертва, перед которой они искренне сознают свою вину.

Кароль Войтыла - поляк и молодость его прошла в Польше в те времена, когда там происходили погромы и разорения православных церквей и храмов - великолепнейших по своей красоте. Ведь они строились в конце прошлого века, когда Польша была самым западным рубежом Российской Империи и своеобразным форпостом православного мира. Туда специально приглашали самых лучших мастеров, художников и архитекторов, которые когда-то были в те времена.

И современная Польша гордится той, предвоенной страницей свойе истории.

Ратцингер родом из Германии тоже еще предвоенной и тоже антирусской. Но с той поры и поныне те нацистские предрассудки осуждаются высокой германской политикой и массовым сознанием. у У германских католиков и лютеран после второй мировой войны появилось очень трепетное отношение к России, и они хотят загладить те трагедии, которые были принесены немецкими танками, увы, с крестами на башнях. Немецкие католики и лютеране действительно помогают конкретным церковным православным проектам в России.

Кроме того, папа Бенедикт как бывший солдат вермахта, всегда будет озабочен тем, чтобы не дать повода считать, будто его поступки являются эхом той жизни. Я не собираюсь корить Ратцингера его призывом в вермахт. Этим с удовольствием занимается западная (и российская прозападная) пресса. Просто для самого папы это тыкание в его прошлое не является новостью. Потому я и предполагаю, что он сам будет более чем осторожен в своей российской политике, чтобы не давать повода ищущим повода для легковесных параллелей.

Кем бы ни был новый понтифик – немцем, итальянцем или афро-ватиканцем, то,что но не поляк – уже важно. Для не-поляка Россия - это просто одним из многих регионов мира – без каких-либо симпатий или антипатий. Ведь для Ватикана Россия по сути – глубокая провинция. У них и без нас забот хватает. Есть огромные проблемные католические регионы – западная Европа, юго-восточная Азия, вечно революционная Латинская Америка, и совсем уж свои проблемы у растущих африканских церквей. Есть проблемы католической диаспоры в США. В этих условиях Папа-прагматик просто не будет создавать себе дополнительные и необязательные проблемы и раздражать далекую и непредсказуемую Русскую Церковь.

- Что изменилось во взаимоотношениях России с Папами за последнюю тысячу лет?

- Мне кажется, изменилась всего лишь тактика. Цель прежняя – подчинить Россию папскому престолу. Стала использоваться более деликатная тактика – тактика объятий, по сути, затыкающая мягкими подушками рот и мысль, запрещающая сравнивать и подмечать различия. Новыми средствами католическая церковь стремится все к той же исконной цели – чтобы мы в конце концов вошли в сферу влияния Рима.

Но, кроме этого, есть и серьезные и добрые перемены в наших отношениях. Из лексикона официальных папских газет и богословов исчезло слово «раскольники» по отношению к нам. Еще в 30-е годы XX века слово «православные» в официозе Ватикана могло появиться только в кавычках. Сегодня этого уже нет. В двадцатом веке мы были свидетелями того, как впервые за многие столетия православная мысль оказала влияние на католиков (по признанию самих католиков). Речь идет о великом русском богословии эмиграции – отец Сергий Булгаков, Николай Афанасьев, Владимир Лосский…

И все же я не вполне понимаю, что такое католическая церковь сегодня. Еще сто или даже пятьдесят лет назад это было понятно. Католичество – это жесткая иерархия и строгое подчинение голосу Папы. А сегодня реформированная католическая церковь очень разнолика и разнообразна. Однажды я слушал выступление католического архиепископа, который в Москве говорил о том, как он надеется, что скоро «вместе с нашими православными братьями мы соединимся в общей молитве, общем причастии». Сначала я порадовался его словам… Но вдруг подумал, что наверняка в ту же самую минуту его коллега где-нибудь во Вьетнаме произносит проповедь, обращаясь к местной пастве, и говорит то же самое о местных буддистах. А его коллега в Германии говорит точно такие же замечательные и добрые слова, относя их к протестантам.

Да, действительно, в католичестве есть очень интересная группа людей, которые искренне тянутся к православию, желая понять, восстановить многие древние церковные традиции, общие для нас в первом тысячелетии. Но мне кажется, гораздо более влиятельна та группа, которая стремится адаптировать церковь к современным стандартам масс-медиа, к духу современности, к духу века сего. Это, наверное, больше всего отпугивает сейчас православных от католичества. Не те или иные догматические разногласия и тонкости, а то, что мы видим у католиков ту же болезнь, что и у нас…

Осуждать можно только то, что хотя бы отчасти, но все же знаешь по себе… Если трехлетний малыш случайно найдет эротический журнал, то он ничего дурного в нем не увидит. У него возникнет единственный вопрос: «Мама, а почему эта тетя голенькая? У нее отняли платье? Ей так не холодно?» – спросит малыш. Для того, чтобы увидеть грех в другом человеке, надо самому быть причастным к нему. Так вот, то, что нас пугает в католиках, есть и в нас. Это дух обмирщения – когда мы руководствуемся в своих поступках не только духом Евангелия, сколько тем, что «принято» в этом сообществе, в этой стране и в эту эпоху. Но мы видим, что у католиков эта болезнь обмирщения и политизации гораздо более запущена. Поэтому я опасаюсь, что в случае сближения мы скорее заразимся от них, нежели позаимствуем что-то доброе и хорошее.