Почему православные такие упертые? - Андрей Кураев

ПОЛЕМИЧНОСТЬ ПРАВОСЛАВИЯ

– Вы не отказываетесь, если Вас называют инквизитором и ретроградом. Почему?

- Просто работу инквизитора я считаю весьма достойным видом трудовой деятельности. При одном условии: чтобы за спиной у инквизитора не маячило государство.

Слово инквизиция по латыни означает «исследование» (inquisitio). Задача инквизитора – проверить, соответствует ли то, что рассказывается о христианской вере и от ее имени действительному христианству. Когда рядом нет государственного суда, готового при обнаружении этой разницы арестовать и казнить еретика, то в деятельности инквизитора нет ничего опасного или недостойного.

Это всего лишь призыв к ясности, честности и отчетливости. Одно дело, когда человек говорит не от имени Церкви и высказывает свои суждения о ней, в том числе критические. Его суждения могут не соответствовать исторической действительности. Но он же говорит от себя – значит, имеет право. Если ты не христианин - это твое дело. Но не надо свой собственный творческий продукт выдавать за «учение Христа».

«Инквизитор» – тот, кто мешает обманывать людей; он мешает принять принять за церковный голос или церковную веру то, что на самом деле не является ни тем, ни другим. Своего рода «защита прав потребителя».

А вот если человек хочет говорить не только о Церкви, но и от имени Церкви, возникает вопрос, узнает ли Церковь себя в его словах и узнает ли через его слова читатель - веру Церкви. Вот тут и уместна церковная цензура или инквизиция. В грамоте, данной царем Федором Алексеевичем на учреждение в Москве Славяно-Греко-Латинской Академии, было сказано: “А от церкви возбраняемых наук, наипаче же магии естественной и иных, таким не учити и учителей таковых не имети. Аще же таковые учители где обрящутся, и оны со учениками, яко чародеи, без всякого милосердия да сожгутся”[1][1].

Не сочувствуя идее сожжения чародеев, все же не могу не заметить, что функции инквизиции были возложены на первый российский ВУЗ - Славяно-греко-латинскую академию, из которой потом выросли, с одной стороны, Московская духовная академия, с другой – Московский императорский университет. Не самые темные, а самые просвещенные христиане были инквизиторами. Так что в этом смысле инквизиция стояла у истоков российской науки.

Инквизитор просто взывает к дисциплинированности мысли. Как «инквизитор» я говорю: если ты не импрессионист и не пишешь эссе в жанре «мои впечатления от православия» (тут–то каждый волен впечатляться как хочет), то просто поработай с источниками.

Кстати, напомню, как булла папы Бенедикта 14 (сер. 18 века) регламентировала работу инквизитора: они не должны думать, что книга дается им на рассмотрение с намеренной целью осудить ее, они должны спокойно и беспристрастно взвешивать достоинства книги; они не долждны судить о книге с точки зрения определенной нации, школы или ордена, а должны иметь в виду основные догматы Церкви; они обязаны книгу читать всю сполна, различные места книги сравнивать ммежлду собой, неясное уразумевать из более ясного, не должны выхватывать места в книге без связи с целым, смотреть на цель, с которой говорит автор. Если заслуживающая запрещения книга принадлежит католическому писателю высокой жизни и сделавшему себе имя в литературе, хотя бы и этой книгой, то нужно запретить книгу не безусловно, а с правом издать книгу по исправлении. О предполагаемом запрещении автор должен быть извещен заранее, ему должна быть дана возможность объясниться, и его объяснения цензоры и судьи должны принять во внимание[2][2].

- Вы не боитесь, что не­которая категоричность мо­жет обидеть людей? Ведь Вы - пастырь, и они должны чув­ствовать тепло, любовь. А от Ваших слов иногда током уда­ряет...

- И пусть ударяет. Я вовсе не стремлюсь создать перед слу­шателями такой сентименталь­ный образ - «Ах, Христос, ах, терпимость, ах, милосердие». Вы помните, как обращался Сам Христос к тем, кто исказил веру отцов: «гробы окрашенные, кра­сивые снаружи, но полные не­чистот», «порождения ехиднины!». Христос говорил жестко.

Истина - совсем не то, что должно всем нравиться. Ведь Христос назвал христианство «солью земли». Соль высыпается на здоровую землю или на больную? Челове­чество в духовном смысле несомненно больно. Вы сами понимаете реакцию больного организма, когда на его боль­ное место соль еще сыплют. Так что нет ничего удивительного в том, что почти все апостолы кончили жизнь муче­нически.

Проповедник всегда вносит разделение. Я, входя в каждую аудиторию, вношу туда разде­ление. Почитайте «Деяния Aпостолов». Там все по одному сце­нарию происходит. Приходит апостол Павел в какой-нибудь город, идет в иудейскую сина­гогу и начинает там проповедо­вать о Христе. Евреи берут кам­ни, избивают его, изгоняют, стремятся убить. В общем, пе­реполох страшный. Потом часть из них задумывается: подожди­те, в проповеди этого Павла что-то есть, что-то необычное было в этом Иисусе, Которого про­поведовал этот странник. И они тайком ищут Павла, идут к нему, беседуют и отходят от синагогального большинства. Так потихоньку основывалась христианская Церковь. Затем Павел идет в следующий город, там все повторяется. То есть проповедь - это почти всегда разделение. Когда я вхожу в аудиторию, я вполне понимаю, что там, мо­жет быть, всего несколько душ, которые могут раскрыться.

- И все же на Вас смотрят как на представителя Право­славной Церкви...

- Я всегда подчеркиваю, что я - это просто диакон Андрей Кураев. И если у вас аллергия на меня, то Церковь здесь не при чем[3][3]. Но если то, что я говорю, вам понравилось, то благодари­те не меня, а идите в Церковь. А я поехал дальше.

- Вы говорите: меня не нужно отождествлять с Цер­ковью. А с кем же? Вы не боитесь, что такие резкие приемы могут сразу оттолк­нуть человека?

- Я не апостол Павел. Апос­тол Павел говорил: «Я был всем для всех», Я не умею быть «всем для всех». У меня своя аудито­рия, университетская, молодеж­ная. Если я их все время буду гладить по головке, елейно призывать к смирению, послушанию, они знаете как прореагируют?

- А какие светские стереотипы Вас раздражают более всего?

- Самое занятное из нецерковных, светских предубеждений – это уверенность неверов в том, что нам, христианам, ничего нельзя осуждать. Таков стандарт христианского поведения, придуманный для христиан нехристианами. Мол, раз вы христиане, то должны всегда подставлять вторую щеку, перед всем смиряться, всем кланяться, и вообще если вас ваше Евангелие учит любви, то вы должны с любовью признаваться, что всею душой, например, обожаете культ вуду и не имеете права сказать о нем что-то резкое.

А христианство просто сложнее: наш принцип – люби грешника и ненавидь грех. Это значит, что надо уметь отличать свое отношение к злому поступку (или ошибочному мнению) от отношения к человеку, совершившему этот поступок.

В порядке борьбы с этим стереотипом я, наверно, скоро буду выходить на лекцию с табличкой «Осторожно! Я – плохой христианин!». В смысле - могу дать сдачи (полемически).

- Полемический стиль общения, преобладающий в Ваших статьях, является ли данью древней святоотеческой традиции или это просто присуще Вашему характеру?

- По своему характеру я довольно тихий человек. Жажда полемики меня не снедает. Но постоянное чтение древнейших отцов какой-то отпечаток наложило. У них полемизм, по современным меркам, даже чрезмерный, методы ведения дискуссии удивительные. Тогда и в Церкви, и в миру была совершенно иная культура ведения полемики.

От античной культуры Отцы унаследовали определенные нормы речевого и полемического этикета, довольно решительно отличающиеся от современных. В античных школа риторики специально преподавалось умение пронести по всем кочкам своего оппонента[4][4]. В ход разрешалось пускать самые обидные сравнения и эпитеты, вполне нормальным считалось переходить от критики взглядов к критике самого оппонента - вплоть до критики особенностей его фигуры: "Как же быть правой мысли у тех, у кого и ноги кривы?" (св. Василий Великий)[5][5]. "А с противоположной стороны какие-нибудь жабы, моськи, мухи издыхающие жужжат православным..." (преп. Викентий Лиринский)[6][6]. «Выкидыши безумия, я говорю о ничтожных человечешках, недостойных и поздороваться с ними»[7][7]. «Словом ли надлежит назвать сказанное [еретиком Евномием] или скорее куском какой-то мокроты, выплевываемой при усилившейся водянке?» (св. Григорий Нисский)[8][8].

Вновь говорю: это было в порядке вещей в античной риторике - как языческой, так и христианской. Не "нетерпимость" христиан тому виной, а стиль, характерный для всей литературы той эпохи. Весьма уважаемый жанр античной литературы назывался псогос – «хула» (от  - ругаю). «Жанр этот требовал от автора исключительно очернительства»[9][9]. То, что сегодня этот стиль кажется недопустимым, - это одно из прорастаний той евангельской "закваски", что постепенно квасит тесто человеческой культуры и истории. И в этом вопросе лучше быть "модернистом", лучше ориентировался не на образцы античной и патристической эпохи, а на нормы современного этикета.