Рыцарский долг - Александр Трубников

Но, словно насмехаясь над его мечтами, дорога, по которой они мчались к эфемерной цели, походила не на лестницу, ведущую в обетованные небеса, а скорее на путь в преисподнюю. Горная гряда, возвышавшаяся далеко в стороне, подбиралась все ближе, и вскоре узкая каменистая дорога превратилась в зажатую скалами тропу. Пологие склоны холмов, только вчера зеленые и живые, теперь вздымались справа и слева черными стенами, сдавливая небо, которое еще недавно куполом Господнего шатра раскидывалось от оставленной далеко позади Ханаанской равнины и до самых дальних моавитянских отрогов.

Ничего подобного Жак не видел еще никогда. Лишь единожды, вместе со своим наставником, отцом Брауном, он побывал в настоящих горах. Тогда, нанося визит в одну из альпийских обителей бенедиктинцев, он был поражен до глубины души видом величественного горного хребта, отделяющего Бургундию и Прованс от Верхней Италии, и его наставник, на латинский манер, называл Цезальпинской и Трансальпийской Галлией. Альпийские вершины показались ему тогда воистину сказочными местами, суровым, но пронзительно-ярким миром рыцарей, сражающихся с драконами, мощных и гордых замков и монастырских крепостей, за стенами которых духовные пастыри, отрешившись от земной суеты, возносят молитвы Всевышнему.

Но здесь, в Трансиорданском нагорье, для того чтобы оказаться среди вершин, нужно было не подниматься наверх, а спускаться вниз. И если это могло показаться сказкой, то мрачной и суровой. Здесь невозможно было себе представить огнедышащего дракона или безмолвно стоящего на вершине рыцаря. Напротив, за каждым изломом очередной скалы ему чудился хранитель преисподней – ифрит, или безмолвный ассасин, годами ожидающий в засаде свою жертву.

Прошло еще немного времени, и вокруг них окончательно воцарилось мрачное безмолвие мертвенных скал. Жаку почудилось, что эти скалы – и не скалы вовсе, а окаменевшие злые духи, возмущенные тем, что смертные осмелились потревожить их вечный покой и несутся вперед сломя голову по каким-то своим сиюминутным надобностям. Гудение ветра, бродящего среди огромных каменных глыб, напомнило бывшему монастырскому послушнику далекие звуки торжественно-зловещего органа. Вскоре в воздухе стала ощущаться болотная сырость, словно на них пахнуло из черного провала старого, много лет залитого водой подвала.

Источник запаха вскоре объяснился – по дну ущелья в сторону Мертвого моря текла неширокая горная речка. Обрадованные путники попробовали набрать в ней воды, чтобы смыть с себя грязь и пот и утолить жажду, однако вскоре со всех сторон до Жака стали доноситься плевки и проклятия на франкском, монгольском и лошадином наречиях. Он попробовал хлебнуть из пригоршни и только тогда понял в чем дело. Вода в речке была теплой, почти горячей и горькой, словно полынный отвар.

Ночь застала их в пути. Стены ущелья, по которому они двигались в сторону побережья, выросли до высоты в несколько сот футов, проход между ними медленно и неуклонно сужался. Вскоре отряд подошел к месту, где дорогу почти целиком преграждал каменный завал.

– Здесь, – остановив колонну на короткий привал, произнес Сен-Жермен, – нужно оставить заслон, человек в десять – пятнадцать. Место удобное для обороны, и если на то будет господня воля, то мы получим еще один день. Я не буду выкликать добровольцев, а сам назначу тех, кто останется нас прикрывать.

Взгляд приора заскользил по едва очерченным в сумраке, усталым лицам братьев Святого Гроба, в которых без труда читался немой вопрос.

– Брат Серпен! – после продолжительных колебаний произнес, наконец, приор, – выбери семерых сержантов. Оставайтесь здесь, дождитесь разведчиков. Как только вступите в бой, отправьте нам вслед гонца, чтобы мы знали… – Сен-Жермен осекся и не закончил фразу.

– Благодарю вас, мессир! – Услышав свое имя, брат Серпен просиял от радости, словно он получил не приказ идти на верную смерть, а, по меньшей мере, повышение до маршала или сенешаля Иерусалимского королевства. – Будем надеяться, что мой бывший слуга идет вместе с отрядом, и я смогу лично снести ему голову.

– Ваше дело не мстить, – ответил Сен-Жермен, – а продать свои жизни как можно дороже и, главное, продержаться как можно дольше. Если мы доберемся до Иерусалима, то отстоим всенощную за упокой ваших душ. Прощайте, братья!

– Прощаться не будем, – нахмурился брат Серпен. – Плохая примета. Неизвестно еще, как дела повернутся. Глядишь и останемся целы…

С этими словами Серпен направился к орденским сержантам, чтобы определить, кто из них останется с ним прикрывать отход, и забрать в обозе оружие и доспехи. Вскоре восемь крестоносцев, стреножив коней, выстроившись в ряд, провожали уходящую колонну. Все – и рыцари, и сержанты, и даже монголы, – поравнявшись с Серпеном, доставали из ножен мечи и салютовали, отдавая воинские почести горстке храбрецов.

Ущелье выгнулось широкой дугой, и вскоре место засады скрылось из виду. Отряд продолжил изнурительную гонку, единственным призом которой было ни много ни мало, как будущее Святой Земли и христианского Востока. Жак смертельно устал. За последние дни ему, как, впрочем, и всем остальным, удавалось прикорнуть лишь урывками, и он отчасти завидовал Серпену и его сержантам, у которых в полном распоряжении была эта ночь и еще не меньше чем полдня.

– Не сомневаюсь, что наш приятель уже положил голову на седло и спит, как сурок, – словно читая его мысли, пробурчал скачущий рядом Робер. – С самого первого дня, когда мы приняли присягу, приор был к нам с тобой несправедлив и всегда отдавал самые лучшие задания своим любимчикам.

– Не обижайся, брат-рыцарь, – Сен-Жермен скакал сзади и слышал всё, о чем говорил достославный арденнец. – Поверь, что не успеет начаться новая седмица, как все наши братья окажутся в любимчиках и получат от меня такие приказы, о которых можно только мечтать…

Робер весело рассмеялся в ответ, и к нему присоединились все, кто слышал эти слова. Жак, балансирующий на самой границе сна и бодрствования, пожалел о том, что ему никак нельзя поделиться своими видениями ни с кем, даже с ближайшими друзьями. Безмолвное общение со стариком, ожидающим на границе между миром живых и царством мертвых, с каждым днем закаляло его душу, поднимало его над обыденным миром, наполняя его тело силой и спокойной уверенностью, но делало бесконечно одиноким. «Скорее бы Иерусалим… – шептал он, словно молитву, когда был уверен, что его не слышит никто. – Пусть упокоится мятежный дух и не терзает мою душу, общаясь через меня с Божьим миром. Я хочу быть снова таким же, как все…» Когда солнце заглянуло в ущелье, и по тропе перед всадниками замелькали изломанные тени, они пересекали уже третий перевал. Жак всмотрелся в покрытый дымкой горизонт, и ему показалось, что там, в просветах между скал, вспыхивают проблески лучей, бегущих по водной глади.

– А это еще что такое? – воскликнул Робер, бесцеремонно указывая пальцем вперед.

Жак прищурил глаза и вскоре вслед за приятелем смог разглядеть несколько точек, ползущих им навстречу со стороны Мертвого моря. Когда ощетиненный копьями и мечами авангард приблизился к встречным настолько, что можно было их разглядеть, оказалось, что, во-первых, судя по коням, одежде и доспехам, это франкские рыцари, а во-вторых, кто бы они ни были, но это определенно не враги. Всадники, глядя на приближающихся крестоносцев, даже не помышляли о том, чтобы приготовиться к отражению атаки или как-то иным образом продемонстрировать недобрые намерения.

– Меня не устает поражать эта удивительная страна, – произнес, поравнявшись с ними, мастер Григ, – пустыни, скалы, безжизненные места. Казалось бы, откуда тут взяться людям. Так нет же, мало того, что постоянно тебе по дороге попадаются люди, так еще к тому же чаще всего и знакомые…

Когда дистанция между двумя отрядами сократилась до половины полета стрелы, Робер, возглавлявший передовой разъезд, демонстративно вогнал в ножны меч и поднял руку вверх, давая отбой атаке.

– Вот уж кого не ожидал увидеть здесь и сейчас, – пробормотал он, стаскивая с головы шлем, – так это… Однако нет худа без добра. Теперь будем считать, что нас раза в полтора больше. Послушай, брат! – закричал он, обращаясь к осаживающему коня гиганту, – как ты ухитрился не опоздать на этот раз?

Недобитый Скальд соскочил с шатающегося от непосильной ноши коня и привычным движением схватил его за гриву, удерживая от неизбежного падения.

– За вами гонятся германцы, сир Робер, – проворчал достославный рыцарь, стараясь из последних сил скрыть радость от того, что увидел старых друзей целыми и невредимыми. – А германцы мне так надоели в Яффе, что я бросил все, пригласил приятеля и ринулся вам наперерез, чтобы принять участие хоть в какой-то потасовке. Благодаря этому чистоплюю Фридриху, в Заморье так и не началась добрая война… Не правда ли, сир? – обернулся он к своему спутнику.